Маскат взметнулся, все так же: клинком вниз, вырывая багряные струи из безжизненного тела. Принц шагнул навстречу, поворачиваясь и встречая замах с правого плеча — клинки сшиблись, меч «бордового» отскочил в сторону. Марен, продолжая движение, развернулся волчком, и острие впилось в мягкую шею, пронзив над левой ключицей и чуть встопорщив плащ на спине; язык принца неуловимо скользнул по губам, собирая кровь. Ослабевшая рука мужчины выпустила рукоять, и меч вонзился в землю; он только качнулся назад, когда глаза погасли.

Рядом раздался лязг — Атен встретил выпад, как и учил Дигар: мягко уводя удар в сторону. Стальная песня разнеслась окрест, заставляя невольно заслушаться…

Но два хриплых рычания не позволили Марену насладиться игрой металла.

Правого отделяло три шага — меч острием целил в грудь Перворожденному. Принц дернул эфес, освобождая клинок от объятий оседающей теплой плоти, следом потянулась алая ниточка; мертвое тело с хрипом повалилось на бок.

Одним коротким шагом юноша сократил расстояние. Рука наручем ударила по клинку нападавшего, отводя его в бок и вниз и пропуская в опасной близости от ребер… И «бордовый» оказался на расстоянии вытянутой руки, и влекомый силой своего выпада, сам налетел горлом на приподнятое острие; сталь проткнула тонкую кожу, окрасилась «багрянцем», и тут же вырвалась наружу. Оружие выскользнуло из немеющих пальцев, и мужчина рухнул мимо Марена, не имея сил сделать очередной шаг.

Безжизненное тело еще не коснулось земли, когда принц метнулся к последнему. Тот, что было сил «бросил» меч вперед, но эль затуманил разум, замедлил движения, нарушил координацию. Пальцы Перворожденного железной хваткой стиснули запястье, и маскат, тонко «свистнув» узорной сталью, мелькнул дугой, орошая кровью воздух на три шага в стороны — капли попали на женщину, испуганно прижимающую сына, она вскрикнула, отвернулась, — и острая грань лезвия замерла, заставив «бордового» вздернуть подбородок.

Запястье мужчины хрустнуло, ладонь потеряла жесткость, разжалась, и земля с глухим стуком приняла короткий меч. Рот его еще скалился, но глаза уже наполнялись страхом: сталь дышала в шею.

И когда глаза воина заполнил всепоглощающий ужас, когда затуманенный элем взгляд чуть прояснился, в нем появилась мольба о пощаде…

Марен вел клинок не спеша, вдавливая в мягкую податливую гортань. «Багрянец» струился сперва слабо, нехотя — дол заполнился, побежало на рукоять, — и наконец, брызнул фонтаном. Мужчина поперхнулся, в горле забулькало, и Марен отступил.

«Бордовый», хрипя, медленно осел на колени, и завалился на спину. Сердце еще выталкивало кровь, окрашивая траву, когда он умолк…

Атен усердно вытирал меч о плащ убитого, рука которого виднелась в траве, в шаге от тела — пальцы вцепились в эфес мертвой хваткой.

— Он умер позже, чем лишился ее… — оправдываясь, пожал плечами юноша, встретившись с сапфировым взглядом. — Не разжимать же…

— Глянь, в порядке ли они, — кивнул Марен на женщину.

Та стояла спиной, закрывая ребенка и прижимая лицом к животу, дабы мальчик не видел ни окровавленных тел, ни ужаса творящегося вокруг. Тело Смертной сотрясали натужные рыдания.

Принц нагнулся, небрежно отсек кусок бордового плаща, и, потирая меч, двинулся к тракту.

— И отвлеки ненадолго, — добавил, не оборачиваясь.

Атен недоуменно уставился Перворожденному в спину, рука которого механически гладила клинок, быстро намокшей тканью.

Раненый выглядел плохо, лицо побледнело, дышал тяжело и часто. Рука зажимала разрубленную грудь, края разошлись, обнажая алое мясо, веки смежились, но жизнь еще не покинула окончательно.

— Ты хочешь жить? — Марен опустился на колено.

Бордовый лоскут скрипнул на клинке, сталь поймала языки пламени, и зайчик скользнул по лицу принца.

— Кто… ты? — прохрипел Смертный, с трудом разлепив веки.

— Я спрашиваю, ты готов рискнуть и жить? — повторил принц Летар. — И, возможно, увидеть, как вырастет твой сын.

Взгляд мужчины сосредотачивался медленно.

— Жить… кем? — выдохнул он.

Он с безотчетным ужасом вглядывался в юное лицо Перворожденного, что предлагал столь желанную сейчас жизнь, но разум подсказывал весьма пугающие последствия этого выбора… Но Перворожденный говорил так обыденно и непринужденно… Мужчина все понял сам, лишь только глаза поймали сапфировый взгляд. Понял, какой выбор стоит перед ним.

— Да… — просипел он: сердце, как всегда, одержало верх. — Я готов… рискнуть.

Перворожденный коротко кивнул, чуть подтянул левый рукав, провел запястьем по лезвию маската и прижал кровоточащую руку к ране. Кровь струилась мужчине на грудь, принц слегка растер, смазывая края и давая просочиться внутрь; тело мужчины содрогалось от боли при каждом прикосновении. Когда решил, что достаточно, Марен поднялся, принес с телеги, чистую рубаху, сложил несколько раз и накрыл рану.

— Прижми, — принц положил руки мужчины на ткань и, повернув голову к приближающейся женщине, добавил: — Перетяните поплотней.

Она тут же бросилась к телеге.

А принц склонился над ухом раненого:

— Если когда-нибудь привычные тебе запахи станут до тошноты невыносимыми, а ночь вдруг покажется светлее… — говорил он почти шепотом. — Оставь их. Оставь всех.

И пока принц говорил, лицо Атена бледнело. Рука невольно прижалась к боку, где под одеждой и повязкой чесался свежий шрам. Дернул плечом, где под перевязью стрела оставила ноющий след. Губы дрогнули…

Вернулась женщина с платьем, разорванным на лоскуты, и принялась накладывать перевязь. Все еще всхлипывала, но слезы уже не катились ручьями, как раньше. Сын помогал матери, как мог, но сообразив, что больше мешает, отодвинулся.

— Коней забери, — подмигнул ему Марен. — Трофеи.

Еще раз отер клинок куском плаща, который выглядел уже не лучше половой тряпки, и убрал маскат в ножны.

Мальчик бросился отвязывать животных — уж в этом-то он мог помочь!

Атен небрежно забросил на край телеги пять звякнувших кошелей, взялся за поводья гнедого. Лицо «светилось» бледностью, рука попеременно трогала то бок, то плечо. Но заговорить решился, когда отъехали на почтительное расстояние.

— Меня ты так же… лечил? — выдавил осипшим голосом.

Марен не ответил.

— Мог бы хоть спросить… — пробормотал Атен. — как этого…

Глаза юноши шарили по сторонам, вглядываясь. Он силился понять, не стало ли его зрение лучше, не посветлела ли ночь. Не слышит ли он звуки, которых нормальный Смертный слышать не может. Не пробиваются ли в нос запахи, которых не было прежде.

— Я спрашивал, — спокойно ответил Марен.

Атен уставился сквозь тьму на фигуру принца. Мысли крутились с бешеной скоростью. Хмурился, пытаясь вспомнить.

— И… что я ответил?

— Что тебе надо в Латтран, предупредить Эйнара, — улыбнулся принц и добавил: — Ты правильно выбрал. Ледари не приходят к постели.

Внезапно Атен понял, что видит улыбку Марена, видит его глаза, кажущиеся сейчас двумя обсидианами, в глубине которых играют сапфировые искры. Даже на фоне чернеющей ночи видит его иссиня-черные волосы, треплемые легкой ладонью Венет… В груди похолодело, мороз скользнул вдоль позвоночника крупными каплями, закололо в боку, будто снова вонзили острый кинжал… Глубокий вздох наполнил легкие, и воздух показался таким сладким!

— А… насколько светлее… должна стать ночь? — выдавил юноша упавшим до шепота голосом.

Марен смотрел не моргая. И Атен видел, как улыбка на его лице становится шире — сверкнули белые зубы…

— Это Элес, — рассмеялся принц.

Юноша не сразу понял, огляделся по сторонам, ища Младшего Бога, а сообразив, поднял глаза…

Сквозь раскинувшееся серым туманом небо, лился ровный призрачно-серебристый свет — взошло Ночное Солнце!

Дорога змеей вилась на север. Незримую границу Потерянных земель юноши пересекли несколько тысяч шагов назад. Все обжитые земли остались на юге. Даже самый северный город Смертных — Арнстал — и тот остался, где-то за правым плечом. В Потерянных землях не селились со времен… С самых древних времен.