Рядом с костром прямо на земле безмятежно похрапывал Лошарик, поджав ноги к подбородку в позе ребенка. Слава посмотрел на часы и покачала головой: поздновато встал, лучше бы до полуденной жары успеть пройти побольше. Он заглянул к себе, взял полотенце и нырнул во вторую палатку – будить Хомина.

Вскоре оттуда со стонами показался толстяк, а за ним Слава с двумя полотенцами в руках. Лошарик перевернулся на другой бок и вздохнул, не просыпаясь.

– Разомнемся сначала или сразу купаться? – нарочито бодро спросил Слава.

Хомин весь съежился и обнял себя руками:

– С ума сошел?! Смерти моей хочешь? Холодно же!

– А ты делай, как я, – подмигнул Слава.

Он принялся подпрыгивать, при каждом прыжке поднимая руки над головой и делая хлопок. Когда почувствовал, что хорошо разогрелся, скинул одежду и голышом бросился в реку. Он помнил эти места летом – в засушливые июльские дни здесь было по колено, но сейчас, весной, можно было зайти по пояс и окунуться с головой. Тело на мгновение сковал холод, а потом всего его изнутри заполнила утренняя свежесть, покалывая изнутри будто иголочками.

Хомин посмотрел, как фыркает в воде Слава и машет ему рукой, сделал два неуклюжих прыжка, кое-как стянул одежду, путаясь в штанинах, и со страшным воплем кинулся в воду.

Лошарик рывком сел и принялся оглядываться по сторонам.

– Индейцы?! – спросил он у самого себя вслух, и в голосе его звучала надежда.

Толстяк выбрался из реки на четвереньках, за ним вышел Слава. Оба принялись растираться полотенцами. Лошарик уже строгал какую-то ветку карманным ножом. Солнце поднялось выше, согревая обнаженные тела, туман рассеялся, река задорно искрилась в утренних лучах.

– Хорошо-то как! – протянул Хомин. – Я ведь раньше моржевал, по молодости. Даже в чемпионатах моржей участвовал.

– Ты вроде говорил, самый лучший свет с утра? – напомнил ему Слава. – Смотри, как река блестит. Не хочешь сфоткать?

Хомин натянул кое-как штаны, достал из палатки фотоаппарат и босиком ушел к берегу. Слава молча показал Лошарику на свою палатку.

Собственно, панка он взял в поход с одной-единственной целью. Лошарика, легкого на подъем и склонного к авантюрам, не пришлось даже уговаривать. Тот сразу заявил, что он за любой кипиш кроме работы, и уж вовсе никогда не против того, чтобы побродяжничать. «Для панка каждая улица – дом, а каждый прохожий – друг, включая собак. Зачем ему крепость?» Слава, конечно, сказал ему, что там, куда они собираются, не будет ни улиц, ни прохожих, на что Лошарик махнул рукой: «Какая разница? Мир не может сделать с человеком ничего особенного. Панка никто и нигде не обломает, пока он сам этого не захочет».

Бутылку водки Слава тщательно прятал в своем рюкзаке – не хотел, чтобы Хомин заметил. Лошарик – парень здоровый, если с утра ему налить, то к обеду за время бодрой прогулки из него все выветривалось. Это была еще одна причина, по которой Слава предпочитал, чтобы панк «чапал» немного впереди.

Слава достал бутылку и стакан. Налил до краев и протянул Лошарику, который вертел в руках самодельный лук – и когда только сделать успел!

– За Чингачгука! – провозгласил Лошарик, опустошил стакан и принялся разглагольствовать:

– Как думаешь, меня бы как индейцы прозвали? «Бесстрашный Орел» звучит?

– «Слабый Ум», – ответил Слава, спрятал бутылку и протянул Лошарику пачку мятной жвачки.

– «Тайный Поглотитель Огненной Воды», – сказал панк, отправляя в рот пластинку, и заговорщически подмигнул Славе.

Глава тринадцатая. Рука

В конце первой недели похода компании предстояло преодолеть небольшой горный перевал. Погода, как назло, испортилась, зарядил мелкий, противный дождик, и узкая тропа, ведущая наверх, стала скользкой. Хомин теперь чередовал нытье с восхвалением своей высотехнологичной непромокаемой куртки, но часто сокрушался, что фотоаппарат пришлось спрятать в рюкзак. «Такие кадры пропадают!» – жаловался он, но Слава знал, что тому просто хочется почаще останавливаться. Славе же, напротив, не терпелось оставить опасное место позади. Гора, конечно, не была многотысячной вершиной, но подъем оказался неожиданно тяжелым. Справа от тропы крутой и обрывистый склон переходил в глубокое ущелье – поскользнешься, упадешь, и костей не сосчитать. Слава заставил Хомина достать трекинговые палки и крепко упираться ими в землю. Лошарик к погодным невзгодам отнесся так же наплевательски, как и ко всему остальному – топал себе впереди, насвистывая что-то под нос и смахивая со лба мокрые волосы, даже косуху не застегнул.

До перевала оставалось всего ничего – каких-нибудь пара поворотов. Потом дорога пойдет вниз, но станет шире и потеряет крутизну – с той стороны гора более пологая. Слава заметил, что Хомин заметно хромает. Словно прочитав его мысль, толстяк встал поперек тропинки, обернулся и пожаловался:

– Ногу натер. Далеко не уйду теперь.

– У меня пластырь есть, – сказал Слава.

Пришлось остановиться. Слава снял рюкзак и поставил на мокрую тропинку. Хомин бросил палки, вытер мокрое лицо.

– А деревня скоро? – с надеждой в голосе спросил он. – Сейчас бы в баньку, да на кровать возле печки завалиться…

Слава искал в рюкзаке аптечку, которая, как назло, завалилась на самое дно.

– До деревни два дня ходу, – ответил он. – Терпи, казак.

Хомин вздохнул так тяжко, словно его приговорили к пожизненной каторге. Лошарик достал сигарету и закурил, пряча зажигалку в ладонях от дождя.

Аптечка, наконец-то, нашлась. Слава достал пластырь и разорвал упаковку. Дождь заметно усилился, только что они стояли в грязи, а теперь уже – посреди огромной лужи. «Снимай ботинок», – собирался он сказать Хомину, но сверху послышался какой-то шум. Слава поднял голову. Когда он сообразил, что происходит, было уже поздно.

– В сторону, – успел только выкрикнуть он и отскочил назад.

Сверху посыпались камни и в считанные мгновения сбили с ног Лошарика и Хомина. Панк еще держался какое-то время, балансируя на потоке камней, словно серфер на волне, но потом упал и исчез за выступом скалы. Хомин зацепился руками за небольшое деревце, торчавшее у самого края тропы, и даже кричать не мог – онемел от ужаса. Когда шум обвала затих внизу, Слава еще раз посмотрел наверх, прислушался, и, не услышав ничего подозрительного, ринулся вперед. Перебираясь через груды камней, выглянул вниз, и от сердца отлегло, – Лошарик удачно приземлился на небольшой выступ ниже по склону и уже размахивал оттуда руками, как одинокий поселенец на необитаемом острове.

Хомин держался из последних сил, крепко схватившись за ствол деревца и пытаясь зацепиться ботинками за выступы на скале. С местом падения ему не так повезло – крутой обрыв спускался прямо к ущелью, дно терялось где-то далеко внизу. Подбираясь к нему, Слава заметил свой рюкзак – он тоже болтался над обрывом, зацепившись за высокий колючий куст. Из рюкзака торчала бутылка водки.

До ближайшей деревни еще два дня ходу, по такой погоде – может быть, и три. Потерять сейчас бутылку, значит, три дня не наливать. Что случится за это время там, дома, с девочками? Чем накажет Славу бес? «Не зли его лишний раз», – прозвучал в голове спокойный голос Прохора.

Слава ринулся к рюкзаку, но ветка, на которой висел Хомин, громко затрещала. Глаза толстяка наполнились ужасом. Слава выматерился и бросился к нему. Плюхнулся животом в грязь и схватил за шкирку левой рукой, а правой попытался дотянуться до рюкзака – но куда там, бесполезно, слишком далеко. Сверху почти бесшумно скатились еще несколько камней, один из них ударился о рюкзак, тот закачался, и бутылка вместе с еще какой-то мелочевкой выпала и со звоном укатилась вниз, рассыпаясь на мелкие осколки. Слава схватил Хомина свободной рукой за плечо и потянул наверх. Но толстяк был слишком тяжелым.

– Ноги переставляй! – заорал Слава.

Хомин только сдавленно застонал в ответ.

– Ну давай же, мать твою!

В следующий момент Слава почувствовал, что ноша стала чуть легче – толстяку удалось зацепиться ногой за выступ чуть выше и немного подтянуться.