Перед ней стоял Холар в том прекрасном мужественном образе Перворожденного с длинными волосами, собранными на затылке в «конский хвост». Прямой нос подрагивал, ловя окружающие запахи, в которых Лита чувствовала чад факелов, смешанный со свежим воздухом и сладковатым ароматом крови — совсем, как тогда, в последний день в Хемингаре. Кривая усмешка растягивала чуть полные плотно сжатые губы, лента, перетягивающая бороду, сверкала серебром, свободные концы подрагивали на ветру. Цепкий взгляд смотрел хищно, выжидающе. Но смотрел мимо нее…

Лита ощутила прикосновение, вздрогнула — мелькнуло воспоминание, как она пряталась от отца, — резко обернулась.

На плече лежала широкая могучая ладонь. Лежала, давя тяжестью, словно разом обрушились Стальные горы. Но при этом легко и не обременительно, невесомая, как облака, что застилают небо Серого Мира и никогда не падают на землю.

Хозяин ладони оказался юн, на вид не старше ее самой. По-мальчишечьи красивое, но мужественное лицо выглядело спокойным и уверенным. И эта уверенность передавалась Лите. Она чувствовала себя защищенной.

Такое же спокойствие она испытывала рядом с Кином. Да, и в лице юноши просматривались черты Кина. Тот же властный взгляд «хозяина мира», чуть надменный и дерзкий, но в то же время немного усталый и печальный, словно повидал больше, чем дано видеть любому живущему. Иссиня-черные локоны, едва с мизинец длиной, топорщились клочьями волчьей шерсти…

Но точно так же он походил на Холара. Прямой нос, полные губы, налитые цветом спелой вишни, подбородок, обрамленный более мелкой, в отличие от Холара, порослью. И взгляд цвета искрящихся сапфиров.

Мелькнувшая догадка ужаснула Литу — юноша, что стоит рядом и чья ладонь лежит у нее на плече, Перворожденный! Лишь в «детях ночи» столь сильна «древняя кровь». Но девочка не отстранилась — уверенность и спокойствие разливалось по телу. Тяжесть в ладони стала ощутимее, будто черный клинок сделался вдруг неподъемным и тянул к земле.

«Зуб Дракона никому не подчиняется, кроме хозяина!» — мелькнуло в голове восклицание Саодира.

Юноша протянул правую руку — на указательном пальце блеснуло серебряное кольцо… И Лита узнала его! Узнала герб, что вязью переплетался на сияющем металле! Пальцы девочки непроизвольно потянулись к груди, где под одеждой грелось кольцо отца… и кольцо, что оставил Холар в день их первой встречи. И именно кольцо Зверя украшало палец Перворожденного!

Но и теперь Лита не двинулась с места, очарованная сапфировым взглядом.

Рука юноши накрыла ее правую ладонь, из которой мгновенно улетучился тянущий к земле груз; прикосновение оказалось теплым и мягким. Сердце ускорило бег, волна жара раскатилась по телу, будто после долгого холода кожи коснулось пламя костра — но не обожгло, а лишь согрело. Пальцы ослабли, и выкованный из тьмы меч покорно скользнул в руку юноше — его ладонь сжалась на черной кожаной оплетке молочно белой рукояти… И меч ожил — черный туман, тонкими струйками потек из него, клубясь вокруг клинка, по которому, загораясь и угасая призрачными всполохами, побежали руны! Словно кто-то невидимый выводил их прямо у девочки на глазах!

«Змейки» жидкого серебра перебрались юноше на запястье, ветвясь и извиваясь, потянулись к локтю, и как плющ охватили предплечье.

— Ты хотела вонзить клыки в мое горло? — заговорил он бархатным баритоном, в котором Лита с содроганием узнала голос Холара.

Она резко дернулась, срывая ладонь со своего плеча…

…И сквозь окружающую тьму проступили очертания деревьев. Сердце медленно успокаивалось, окружающий воздух смывал остатки тепла, лаская кожу морозной прохладой. К легким всполохам огня, что прорезали окружающий мрак, примешивался призрачный свет Ночного Солнца.

«Нашли время для костра», — возмутилась Лита.

А вслух сказала:

— Тушите огонь. Пора идти.

Но ни мальчик, ни адерик не двигались с места, не отрывая изумленных глаз.

— Кровь Богов! — выдавил Саодир.

Лита перевела обескураженный взгляд на Черный Меч, что покоился на коленях, и дыхание застряло в легких.

Нет никакого костра! И Элес еще даже не выглянул из-за горизонта! Тьма Истинной Ночи густым туманом укутывала окружающий мир. И от того, огненные всполохи, что бежали по ее руке от запястья до предплечья, казались еще ярче!

Они ползли, как жидкий металл по заготовленной форме, рисуя замысловатый янтарный узор. Словно хаотично вьющиеся языки пламени плясали прямо на ее коже! И к их танцу примешивался призрачный свет, вспыхивающих на черном клинке незнакомых рун — то разгорались, то гасли, иногда по одной, иногда целой вязью. И тут же зажигались новые, лились, словно беззвучная песня, под шум разошедшегося сердца — казалось, что еще чуть-чуть, и удары, с которыми оно гонит сейчас кровь по жилам, разбудят оба Мира!

Пальцы резко разжались, отпуская рукоять — руны медленно угасали, вьющийся узор на руке мерк, тьма становилась плотней. Но потрясенный изумрудный взгляд выхватывал из темноты все такие же восхищенные глаза Саодира, и по-детски веселые и беззаботные — Кина.

«Кровь… Богов…» — билась мысль в сознании Литы.

Глава 25

7 Эон, 483 Виток, начало Весны

— Чувствуешь, Мокат?

Холар оторвал взгляд от золотой чаши наполненной кровью. Уши, подрагивая, навострились, волосы в изголовье встопорщились. Кольчуга зашелестела на валунах плеч, словно неспешно накатывающий прибой, ласкающий прибрежные камни.

За его спиной воин в графитово-серых доспехах вырисовывался на фоне темного провала входа древнего, как само время, зала. Серебристый дракон на кирасе словно встрепенулся, стряхнул лень, расправил крылья.

— Конечно, чувствуешь, — в усмешке оскалился Холар. — Атейа просыпается… — он с наслаждением потянул ноздрями воздух.

Глаза блеснули черными обсидианами, в глубине которых тонул любой свет — сама Истинная Ночь могла бы гордиться тьмой, заволакивающей их.

— Время пришло, — прорычал Холар, с хрустом сжимая кулаки.

Пламя свечей встрепенулось в неподвижном воздухе. Багровая жидкость в чаше на алтаре разошлась кругами.

Но Холар уже не слушал. Все его чувства сосредоточились на ощущении Силы, что, наконец, встрепенулась. Силы, которой не знали в Сером Мире уже давно. Что могла накрыть, словно бурная река, бегущая по склонам гор, пенясь и сметая все со своего пути. И подобно водопаду снести преграды и наполнить все вокруг «влажной моросью брызг».

Мокат молчаливо отступил в сумрак коридора. Конечно, он чувствовал — Атейа беспокойно заворочалась. Веки ее еще только подрагивают, сквозь сон прислушивается к потревожившим звукам, пытается устроиться поудобнее, вновь укутаться тысячелетней негой спокойствия… Но «цепи» с лязгом натягиваются, словно дикий изголодавшийся зверь рвется наружу.

Чаша взбурлила вновь. Кольца ударили в стенки, вспенились; неразборчивый шепот всколыхнул сумрак зала.

— Здесь наши желания немножко расходятся, — надменно ответствовал Холар. — Зачем быть одним из сильнейших, если можно стать сильнейшим! Я Возрожусь в Дитя Солнца, и Когуар подчинится мне! Я один стану повелевать его Силой! И тогда — этот Мир не единственный, что окажется у моих ног! И ни вы все, ни сам Морет, не сможете мне указывать!

Свечи вспыхнули, пламя неистово взвилось над фитилями, воск брызнул на пол. И грозный рокочущий голос пробился сквозь бурлящий «багрянец»:

— Остерегись, Холар! Ты много на себя берешь! Ты навлечешь гнев Хозяина!

— С Силой Когуара я сам стану Хозяином!

Он небрежно взмахнул рукой, словно отсылая прочь гонца, принесшего дурные вести, и в чаше полыхнуло пламя. Кровь вскипела, свернулась и осела рдяной пылью на золотых стенках. Свечи мгновенно угасли, и зал поглотила тьма.

Резко развернувшись, Холар двинулся прочь от алтаря, и во тьме, только шелест кольчужной вязи хауберка, отмечал его движение.

«Когуар признал ее! Пора занять место!»

Глава 26

7 Эон, 483 Виток, начало Весны

Грязно-серые камни моста поросли мхом, и некогда ровную поверхность покрыли щербины, усеяли беспорядочные узоры трещин. Часть каменных зубцов, что служили ограждением, откололись и лежали здесь же, часть — наверняка, покоились на дне бурлящей Недан, несущей свои воды на северо-восток. Мост выглядел заброшенным и обветшалым, но даже время не смогло разрушить его и обратить в пыль. Он оставался все таким же изящным, величественным и грозным.