После прогулки, едва оказавшись в квартире и скинув кроссовки, Хомин тут же плюхнулся на диван и мечтательно изрек:

– Эх, сейчас бы пивка…

Славе захотелось плюнуть ему в рожу. Он ограничился выразительным взглядом и короткой командой:

– В душ.

– В душ, так в душ, – вздохнул толстяк. – Я послушный.

Пыхтя, он поднялся с дивана и побрел в сторону ванной. Слава подождал, пока тот включит воду и засек время – Хомин плескался обычно долго, значит, с полчаса у него есть. Содержимое открытых полок шкафа он давно изучил, но там не было ничего интересного – книги по архитектуре, альбомы с живописью, классическая литература. Его интересовало отделение с крышкой, откидывающееся, как у секретера. Не имея привычки копаться в чужих вещах, сегодня он решил все-таки нарушить собственные правила и открыл дверцу.

Внутри обнаружились альбомы с фотографиями и целая куча старых и пыльных картонных папок. Слава читал названия, выведенные ровным, каллиграфическим почерком (мама-архитектор, что ли, подписывала?): «Неопубликованное-1991», «Неопубликованное-1992», «Неопубликованное-1993». Он заглянул в одну папку – старые желтые листы, текст отпечатан на машинке. Пробежался по первым строкам – фельетон, по тем временам мог бы казаться довольно смешным, более того – острым и злободневным, но тема давно и безнадежно устарела. Почему его не напечатали? В те времена в газетах публиковали все подряд: и самые желтые утки, и скандальные выдумки о знаменитостях всех уровней от заштатных певичек до президента, и результаты совсем нешуточных расследований. Испугался ли Боря сам или мама запретила печататься?

Сейчас это было уже неважно. Слава отложил папки в сторону и взялся за альбомы. Крупные снимки, формата А4, уже выцвели, но даже неискушенному взгляду Славы было понятно, что работы очень хороши. Хомин отдавал предпочтение портретам, групповым и одиночным: это были репортажи с митингов и выставок, уличные зарисовки с праздничных гуляний и обычной городской жизни: торговцы, попрошайки, прохожие, рабочие, милиция, водители автобусов. Один из снимков заставил Славу улыбнуться.

На фотографии человек в костюме и галстуке шел по пешеходному переходу через улицу на руках. На ноге у него болтался дипломат, в ухе торчала гарнитура телефона. Камера запечатлела удивленные взгляды прохожих: испуганное лицо бабушки, закрывающей рот рукой, женщину, которая крутит пальцем у виска, смеющегося ребенка, смущенных, улыбающихся девушек. Только у одного человека в кадре лицо было серьезным и сосредоточенным: у сотрудника ДПС, который указывал полосатой палочкой в сторону «нарушителя».

В ванной затих шум воды. Слава захлопнул альбом и убрал все на место.

– Боря! – спросил он, когда Хомин вышел из ванной. – А у тебя фотоаппарат работает?

– Конечно, работает, – убежденно ответил толстяк, вытирая голову. – Хороший журналист всегда должен быть наготове. Вдруг война?

Но Слава все же потребовал как следует проверить технику. И лечь пораньше, чтобы хорошенько выспаться. Он смотрел, как толстяк достает фототехнику, бережно протирает объектив, ставит на зарядку аккумулятор, и не мог не заметить, что в глазах у Хомина появились совсем другие огоньки – не те, что светились в нем при упоминании алкоголя. Неужели ему удалось наконец-то нащупать то самое, любимое и полезное дело? Слава впервые за долгое время лег спать в приподнятом настроении.

Глава десятая. Фотограф

Весеннее утро выдалось таким, каким его любят воспевать поэты. Асфальт в городе уже высох, но еще не покрылся пылью, улицы заливало раннее рассветное солнце, птицы заливались на все лады, первые прохожие уже спешили по своим делам.

Лошарик явился на встречу в необыкновенном серьезном, по его выражению, «прикиде» – джинсы (совершенно чистые и целые, без единой дырки), выглаженная рубашка, новенькая стильная куртка, начищенные ботинки и даже волосы собраны в аккуратный хвост. Слава аж попятился, когда его увидел. Хомин, наоборот, проявил к парню неожиданный интерес – почуял потенциального собутыльника.

– Добрый вечер, – официально сказал Лошарик, протягивая ему руку.

Толстяк слегка обалдел от неожиданности.

– Добрый… Так вроде утро же? Или я чего-то попутал.

– Это я в роль вхожу, – загадочно пояснил панк и закурил.

У Хомина за спиной болталась фотосумка, он уже все уши прожужжал Славе о том, какая она тяжелая.

– Ну и зачем было в такую рань вставать? – с недовольным видом спросил у Славы, когда все трое собрались на небольшом пятачке у перекрестка. – У меня еще со вчера ноги болят, и поясницу ломит.

– Поснимай утренних прохожих, – попросил Слава. – У них лица интересные.

Хомин огляделся по сторонам. Люди вокруг спешили на работу – хмурые и озабоченные, они смотрели в одну точку перед собой или на ходу тыкали пальцами в экраны смартфонов.

– Деревья и то интереснее, – проворчал толстяк и отломил ветку с набухающими почками.

– А их сейчас мой друг растормошит, – улыбнулся Слава.

Лошарик бросил прямо на асфальт бычок и уверенным шагом направился к идущему навстречу мужчине в деловом костюме. Из всех серьезных прохожих, торопящихся в этот ранний час на работу, у этого лицо было самым серьезным. Сразу было видно, что по телефону он решает проблемы уровня не меньше государственного, если не планетарного.

– Нет, скидку мы предоставить не можем, – объяснял он кому-то в трубку. – Почему-почему, мы и так на грани рентабельности. Можем написать официальное письмо, это пожалуйста. Да, аккредитацию мы уже прошли…

Хомин собрался было последовать за панком, но Слава остановил его:

– Снимай издалека.

Толстяк достал из сумки длинный телеобъектив и принялся накручивать. Лошарик поравнялся с мужчиной и спросил:

– Не подскажешь, где юг?

Тот посмотрел на экран своего смартфона, несколько раз ткнул в него пальцем и уверенно ответил, показывая налево:

– Юг в той стороне.

– А там болота есть? – продолжал приставать панк.

– Сейчас, только карты открою, – он еще несколько раз потыкал в экран. – Да, примерно в сотне километров к югу есть болота.

– Благодарю, – Лошарик кивнул и картинно шаркнул ножкой.

– Обалденно серьезный чувак! – восхищенно сказал Лошарик, вернувшись к Славе с Хоминым. – Просто чемпион по серьезности!

– Лучше бы я еще поспал, – проворчал Хомин.

– Ща все будет, – уверенно сказал Лошарик и показал на автобусную остановку. – Сиди тут. Отличное место для «засады».

Хомин устроился на скамейке внутри остановки, выставив объектив сквозь щель между панелями задней стены. Слава держался ближе к Лошарику, впрочем, не подавая виду, что знаком с ним.

Следующей жертвой Лошарик избрал тетку лет пятидесяти с лишним – толстую и неуклюжую, в некрасивом плаще и с угрюмым лицом, спрятанным за толстыми очками. Видимо, даже среди окружающих хмурость ее лица так выделялась, что Хомин сделал несколько снимков – Слава услышал щелчки затвора.

Панк на ходу достал из кармана телефон, нажал несколько кнопок, спрятал его обратно и бросился прямо перед теткой на колени. Та ойкнула и крепче прижала к себе сумку.

Из кармана Лошарика полилась романтическая музыка.

– Устал я греться у чужого огня, – нежно пел бархатный баритон. – Так где же сердце, что полюбит меня…

Панк старательно открывал рот под музыку, чтобы казалось, будто поет он сам. Выглядело это настолько забавно, что Слава невольно рассмеялся. На тетку же песня произвела эффект неожиданно яркий – она сунула сумку под мышку, в умилении сложила руки возле подбородка и открыто, радостно заулыбалась. Теперь ее лицо казалось симпатичным, несмотря на очки в толстой оправе.

– Хорошего дня, мисс Россия! – пожелал ей Лошарик, когда ария закончилась.

Тетка удивленно приподняла брови.

– Как, разве вы не мисс Россия-девяносто? – удивился панк. – Извините, обознался.

В копилку Хомина попал еще один кадр.

– Пора брать реванш над деловыми чуваками, – шепнул Лошарик Славе, проходя мимо.