– Ты чего? – удивился толстяк и сощурился в ухмылке. – Покойнички велели усерднее работать, а то за собой утянут?

В ответ Толик лишь сильнее ударил лопатой. Глина поддалась неожиданно легко – в земле зиял заметный провал – меньше копаться придется. Вот только легче ему от этого почему-то совсем не стало.

Глава вторая. Ясновидец

Свеча на столе чадила, издавая громкий треск. Прохор устроился в кресле уютно и безмятежно, словно неожиданный посетитель его ни капельки не волновал. Глаза его были закрыты, веки не дрожали, живот размеренно приподнимался в такт дыханию. Слава ждал, от нечего делать разглядывая обстановку. Определение «мужичок» к Прохору подходило не совсем, уж скорее его можно было назвать «настоящим русским мужиком». Ну разве что настоящие русские мужики вряд ли носили джинсы. А вот все остальное – загорелое не по сезону лицо, густая борода, длинные волосы, собранные сзади в хвост, домашние вязаные носки и свободная белая рубаха с вышитыми на ней славянскими узорами – вполне вписывалось в образ. Жилище Прохора, под стать ему, так и хотелось назвать «избой». Крепкий бревенчатый дом не отличался внутри особой отделкой, единственная комната была довольно просторной. Посредине стояла беленая печь, от души натопленная – так и дышала жаром. Вдоль стен – добротные шкафы и полки с книгами, на полу – расшитый палас. Там и тут славянские обереги, семейные фотографии, в одном углу кровать, на лоскутном покрывале высится гора подушек, в другом – ближе к печи – кухонька, вполне себе современная, холодильник да умывальник, полки с посудой. Стол – сам по себе произведение искусства, ручной работы, с резными ножками и массивной столешницей. И только кресла самые обычные, советских еще времен, но обтянутые заново свежей однотонной тканью. Во всем чувствовалась добротность и основательность.

Слава вздохнул. Сам себе он этого объяснить не мог, но рядом с Прохором его отчего-то вдруг отпустило внутреннее смятение, терзавшее его с того момента, как лезвие топора мягко и глубоко вошло в пенек. И оттого сидеть в кресле возле жаркой печи было тепло и хорошо, так, что даже и уходить не хотелось. «Видящий» к внезапному гостю отнесся с неожиданным интересом, принял, усадил за стол, зажег свечу, велел ничего пока не говорить. А сам замер с закрытыми глазами. Время текло медленно, лениво, и так же лениво таяла за окном сосулька. Слава считал капли и дошел уже пятого десятка, когда Прохор, не открывая глаз, тихо произнес:

– Бес у тебя. Крепко в тебе сидит.

– Это вроде как дар, – усмехнулся Слава, – от покойного соседа.

Прохор открыл глаза и внимательно посмотрел на Славу. Во взгляде его не было осуждения, скорее читалось сочувствие, но в голосе теперь явственно звучали эмоции:

– Дар? Ты думаешь, почему бес к тебе прицепился? Дыра у тебя в душе, вот он в нее и пролез. Дар… Не дар это, а дыр!

– Что мне делать-то теперь? – Слава потупил глаза, как нашкодивший пацан.

Прохор наклонился вперед, оперся ладонями о подлокотники.

– Найди дыру, избавишься от беса. У каждого алкоголика своя дыра есть, а ты как думал?

Слава вскинул голову, возмущенно посмотрел на Прохора.

– Да я не…

– Все в твоих руках, – Прохор мягко похлопал его по руке. – Чаю будешь? С травами, с медом.

Пока хозяин хлопотал на кухне, Слава все смотрел на свою ладонь, лежащую на подлокотнике. Пальцы дрожали. С тех самых пор, как топор воткнулся в пенек, боли в руке перестали его мучить, даже если он наливал мало и редко, но дрожь не унималась ни утром, ни вечером.

– Прохор, – спросил Слава. – А человек вообще может с бесом справиться?

– Я тебе одну историю расскажу, – хозяин поставил перед Славой большую кружку, из которой запахло летом – травами и ягодами.

– Знаю я одного хорошего человека, – Прохор сел напротив, поставил и себе кружку. – Женщина, художница – маленькая, худенькая, только глазища огромные, будто в них вся ее душа. Иконы пишет – дал ей Бог такой дар. Вот то – в самом деле Дар, с большой буквы, не то, что у тебя. Поехала она зимой в деревню, подальше от городской суеты поработать. То были самые первые ее работы, она еще училась. Устроилась она там совсем одна, кругом – ни души, только через пару домов несколько стариков живут. Сама и печку топит, и снег кидает, и воду носит. Только села вечером за работу, дощечку приготовила, краски, кисти, как электричество отключилось. Щиток проверила – пробки не вылетели, значит, только ждать, пока починят. Делать нечего, зажгла свечи, села работать. Не успела и кисточку взять, слышит – дверь вроде скрипнула. В сени выходит – дверь открыта, хоть и ветра нет. Закрыла на засов, вернулась – свечи все потухли, тьма в доме, ставни скрипят и воет кто-то – то вдалеке, будто волки в лесу, а то словно и рядом – под окном. Целую неделю ее бесы искушали. Думаешь, нравится им, когда иконы пишут? Другая бы испугалась, бросила, вернулась в город. Думаешь, не страшно ей все эти дни было? А она знай себе, молитву читает да работает, стоит на своем. А потом в поток вошла – ничего не слышит и не видит вокруг, кроме лика святого, над которым работает. День и ночь не отходила от иконы – изредка заснет ненадолго, минут на пятнадцать, дров в печь подбросит, кипятка выпьет с кусочком хлеба и снова за кисти с красками. Наш батюшка их ту икону увидел, так сразу сказал, что никому не отдаст, отвел ей место лучшее в нашей церкви. Думаешь, почему она против бесов выстояла?

Прохор пристально посмотрел на Славу.

– В Бога сильно верит? – неуверенно ответил он.

– Душа у нее цельная. А у тебя дыра. Потому я тебе и говорю – не с бесами надо воевать, надо дыру найти, тогда они сами уйдут.

Чай пили долго, кружку за кружкой. Сколько ни пытался Слава выспросить у Прохора, что за дыра такая, и как ее искать, тот ловко уходил от ответа, все больше рассказывал про медосбор, да липовый мед, да красоту весенних лугов. Слава никак не мог понять, что он делает в доме у Прохора так долго, почему не уходит, почему слушает рассказы о простых деревенских буднях, которые ему, Славе, теперь доступны не больше, чем жизнь космонавта на околоземной орбите. Ведь есть же проблемы поважнее… Вся его жизнь – одна сплошная проблема. Но наваждение длилось и длилось – мягкий жар печи, душистый аромат травяного чая, нежная сладость меда на кончике языка.

Уходя, Слава спросил:

– Сколько я должен?

– Тю… Да за что? – удивился Прохор. – За чай сроду с гостей денег не брал.

– За совет.

– За советы денег не беру. За это мне Бог дает, не волнуйся, – Прохор дружески похлопал Славу по спине. – Захочешь, еще приходи.

– Спасибо.

– У нас говорят «благодарю», – сказал Прохор. – «Спасибо» – это что значит, знаешь?

Слава покачал головой.

– Вот, то-то же, не знаешь, а говоришь. «Спасибо» – это «спаси, Бог», а я тебе кто, Бог что ли? А «благодарю» значит «дарю тебе благо», совсем другое дело.

– Благодарю, – сказал Слава.

Уже на крыльце, провожая гостя, Прохор подмигнул ему и тихо произнес:

– Ты ежели чего странное сегодня заметишь, не волнуйся, завтра пройдет.

Слава только усмехнулся: что он знает о странном, «видящий» этот?

– А то мы с тобой с чайком-то перестарались малость, – пояснил тот. – Ну, бывай!

Уходя, Слава оглянулся. В вечерних сумерках окна Прохора светились особенно ярко, словно в доме спряталось солнце.

Глава третья. Бесы

Домой Слава шел пешком. Во-первых, не хотел лишний раз трепаться с Лошариком – лучше уж дождаться, пока тот примет свою дозу портвешка и заснет. Во-вторых, хотел подумать, где же ему свою дыру искать. Все у него в жизни ладно было до смерти Петровича – работа не самая легкая, но любимая, семья, дети, Гуля. При мысли о жене у него заныло сердце. Хорошо еще, что он все время торчал в квартире, и Гуля не видела его во время запоя, а то бы всякий шанс восстановить семью был потерян. Слава даже удивился, когда понял, что все еще надеется все вернуть. Эта мысль заставила его воспрянуть духом и поднять голову.