Но принц не думал о недавнем поединке с главным наставником. В голове, словно стая ворон над ратным полем, выстраиваясь в более-менее понятный порядок, кружили слова мастера Дайнера о сравнении Зверей и Кровавых Богов. Не то чтобы он принял эту теорию, но прочтенные летописи наталкивали на определенные размышления…

К Старшим и Младшим Богам Перворожденные относились, как к красивым мифам. Все знали имена, признавали могущество, но никто не искал у них защиты или помощи. Не воздавали им и каких-либо особых почестей, не строили храмов. Перворожденные чтили предков, а единственным, кого действительно ставили над этой памятью, всегда оставался Маерен Ар — Великий Воин. Так повелось с Начала Времен.

Великий Воин всегда являлся в момент особой нужды, когда Мир не мог совладать с обрушившейся на него напастью. Он бился с Дикими драконами — еще на Заре Мира. А потом и с Кровавыми Богами — в Начале Времен. Говорят, что и несколько менее значимых войн, случившихся до Объединения Домов, не обошлись без его участия. Он всегда приходил из ниоткуда и точно так же — в никуда уходил. Он не имел рода, не имел прошлого — он просто «был», а затем «переставал быть».

И всегда его рука сжимала Черный Меч, Меч Воина — Зуб Дракона, как называли более изощренные летописцы. Черный, словно Истинная Ночь, гасящий на своем лезвии любые проявления света, выкованный из неизвестного вороненого материала. И даже даинсил [досл. «крепкое серебро»], который чаще называли «драконьей сталью», он пронзал, словно воздух. По крайней мере, так гласили свитки.

Стальной ли его клинок? Наверняка не знал никто. По некоторым легендам, сам Айдомхар отломил шип со своей груди и принес в дар Великому Воину, чтобы тот создал меч, равных которому нет и не будет. Это произошло еще на Заре Мира, когда безумные Дикие драконы наводили ужас на все живое. И если верить свиткам, Черный Меч — теплый, не в пример стали, и живой — а не просто бездумное оружие. Некоторые утверждали, что Зуб Дракона обладает собственной Волей и не подчиняется никому, кроме хозяина.

Именно с тех давних пор, как верили все без исключения, когда Маерен Ар повернул свою Волю против судьбы, Древние драконы и признали Великого Воина. А Айдомхар лично научил призывать их… Такие могущественные, они никогда не жаждали единоличной власти. И они просто ушли, когда Мир, «подрос» и, словно ребенок, ставший мужчиной, перестал нуждаться в постоянном покровительстве. Но возвращались по первому зову Хозяина Черного Меча.

Так было и с Кровавыми Богами.

Тогда, говорят, Айдомхар явился первым, а с ним пришли: Элкером и Раэнсир. И Боги оказались не готовы к такому противостоянию. И даже их покровитель Морет, Хозяин Серых Граней — Проклятый Бог, как его ныне именуют в мире, — оказался не в силах им помочь.

Конечно, и Старшие, и Младшие Боги тоже не остались в стороне.

Не обошлось и без потерь. Много сил в борьбе отдал Радес и теперь его «взор» не проникал в Ардегралетт. Из Крылатых Змеев не смог уйти с братом и Раэнсир. Младший из Древних драконов остался в Сером Мире, уснул под Спящей горой и ждет, когда его вновь призовут. А смог его дыхания укрывает Ардегралетт от Гнева Эриана.

Но Кровавых Богов изгнали.

Одни говорили — в Ифре, другие — в саму Бездну, к Томалеку, что для всех живых казалось страшнейшим… посмертием, если можно так выразиться. Ведь в Бездне — не живут и не умирают, а лишь существуют. В осознании себя. Бесконечно. В вечной хладной тьме, в ожидании Конца Времен… Даже Бесплотным, с рубежа Серых Граней, иногда удавалось вырваться в мир живых… Из лап Томалека не вырвешься.

Впрочем, если верить мифам, Владыку Хладной Тьмы остерегаются и все без исключения Старшие и Младшие Боги, но он никогда не проявлял какого-либо участия или заинтересованности в делах насущных. И вот это-то отстраненное безразличие и холодное спокойствие всегда ужасало своей непринужденной жестокостью — Владыку Бездны ничто не способно тронуть.

В отличие от других Темных, что после Исхода выступили на стороне Перворожденных: Дауры, Хозяйки Истинной Ночи, и ее верных спутников — близнецов Элеса и Радеса… Близнецами последних называли с натяжкой, лишь потому, что неразлучны… Братья не поддержали тогда Эриана в его Гневе, и их лучи не карали Перворожденных и всякого, кто хоть как-то использовал Дар Проклятого Бога. И «золотые клинки», оставшегося без поддержки Дневного Солнца, по сей день не в силах пробить пелену «дыхания Раэнсира», укрывшего Ардегралетт. И ни Бог Неба Хемаль, ни Богиня Ветров Венет, оказались не способны помочь старшему брату рассеять густую дымку… Даура могла быть спокойна: ее «дети» надежно защищены.

А Великий Воин вновь «выпал» из мира вместе с Черным Мечом. И хоть его считали персонажем полумифическим, все убеждали друг друга, что он жил, притом, что сейчас уже никто не мог побахвалиться личным с ним знакомством…

В теории мастера Дайнера вполне могло быть зерно истины. Мир, как ребенок, слишком часто забывал то, что было. И еще чаще менял уже имеющееся.

А еще пророчество о явлении Дитя Солнца, что придет, когда мир «озарит бордовый рассвет золотого солнца». Дитя, что «вернет в мир утраченное». Дитя, что сможет «противостоять тьме». Хотя, именно явление Линд де Риан, предвещало возвращение той самой тьмы…

…В дверь Марена постучали, и в комнату вошел главный наставник. Принц приподнялся, намереваясь встать, но наставник жестом остановил. Не говоря ни слова, мэтр прошел к столу и опустился на одинокий стул. Поправил полы плаща и замер в задумчивости. Взгляд, устремленный в чернеющую за окном тьму, что всегда накрывала Мир после захода Дневного Солнца, какое-то время оставался неподвижен.

— Я жалею, что ты не пришел, как положено, — наконец тихо выговорил он. — Получил бы кольцо… — он взглянул на юношу сквозь темноту. — Как твой отец…

Голос наставника изменился, звучал не так, как совсем недавно, на арене. Чувствовалось — не забота, но некая разочарованная печаль. И учтивость? Нет… Почтение? Нет… Смирение! Так бывает, когда перешагивая через себя, признаешь неправоту. В затянутых паузах на конце каждой фразы, так и напрашивалось «мой принц». И мэтр говорил искренне — принц читал это на лице и в ровном биении сердца, в пульсации его крови в жилах.

— Важно не то, какие знаки ты носишь… — начал Марен, но наставник не дал ему закончить.

— А какие знания тебя наполняют, — закончил он. — Да, я помню. Но все равно жаль… При мне еще никто не получал Знак Змея. Великая Ночь, да на моей памяти, и памяти предков, что я помню, его никто никогда не удостаивался! Даже великие наставники всегда считали, что стать достойным невозможно!

Мэтр Терин опустил глаза, покручивая на пальце кольцо из черненого серебра, на котором со стороны ладони красовался вытравленный Знак Лесного Пса, третий по старшинству.

— Твой отец, Инген, единственный, кто за время моего наставничества приблизился к нему, получив Знак Большого Зверя. Но и ему не все техники боя давались одинаково легко… Мы с твоим праотцем носим Знаки Пса — теперь это старшие Знаки во всем Ардегралетте… Твой праотец, в свое время, был ближе к Знаку Зверя, чем я, надо признать. Он всегда одерживал верх… Ты же знаешь, как я стал главным наставником? — мэтр Терин, поднял глаза на Марена, и принц молча кивнул.

Видел ли мэтр этот жест? И все же юноша не произнес ни слова, ожидая продолжения.

Глаза наставника вернулись к кольцу — Знак Атеом уже трижды скрылся на стороне ладони и показался вновь. Молчание затянулось.

У принца возникло ощущение, что мэтр хочет что-то сказать или о чем-то спросить, но не может подобрать слов, не знает, как начать, будто боясь услышать ответ, который, как прекрасно знает, будет чистой правдой: честь Перворожденного не приемлет лжи.

— Почему ты так поступил? Почему поддался? — наконец спросил тот напрямую. — Ты мог победить?

Принц не ответил. Он молча наблюдал за наставником, все еще не зная, видит ли наставник его так же хорошо?