— Значит, мог, — задумчиво кивнул главный наставник самому себе. — Еще с первого удара… Сейчас я понимаю…

«Значит, видит», — решил Марен.

Но мэтр Терин заметил лишь слабый блеск, который не мог быть ничем иным, кроме как глаза Марена. Он часто видел эти сапфировые искры, когда рука принца Летар сжимала меч, и «стальная песня» звучала во дворе Атеом — стук сердца отбивал устойчивый ритм, а рассекаемый воздух «насвистывал» незатейливую мелодию, приятную слуху любого воина. Она то лилась, словно неспешный ручеек, сопровождаемый потрескиванием костра, то взрывалась грохотом, срывающегося оползня, под дробный бой ливня, бьющего в стекло, и завывания урагана, гнущего к земле хрустящие деревья. Но ни на миг не теряла мелодичной связи.

В такие моменты хотелось выхватить меч и ринуться в разворачивающийся перед внутренним взором бой, где присутствовали и Боги, и драконы, и Бесплотные, которых никто не встречал с тех пор, как заперли Врата Ифре… А, может, и вовсе никогда… И, конечно же, достойная смерть. И ледари, голосами предков зовущие в Имале… Ладони прекрасных дев касались кожи, нежные гибкие пальцы обвивались вокруг запястья, и раскрывались Чертоги Богов, где Золотое Солнце не карает, и где великий Маук, Бог охоты и воинской чести, лично приветствует каждого достойного…

Но мелодия стихала, и холодный ветер пронизывал насквозь, неистово трепля полы мокрого плаща. Сырые волосы свисали тяжелыми прядями, а мелкий град с дождем безжалостно сек лицо в кровь, лишь благодаря зажмуренным векам щадя глаза. А в груди нестерпимо щемило от чувства внезапной утраты…

Так было в тот единственный раз, когда мэтр Терин вышел на балкон, чтобы взглянуть на позднюю одинокую тренировку юного принца.

Он наблюдал за стремительным скольжением парных мечей, узнавая сложную технику Даахмор, в которую принц непринужденно вплетал незнакомые движения. Ушей достигал звон льда о клинки, под ритмичное биение собственного сердца.

Клинки ли попали в ритм, или сердце само повиновалось мелодии? Но в следующее мгновение главный наставник уже стоял ТАМ, озаренный золотыми лучами, ласкающими лицо, и запястье «замком» стискивала крепкая, перевитая мускулами, рука «великого Бога». Грозный Когад, по чьей воле разворачивались самые крупные и кровавые побоища, стоял невдалеке, и даже на его жестком лице читалось уважение. Приветливо улыбались прекрасные Богини. Даура, приглашая, протянула ладонь; смарагдовое платье искрилось, волосы играли переливами расплавленного металла…

А спустя мгновение наставник обнаружил себя, впившимся пальцами в каменный парапет. На своем балконе. В своем Мире. И лишь алые струи сочились по щекам, размываемые дождем.

И злость вспенилась бурлящим горным потоком. На принца, на Мир, на Богов… и на себя. Не потому ли он затеял этот нелепый бой с юным Перворожденным?

Но Боги все видят, а теперь увидел и он…

— Тогда почему не победил? — мэтр повторил вопрос.

— Наставник должен учить, — спокойно ответил Марен. — А чтобы учить, его должны слушать.

— Милосердие? — кольцо Атеом прекратило вращение.

— Нет. Отсутствие необходимости. Победа напрасна, если служит лишь пищей гордыне.

— Но с Лемом ты поступил иначе.

— Эрфинг стоял на пути.

— Но ты мог не ставить плечо, мог повернуть меч чуть по-другому, мог закончить тот бой иначе… Мог? — уточнил мэтр, но тут же ответил сам: — Знаю, что мог… Несмотря на все свое самодовольство, эрфинг — очень хороший воин. Но он недооценил тебя. И ты не дал ему шанса понять своих заблуждений. «Глупость противника — вина лишь самого противника», так учили и меня. И ты во всей красе продемонстрировал технику Надалас… Многие тогда списали все на ошибку Лема, но Дайнер уже тогда знал… А я не поверил… Ты мог повернуть меч, у тебя хватило бы скорости, и острие само нашло бы горло… Помню, я решил, что ты не сделал этого по неопытности, но сейчас, прокручивая все еще раз, вижу, что это не случайность. Ты мог убить его, быстро и без пощады. Но не сделал этого… «Врагу нельзя дарить жизнь», я уверен, ты слышал это от праотца…

Мэтр ждал ответа.

— Он не был врагом. Его смерть не принесла бы мне пользы.

— Правильно — не был. И правильно — не принесла бы, — согласился главный наставник. — Но он, не задумываясь, убил бы тебя тогда, будь у него шанс. И теперь он — твой враг.

— И в следующий раз это будет достаточной причиной.

Мэтр Терин какое-то время сидел молча, глядя, как первые лучи Ночного Солнца, пробившись сквозь плотные облака, играют бликами на вращающемся на пальце кольце из черненого серебра. Затем рука на мгновение скрылась в кармане, и достала еще одно кольцо. Мэтр чуть повертел его, держа пальцами за грани, словно разглядывая символ, вытравленный на лицевой стороне обода. Сжал в кулаке, и, не глядя, отвел руку в сторону, хлопнув по столу; кольцо глухо стукнуло по дереву.

— Ты не вправе носить его, как выпускник [прим. — на среднем пальце правой руки]. Но даже Темным Стражам оно даст представление о твоем искусстве. Такого кольца еще не видел мир. После смерти твоего отца, Знаки Пса оставались самыми старшими во всем Ардегралетте. Носи с честью.

Марен не отрывал взгляда от кольца, показавшегося из-под поднятой ладони наставника. На ободе красовалась вытравленная додревняя руна, но она не принадлежала ни к одному из Знаков школы. Руна, что не претерпела изменений с самого Начала Времен, а то и вовсе с Рождения Мира. Руна, что использовалась ныне только здесь в Мор де Аесир, но которую знали все без исключения в Сером Мире. Потому что именно ее называли именем могущественнейшего из Древних драконов — Айдомхара. Руна, которую принц вытянул в день вступительного испытания. И без труда, с полувзгляда, узнал сейчас. «Сеан офано толеф» красовалась на черненом серебре!

Неслыханный жест! Это шло вразрез со всеми правилами, нарушая все традиции и устои. Согласно Старому Закону кольцо Атеом получали исключительно выпускники. Даже сын не смел носить кольцо своего отца, кое не передавалось по Линии Крови: его возвращали в Мор де Аесир, в Зал Славы Атеом, где бережно хранилась память о владельце.

И любой, встреченный выпускник, мог потребовать вернуть чужое кольцо, если возникало подобное подозрение. И тем более, если черненое серебро украшало другой палец, сообщая, что это всего лишь трофей. А с выпускниками школы Меча Богов сложно спорить — сталь принимает решение лишь однажды и даже Боги не в силах изменить его.

Но кольцо, которое сейчас лежало на столе, играя с Элесом тусклыми бликами, никто не «предложит» вернуть. Его нельзя носить, как выпускнику. Но надетое, как трофей, оно скорее вызовет замешательство, нежели желание призвать к ответу. В приветственно поднятой ладони любому в Ардегралетте будет виден Знак, хоть и не ожидаемый, но известный. Знак, который на таком кольце может означать лишь одно: кольцо по праву блестит на пальце, и сталь всегда «будет на его стороне».

Наставник поднялся и направился к двери, дерево двинулось без скрипа, практически бесшумно, впуская в комнату свежий прохладный воздух.

— Дайнер прав, — тихо произнес он уже на пороге, — жаль, ты не пришел, как положено.

Глава 11

7 Эон, 482 Виток, конец Осени

Рыночная площадь гудела, словно улей. Торговцы старались перекричать друг друга, зазывая покупателей. Которые, в свою очередь, неспешно толкались вдоль рядов, крепче сжимая кошели, стараясь не выпускать их из рук — в толпе шныряли маленькие оборванцы, которые только и ждали, когда кто-нибудь зазевается. Городская стража, как могла, гоняла их, но разве воину угнаться за юрким мальчишкой, или девчонкой?

Саодир говорил, что безродная голытьба сбегается в Регелстед со всей Империи, словно крысы в тепло. Вот только избавиться от них куда как сложнее, нежели от крыс. Никакие стены общинных домов не удерживали этих маленьких прохвостов, так ценящих свою столь сомнительную свободу. Не на цепь же сажать, в самом деле… Рыночная толчея служила им и домом и укрытием. И где еще можно так хорошо поживиться, как не среди разномастных торговцев, «плывущих» в плотном живом потоке.