…Атен невольно зажмурился от полыхнувшей вспышки, рукой прикрывая глаза. Клинок Зверя, что несся на него в это мгновение, он — не увидел, а скорее услышал. Свист разрезаемого сталью воздуха стегнул плетью. Юноша вскинул меч, призывая все свое умение, вспоминая все уроки, и воссоздавая в памяти каждое движение Зверя до так некстати ослепившего вихря.

Шаг влево — звон стали.

Сокрушительный удар едва не выбил меч из руки Атена, несмотря на то, что пришелся вскользь. Плечо на миг онемело, и потребовались все силы, чтобы не разжать ладонь.

«Присесть!» — поток воздуха скользнул над головой, взъерошив волосы. Холод «нырнул» за воротник, словно окатили ледяной водой; шерстяная рубаха прилипла к позвоночнику… «Горло должно быть где-то… здесь!» — «клостенхемский» крайвер вонзился в мягкую плоть, раздался хрип, лицо хлестнуло теплым и липким… «Назад! Когти!» — Атен отшатнулся, отступая и вырывая меч из плещущего «багрянцем» тела… И руку стиснула железная хватка, когти пронзили кожу.

Плотная, после яркого света, пелена рассеивалась мучительно медленно. Но память Атена дорисовывала темный силуэт второго Зверя, чей меч сейчас несся в грудь. И юноша понимал, что не успеет отступить, не успеет увернуться. И крепче сжал эфес: «Keli dom, Agetal! [Встречай меня, Агеталь!]»

Звонкий удар, раздавшийся совсем близко, на миг заглушил для Атена остальные звуки: и дикий рев живого Зверя, и истошный вой объятого пламенем, и хрип, умирающего на конце клинка.

Короткий свист.

И росчерк, блеснувший в темноте, ворвался в поле зрения, словно из ниоткуда.

Атен, уже готовый к встрече с Богами, краем глаза уловил невысокую фигуру, вынырнувшую из мрака. В стремительном прыжке, мальчик, двумя руками сжимающий занесенный над головой крайвер, ударил с невероятной силой. Клинок сшибся с «пламенным» лезвием, несущимся Атену в грудь, искры сыпанули на пыльные плиты. И логмес Зверя скользнул в сторону; Атен инстинктивно подобрал живот и выгнул спину, пропуская «зубастое» лезвие. Затрещала кожа жилета, холод металла коснулся тела — «пламенный» меч рассек кожаный нагрудник, как пила трухлявое дерево, — и тут же левый бок наполнился жаром хлынувшей наружу горячей крови.

А мальчик пригнулся, увернувшись от острых когтей, крутнулся, словно волчонок за хвостом, и ударил вновь. Острие короткого меча впилось Зверю в подмышку, сталь скрежетнула по ребрам, показалась над ключицей и вошла под челюсть; Атена второй раз окатило кровью.

Ноги юноши подогнулись, и, падая на колено, раздирая рубаху и кожу, он все же вырвал руку из ослабшей хватки, уже безжизненно сжимающей запястье.

Оба Зверя повалились на пол…

…Сладкий аромат крови смешался с едким запахом паленой шерсти. Наполнил легкие Марена, которые жадно втягивали первый и исторгали второй. Сапфировые глаза с интересом ловили изумрудный взгляд девушки, несущейся на него с черным клинком. Принц даже не поморщился, когда с девичьей ладони сорвались «янтарные змеи».

«Кто ты, хозяйка Черного Меча?» — крутилось в мозгу.

Чутье безошибочно подсказывало, что Зверь за спиной заносит «пламенный» клинок для удара. Удара, который с легкостью пробьет кожаный нагрудник и рассечет его, Марена, надвое. Оскаленные клыки вонзятся в плоть, кровь зальет и без того багряные ковры… Но черный клинок ближе. Девушка неимоверно быстра! Даже сейчас, когда время, остановилось, несется со скоростью урагана! Если бы не изумрудный блеск глаз, пышущих неистовой смарагдовой яростью Райгруа, он решил бы, что она Перворожденная, что в ее жилах течет «древняя кровь»… Да, он ее чует!.. Но они такие изумрудные… И волосы…

«…словно раскаленный металл, что ринулся вниз, и воздух плыл жаром вокруг его тела. И словно металл, его кожа переливалась, то раскаляясь добела, то заливаясь багрянцем угасающих углей. И во взгляде его бушевало смарагдовое пламя, свет которого был столь ярким и чистым, каким бывает жизнь — и он мог давать жизнь. Но сейчас, смарагдовое пламя, что холодной неудержимой яростью плескалось из глаз, сулило только смерть — смерть всему живому. Словно Древний дракон, несшийся с высоты поднебесья, был самой Даурой, Матерью Первых и Хозяйкой Истинной Ночи, гнева которой страшатся даже Старшие Боги…»

Сапфиры скользнули в сторону: «Нет, дракон на месте, «под крылом» Айдомхара…»

В последний момент отведя плечо, Марен шагнул в сторону — черный клинок прошел на расстоянии ладони от стальных пластин нагрудника. Правая рука легла на молочный эфес, и толкнула дальше; и Лита, влекомая силой своего броска, налетела грудью принцу на спину, воздух вылетел из легких. А черный клинок, продолжая движение, острием пронзил покрытую густой, жесткой шерстью грудь Зверя, что еще недавно хотел «отведать сладкой крови Перворожденного». Пронзил с невообразимой легкостью, будто проткнул тонкий пергамент, вгрызся в плоть, проходя навылет, и показался над левой лопаткой — все таким же чистым и черным: ни одна капля крови не скатилась по долу, словно всю ее он вобрал в себя.

Зверь жутко взвыл, вскинув голову; волна жара обожгла руку Марена под рубахой.

Ослабевшую лапу, с падающим логмесом, принц перехватил за запястье. Подался вперед, вгоняя Черный Меч по самый эфес, и, впившись клыками в покрытое шерстью горло, рванул, в полной мере ощутив дурманящий вкус «теплой жизни».

И в это мгновение, фигура Зверя подернулась дымкой. На краткий миг проступило лицо, с обострившимися чертами: густая, чуть с проседью борода, обрамляющая широкую челюсть, складки вокруг рта, очерчивающие круглые щеки, и небесные топазы печальных глаз…

Зверь осел на колени.

— Нет!.. — раздался за спиной переполненный ужасом девичий вскрик.

Пальцы Литы разжались и соскользнули с рукояти, она отпрянула; но меч вырвался из объятий еще теплой плоти, подчиняясь руке Марена. И разворачиваясь, принц заметил, как изумрудное пламя в глазах девушки погасло, сменившись болью.

Но он шагнул в сторону, выворачивая лапу за запястье, и позволяя логмесу продолжить падение — «пламенный» клинок со звоном врезался в серый гранит, но лапа удержала рукоять. А Черный Меч уже несся в изголовье Зверя.

— Остановись… — прозвучал умоляющий голос.

И Зуб Дракона, завершая движение, опустился на покрытую иссиня-черной шерстью шею. И не встретив преграды, как раскаленный металл не встречает сопротивления в горстке пуха, рассек мышцы, жилы и позвонки. Но не брызнул «багрянцем» из рассеченных артерий во все стороны — голова упала на пол, царапнув оскаленным клыком по твердому камню, и тело накрыло ее.

И лишь тогда кажущаяся черной смолой кровь плеснула девушке на сапоги.

Марен разжал ладонь, и лапа с «пламенным» клинок упала следом — эфес гулко звякнул о гранитные плиты сжатый мертвой хваткой… Ледари придут за ним…

— Отец… — Лита рухнула на колени, протягивая обессилившие руки.

И только теперь, когда стихли: и рев, и вой, и хрипы, и тишина окутала тронный зал Замка Драконов, Марен увидел, что по левой руке девушки струится «живой» янтарный огонь. Он, переливаясь, тянулся от предплечья к запястью, сплетая сложный узор из пламенных струй. Словно по жилам бежала не кровь, а раскаленный металл.

А когда она подняла глаза, он не увидел в них ничего, кроме боли и пустоты.

Принц опустил взгляд на Черный Меч, молочно-белый эфес которого сжимала ладонь, и который клубился тонкими нитями тьмы, цепляясь за окружающий мрак — на матовом клинке вспыхивали и гасли призрачные додревние руны, что выглядели такими знакомыми…

«…И рожден он среди первых, и древняя тьма течет в его жилах. И обладает он бесконечной силой способной разрушать миры. И даже время не властно над ним…»

— Когуар… — ворвалось в сознание Марена имя, глядя, как призрачные руны гаснут на черном клинке.

А катящаяся волна жара все сильнее жгла предплечье…

Марен дернул рукав шерстяной рубахи, раздирая до локтя — по коже, извиваясь, словно множество змей, бежало «жидкое серебро»! И подобно тем, что у девушки, они закручивались в восхитительный рисунок. Подобно вьюнку, цеплялись за бугры мышц, взбираясь все выше и выше: к предплечью, к плечу. Обожгли шею, грудь…