С арки над мостом нависал высеченный из черного камня Крылатый Змей. Расправив крылья, он словно бросался на путников, что посмели приблизиться к его владениям. В распахнутой в беззвучном крике пасти скалились острые зубы, что так умело и с такой кропотливостью высек неизвестный камнетес. Змей с хищной яростью следил за подъезжающими. И от непроницаемо-черного взгляда не представлялось возможным укрыться — как ни поворачивай, с какой стороны не подъезжай. На груди, украшенной изогнутыми шипами, топорщились чешуйки, и при каждом шаге путникам казалось, что Змей подрагивает, шевелится, будто живой.

Марен уважительно склонил голову, не сводя глаз со Змея.

— Om natt rugaden, — прошептал Атен, косясь на застывшую на арке фигуру.

Величие каменного исполина пробирало до глубины: юноша говорил едва шевеля губами, словно боясь потревожить это древнее и могучее существо — вдруг да услышит. И Змей, как показалось, чуть дернул и повел крылом — Атен вздрогнул.

Или это очередной шаг коня качнул в седле чуть сильнее?

По коже Смертного пробежали мурашки.

Каменная крошка с шелестом соскользнула с крыльев, несколько камней упали на мост. Атен нервно вскинул голову — пыль «качнулась» в сторону, подхваченная… ветром?.. Юноша не ощутил ни малейшего дуновения! Может там, выше? Но рядом не нашлось ни одного дерева, чтобы проверить. А трава оставалась совершенно недвижимой.

Казалось, даже время в Потерянных землях бежит иначе. Да, и бежит ли вообще?

…После того, как они оставили мост, Атена долго не покидало чувство, что в спину упирается тяжелый бездонный взгляд.

И сейчас, когда приближались первые дома, где когда-то жили Свободные Охотники, а из-за горизонта маячили башни Хемингара, это чувство вернулось.

Кони двигались не спеша. Даже Инесвент не рвался вперед, как делал всю дорогу. В воздухе витал запах запустения, тлена и… крови.

На самом деле воздух оставался свеж и холоден. Но его холод, попадая в легкие, заставлял сердце съежиться. Все тело наполнялось ощущением беды и скорби.

И если то, что рассказал Модбер правда, здесь была бойня. Тела устилали все вокруг. Везде, где сейчас топорщатся стебли травы, земля пропитана кровью мужчин, женщин, детей… Охотников, конечно, но все же…

Обычно не тягостное молчание, стало для Атена гнетущим. Хотелось говорить и говорить, что угодно, лишь бы тишина не закладывала уши. Лишь бы отвлечься от заброшенных домов с проломившимися стропилами и осевшими крышами, большинство из которых дочиста обглодало пламя. Лишь бы темные провалы окон не таращились опустевшими взглядами, не глядели с укором, будто обвиняя в том, что сейчас некому ухаживать за ними.

Атену, почудилось, он слышит предсмертные крики, что безмолвно наполняют все вокруг звенящей тишиной. Будто они пропитали, каждый стебель, каждую ветвь, въелись в стены и остовы домов. Вгрызлись в землю, что медленно проплывала под копытами. Словно сам воздух вобрал в себя всю боль и ужас случившегося…

Но и ветер не смел разогнать скованный воздух, не смел потревожить мертвых, смести пыль своими неосторожными «ладонями». Мир окрест, будто замер в том страшном дне, что минул так давно.

— Я словно слышу, как они кричат… — пробормотал Атен. — Женщины, дети… Сталь гремит повсюду… Тревожные рога… Треск пламени… Оно такое яркое!..

Марен покосился на него. Огляделся — пустые, разрушенные дома. Тропинки к крыльцам поросли травой. От большинства крыш торчат лишь «голые кости» стропил… Так обычно и выглядит опустевшее поселение, где давно не ступала нога живого… Ну, или должно выглядеть: он не бывал ни в одном… Воздух… нет, обычный свежий воздух. Мертвых растащили животные, даже запах крови давно выветрился, смытый временем.

Но в чем-то юноша прав — ощущение, что граница Серых Граней где-то поблизости, не оставляло. Словно сама ткань Мира истончилась настолько, что Бесплотные вот-вот прорвутся…

Атен, повинуясь мимолетному порыву, повернул гнедого на едва заметную тропку. Зеленые стебли сминались под копытами и вновь распрямлялись, лишь только почувствовав свободу. Юноша замедленно озирался по сторонам, с лица не сходило напряжение. Брови сдвинулись, зубы впились в нижнюю губу. Мыслями, судя по отсутствующему затуманенному взгляду, находился далеко…

Остановился у одного из домов. От других его отличала лишь ставня, что держалась на одинокой петле. Она не шевелилась, не скрипела — за годы железо заплыло ржой. Скорее осыплется, чем повернется…

— Такое чувство… — заговорил Атен тихим голосом. — Все кажется… знакомым. Будто… я бывал здесь…

Он глянул на Марена.

— А ты бывал?

— Сколько себя помню, впервые покинул Арнстал.

Юноша тряхнул головой, развернул гнедого и ткнул пятками в бока, переводя его на быструю рысь, желая скорее избавиться от странного наваждения — от этого места веяло смертью, сердце больно щемило. Прохладный воздух подхватил плащ, растрепал волосы, проветривая голову.

Марен бросил подозрительный взгляд на покосившийся дом, на ставню, что висела на одной петле. И ослабил поводья.

Уговаривать Инесвента не пришлось — он рванул за гнедым. Он не мог себе позволить плестись в хвосте — гордость, что текла по жилам вместе с горячей кровью, не допускала этого.

Вороной быстро догнал, клацнул зубами, проносясь рядом, фыркнул и наддал, срываясь в «карьер». Трава замелькала, слилась в сплошное зеленое покрывало, мягко пружинила под копытами. Нестись — легко и приятно. Привычно. Копыта утопали по щетки, брызги росы летели во все стороны. Вот он — его мир: зеленый, стремительный и бескрайний, где он самый быстрый, где нет ему равных! Летит, обгоняя ветер!

…Марен тронул поводья: стены Хемингара величественно возвышались впереди. Серые блоки лежали плотно подогнанные, будто монолит. Даже время почти не оставило следов. Мелкие трещины и выбоины — не в счет. Стены выглядели нерушимыми.

На фоне багровеющих Стальных гор Хемингар впечатлял. Чувство легкого благоговения охватывало при одном только взгляде на эту крепость, такую могучую и древнюю.

Нечто подобное Марен испытал, когда впервые взглянул на Цитадель Мелестан со стороны. И то же чувство возникло у ворот Атеом. Но здесь ощущение проявлялось гораздо острее. Словно сам Хемингар старше, словно эти стены видели самих Богов и стоят здесь с Зари Мира… Может, правда, что Перворожденные нашли Атеом и Мелестан пустыми?.. Но Хемингар даже на фоне Мор де Аесир казался старцем со снежными волосами, подобными Хранителю Немирани. Но, в отличие от Хранителя, он еще не ослеп.

— Как можно было захватить эту крепость? — донеслось сдавленное восхищение Атена.

Огромные створки, распахнутых настежь ворот, вкупе с остриями герс, оскаленными потускневшим металлом, походили на раскрытую пасть огромного Крылатого Змея. Зев портала длинною с десяток шагов утопал во мраке. А на толстых стенах поместился бы не один эттар.

— Внезапность — великое преимущество, — окинув взглядом бойницы, ответил Марен.

И положил ладонь на шею Инесвента, успокаивая.

Конь раздувал ноздри, горячился, рвался вперед, в бой. Как и принц, вороной чуял запах, что слабо сочится окрест. Этот запах Марен чувствовал лишь однажды, но не спутал бы ни с каким другим — запах шерсти, запах Зверя. Слабый, едва ощутимый, но близкий.

Пещера в теле Призрачных гор черной ямой выделялась в сгустившихся сумерках. Зияла, как бездонная пропасть, что лежит за Краем Мира. Будто вела в само Ифре, Мир мертвых, владения Проклятого Бога, откуда живые не возвращаются.

Лита первой ступила в непроглядную тьму. Несколько шагов вглубь — и свет Элеса, что струился в Гольхеймурине серебром, померк окончательно. Глаза подстроились, привыкая к темноте, и та уже не казалась густой, как туман.

Здесь ничего не изменилось с тех пор, как она… как мама бежала с ней на руках, по этому коридору. Те же запахи сырости, прелости и… шерсти. Даже запах крови, казалось, не выветрился окончательно… Или просто проснулась память?