От Зверя в нем осталось: уголь волос и два непроницаемых обсидиана глаз, в котором играли языки пламени, да, пожалуй, такие же острые клыки, оттопыривающие верхнюю губу.

И снова он бросился на нее, и она ощутила за спиной кого-то неизмеримо могучего, будто чья-то ладонь ободряюще легла на плечо, вливая силу и уверенность. И Лита вновь не ударила мечом, а вскинула перед собой руку — янтарное пламя метнулось с раскрытой ладони, окутало Зверя; едкий запах паленой шерсти впился в легкие.

Но на Звере пламя не остановилось. Волнами разошлось в стороны, испепеляя траву и выжигая землю. В воздух поднялись серые хлопья, закружились, будто свинцовая вьюга…

И гася свет, по земле скользнула гигантская тень. Скользнула так быстро, что мало кто смог бы различить силуэт…

Тяжесть на плече усилилась, и в этот раз Лита обернулась.

Черные волосы высокого, стройного юноши топорщились клочьями, словно густая волчья шерсть. Лицо — по-юношески красивое, но холодное и даже жесткое, — чертами схожее с Холаром, сейчас, когда еще столь молодое, неуловимо напоминало еще кого-то. Обсидианы глаз играли бликами, но, как бы Лита не вглядывалась, ничего не отражали, словно Бездна, поглощающая свет.

Нагрудник цвета Истинной Ночи, будто выкованный из самой тьмы, покрывал стройное тело, и ни один отблеск не покидал поверхности. Черный клинок с молочным эфесом, сжатый в ладони юноши, казался продолжением руки…

Лита опустила глаза, удивленная тем, что клинок, как близнец, похож на ее… Но рука оказалась пуста.

Глава 23

7 Эон, 483 Виток, начало Весны

Первые пару тысяч шагов по сторонам мелькали возделанные поля и одинокие дома. Но чем дальше юноши отдалялись от Деварена, тем более дикой становилась природа вокруг. Вскоре с северной стороны подступил лес, а с южной — поля сменились холмами нетронутой целины.

Солнце неспешно бежало к Стальным горам, стремясь уйти на покой; свет медленно угасал. Дорога, словно речная коса, разрезала грязно-зеленое море; слева густая трава поднималась чуть выше щиколотки и волнами холмов уносилась вдаль, справа — накатывала на плотный частокол высоких деревьев.

В преддверии ночи лужи под ногами затягивались белой пленкой. Она крепла с каждой сотней шагов, превращаясь в узорный хрусталь. Нагретый за день воздух быстро терял остатки тепла, щекоча кожу стальными иглами. Благо, стена леса не давала Венет разгуляться.

Тишина крепла.

В голове принца Летар крутился рассказ Модбера об Охотниках, о Зверях, и об офтине Морте. Он многое слышал от короля об этом Перворожденном, и всегда лишь хорошее: их дружба зародилась еще в детстве, до школы Меча Богов. Плечом к плечу они прошли Восстания Домов, когда были всего наследниками. А позже — их Дома бились в Долгой войне, и союз этот ничто не смогло бы нарушить.

А потом Деррис бесследно пропал. Покинул свои земли и больше о нем не слышали.

Король рассказывал с подробностями — как до смешного нелепыми, так и трогательно печальными. Но всегда лишь до момента ухода Дерриса. Тут слова подводили, а в глазах появлялась тоска. Король не желал об этом распространяться. И Марен не настаивал — каждой истории свое время.

— Впереди, — коротко бросил Атен, видя, что принц с головой ушел в свои мысли.

Быструю рысь Инесвента, на которую тот недавно сменил мерный шаг, юноша списал на привычную горячность вороного.

Крик повторился.

Но Марен слышал его задолго до Смертного, потому и ослабил поводья. А теперь, когда приблизились, отчетливо чуял и запахи, что доносил ветер.

Кричала женщина. Хотя в этом сомнений не возникло бы ни у кого. Но ароматы подсказывали Марену куда больше. С ней ребенок — мальчик лет восьми. И раненый мужчина — принц чувствовал кровь, так же ясно, как пот вороного под собой… Еще пятеро — от этих несло тяжелой смесью перебродившего эля и немытых тел.

Присутствовали и другие запахи, которые принц безошибочно выделил среди всех. Запах кожи — так пахнет лишь кожа доспеха, и мечей — не самой стали, а масла, что пропитывает мех ножен, и старой, засохшей на лезвии, крови… Но ни один уважающий свое оружие воин не уберет в ножны грязный клинок!

Деревья отступили, открыв поляну. У обочины замерла телега. Кони безучастно склонили головы, наслаждаясь прохладной зеленью, изредка подергивая ушами, да переминаясь. А чуть в стороне, лежал тот самый раненый, жизнь его сочилась из ужасной раны, рассекшей грудь.

Возле одиноко стоящей на поляне сосны, под раскидистыми ветвями, пылал костер, там же толпились не расседланные скакуны. Хозяев юноши увидели дальше, почти у самого леса. Они окружили женщину, что прижимала к бедру ребенка и постоянно крутилась, пытаясь укрыть. Разорванное на плече платье она придерживала свободной рукой.

Женщина рыдала, умоляла, взывала к милости мужчин, чьи плечи покрывали грязные темно-бордовые плащи. Но те лишь криво скалились и громко хохотали, поочередно укалывая женщину острием меча, когда та поворачивалась спиной.

Марен выскользнул из седла — даже «древесные хищники», позавидовали бы мягкости, с которой ноги примяли траву.

Инесвент повел ухом, почувствовав потерю седока, недовольный, что останется в стороне.

— Не в этот раз, — тихо произнес принц, положив ладонь на вороную шею. — Успеешь.

Атен последовал примеру Перворожденного, но поводья гнедого все же набросил на борт телеги — этот мог и шугнуться, сбежать.

До «бордовых» — а ими оказались встреченные юношами в Деварене — оставалось с десяток шагов, когда один, наконец, заметил приближение посторонних. Впрочем, юноши и не таились — это трава скрадывала шаги, а солнце уже обагрило вершины Стальных гор, и в сгущающихся сумерках костер слепил глаза, делая тьму более непроглядной, чем она есть на самом деле.

— А вот и долгожданные гости, — захмелевшее лицо «бордового» исказила ухмылка.

Остальные четверо разом повернулись. Судя по раскрасневшимся лицам, ждали они с самой встречи в Деварене, непременно скрашивая безделье элем.

Юноши подступали, словно волки на прогулке: неспешно, клинки до сих пор покоились в ножнах.

— Дайте угадаю, — осклабился вожак, выходя вперед. — Предложите нам убраться подобру-поздорову, так? — он гортанно гоготнул, покосившись на соратников.

Ни дать, ни взять — хозяин положения! А, как иначе?! Всего два юнца, против них пятерых — бравых рубак! А то, что один — Бессмертный, так то байки, выдуманные страхом тщедушных!

— Нет, — не дрогнуло лицо принца. — Вы уйдете отсюда только в Бездну.

Протяжно зашуршала сталь меча Атена.

Вожак разразился диким конским смехом.

— Два щенка против пятерых воинов! — выдавил он сквозь хохот. — Да еще и прямиком в Бездну! Не много ли на себя берешь?

— Вы — не воины, — тихо ответил принц, и в голосе послышалось разочарование.

Вожак поднял меч — клинок поймал пламя костра, — оскаленные зубы влажно блеснули.

— Не уходи далеко, — прошипел он женщине, повернув голову. — Мы быстро.

И тут же рванул к Марену, как он сам считал, молниеносно. Меч взлетел широким замахом, лицо исказилось, из груди вырвался вопль… А в следующий миг запнулся, и растянулся прямо у ног принца. Марен лишь чуть отступил в сторону, чтобы выскользнувшая из руки мужчины сталь не задела сапоги.

Правая ладонь Перворожденного потянула клинок из ножен, держа лезвием вниз; Атен знал, насколько стремителен принц может быть — за Терасатом движения меча прослеживались только по рассекаемым струям дождя… Но сейчас он тянул меч нарочито медленно — воин уже начал подниматься, оперся на руки… И чистая клостенхемская сталь коротким толчком ударила в изголовье — «бордовый» уткнулся в траву, которая стала быстро окрашиваться багрянцем.

Презренная смерть для воина, но…

— Вы — не воины, — вздохнул Марен, покачав головой.

И остальные «бордовые», оправившись от нелепой смерти вожака, взревели. В пламени пылающего костра лица превратились в животные маски, глаза налились кровью. Ближайший слева, кинулся на принца, брызжа слюной. Он походил на бешенного пса… Да, он и есть бешенный пес! Таким не место в Имале! Таких даже Проклятый Бог устыдится принять в свое войско!