Песня, звучавшая в голове, оборвалась. На несколько секунд вокруг воцарилась прежняя оглушительная тишина, но ее почти тут же прервало первое робкое чирикание, а спустя мгновение слух полностью заполнил возбужденный птичий щебет. Под рукой, лежащей на пеньке, побежали прозрачные ручейки – тепло тела растопило тонкий слой льда.

Слава размахнулся и ударил, что было силы.

Часть третья

Глава первая. Толик

Толик воткнул лопату в кучу земли, отряхнул спецовку, снял рукавицы и протянул руки к огню. Костры на кладбище горели повсюду. Хотя уже вовсю светило яркое весеннее солнце, ночные морозы все еще не хотели отступать, и рабочим приходилось отогревать мерзлую землю, чтобы выкопать могилы. На кладбище весна вообще неохотно вступала в свои права – если в городе на тротуарах уже давно показался асфальт, то здесь еще повсюду лежали сугробы. В этот утренний час похоронные бригады трудились вовсю – в большом городе у смерти тоже много работы. Надоедливо каркали вороны, кружились над свежими ямами, будто высматривали добычу.

– Толян, хорош отлынивать, нам еще две могилы копать! – пробасил снизу, из ямы, напарник.

– Дай хоть чуть руки отогрею, – ответил Толик.

Хорошо ему, толстяку, его живот греет, а Толик что – кожа да кости. Его и брать-то в бригаду не хотели, сначала только на испытательный срок согласились, а уж окончательно взяли, только из-за странного его чутья на то, что сам Толик называл «хотелки покойничков». Объяснения он этому дать не мог, но точно знал, что работать на кладбище его тянуло именно из-за этого. Толик верил, что «хотелки» эти он слышит, и в том заключается его, Толика, предназначение – передавать пожелания недавно усопших живущим. Поначалу народ в бригаде над Толиком посмеивался, многие считали его сумасшедшим, а некоторые даже побаивались, но со временем к его советам начали прислушиваться.

Вот, к примеру, застрянет катафалк в пробке, или вдруг сломается, да так намертво, что надо другой высылать, а свободных машин нет. Бригада на кладбище ждет, мерзнет, матерится, поминальный стол стынет, а что делать? Или еще был случай – договорились об отпевании, привезли покойного в церковь, а поп его ни в какую не принимает, и никаких договоренностей не признает, агент на себе волосы рвет, родня в панике. Или, к примеру, явится кладбищенское начальство и заявит, что место выделено неправильно, или же за него не заплачено, и хоронить тут никак нельзя. А катафалк уже к кладбищу подъезжает.

Толик в таких случаях всегда сразу спускался в могилу. Казалось ему, что покойники с ним разговаривают через будущее свое обиталище. Ухо приложит к земляной стенке и слушает. Говорит, мол, покойник попрощаться хочет с бывшим своим армейским приятелем, с тем, чья фотография у него в блокноте лежит. Вызвонят родственники приятеля, тот пообещает на могилу прийти, и тут же катафалк и заводится, и едет себе дальше, как ни в чем ни бывало. Тот, кого в церковь не пускали, хотел во время отпевания побыть один, а не в толпе родственников, только попу об этом сказали, так он и разрешил службу провести. Как-то само собой повелось, что Толик стал спускаться в могилы не только в случаях, когда все шло не по плану, но и при каждых похоронах. Так и дела текли более гладко.

Желания у покойников были, как и живых, разные – у одних возвышенные, благородные, а у иных так вовсе мелочные и, казалось бы, даже глупые. Один просил все свои накопления на благотворительность отдать, другой – поставить за него свечку в каком-нибудь далеком монастыре, третий не желал ложиться в могилу без любимой кружки.

В делах бытовых и ежедневных люди бы над Толиком просто смеялись, но при близком соприкосновении со смертью даже убежденные скептики допускали возможность существования таинственного и необъяснимого. И каждый человек рядом с могилой близкого испытывал смутное чувство вины, будто что-то не додал покойному, чего-то не доделал. Оттого заявления Толика родственниками принимались всерьез, а ритуальное агентство, где он числился, стало в городе популярным. Потому Толик мог себе позволить иногда перекур вне очереди, и не шибко усердствовал, работая лопатой. Ясное дело, что работать с Толиком в паре никто особенно не хотел.

Толстяк вылез из могилы злой и уставший.

– Давай, берись, за следующую, – проворчал он, показывая в сторону соседнего участка. – Я пока перекурю.

– Погоди… У меня клиент нарисовался, – отмахнулся Толик.

Толстяк сплюнул и выматерился. «Клиентами» Толик называл тех, кто навещал могилы, да не всех подряд, а только тех, у кого с покойными остался неразрешенный конфликт. Подходил, заговаривал, порой, удавалось с того света послание расслышать и передать. Начальство такие отвлечения от работы одобряло – реклама хорошая, и даже спецовку ему выдали особую – с яркими большими буквами, чтобы название агентства запоминалось.

Парня с черным пакетом Толик заметил сразу. И тут же понял, что на похоронах тот не был и точного места могилы не знает. Его клиент. На вид лет сорока, лицо бледное, осунувшееся, со следами недавнего запоя, но гладко выбритое. Взгляд от могилы к могиле переводит, но в надписи не вчитывается, только оценивает мимолетом. Мимо дорогих мраморных надгробий да вычурных оградок с пристроенными рядом поминальными столиками проходит сразу, не останавливаясь. Задерживается возле самых дешевых, неприметных памятников, выкрашенных серебрянкой и уже проржавевших, у могил без оград и венков. Толик достал из кармана пачку сигарет, закурил и пошел следом за парнем.

Остановился тот у самого края кладбища, возле оврага, у покосившейся могилы на самом углу. Ограду на могиле не поставили, только завалившийся на бок памятник, покрытый пятнами ржавчины, и земля осыпалась с края оврага вниз, ничем не задерживаемая.

Парень достал из пакета бутылку водки, стакан, черный хлеб. Налил полный стакан, чокнулся с памятником, поставил стакан у основания надгробия, накрыл куском хлеба и тихо сказал вслух:

– Ну, здорово, Петрович.

Отряхнул обеими руками снег с памятника, протер табличку и присел рядом на корточки. Толик тихо подошел ближе, заглянул через плечо, прочел имя, отметил про себя даты.

– Петрович, слушай… Избавь меня от твоего подарочка, а? Ну что мне сделать, чтобы все это прекратилось?

Толик прислушался и почувствовал – обратная связь с того света есть, но какая-то невнятная, надо бы поближе подойти. Он кашлянул и бросил бычок в сугроб. Парень оглянулся, посмотрел вопросительно на Толика.

– Что, покойничек беспокоит? – спросил Толик.

Парень встал, посмотрел на него с любопытством.

– В некотором роде.

– Бывает, бывает, – посокрушался Толик, а сам подошел ближе, и обе руки положил на памятник, как его собеседник до этого, отряхивая снег. И только почувствовал отклик, только расслышал, как тут же ладони и отдернул, резко, аж пошатнулся. Страшно, ох страшно! Будто сунул руки в черную, вязкую топь, от которой потом не отмоешься самым ядреным мылом. Никогда еще такого с Толиком не было. Аж расхотелось с покойниками «разговаривать».

– Ты чего? – нахмурился парень. – Тебе плохо, что ли?

Толик покачал головой, сделал шаг назад, еще один, не отрывая взгляда от могилы, потом сказал:

– Ты вот что… Тут недалеко есть мужичок один видящий, в частном секторе живет. Прохором зовут. Сходи к нему. Если кто тебе и поможет, то только он.

Толик покосился на бутылку, стоявшую в снегу, удивился – вроде полстакана налито, а полная. Парень поймал его взгляд, взял бутылку, протянул.

– На, согрейся.

Толик спрятал руки в карманы, помотал головой:

– Благодарствую! Только я это… не пью. И вообще, мне работать надо.

Парень поставил бутылку у надгробия и поправил единственный венок, выцветший и облезлый. «Скорбим и помним» гласила выцветшая надпись.

Обратно Толик дошел чуть ли не бегом. Сразу схватился за лопату, нырнул в наполовину выкопанную толстяком яму, принялся яростно долбить стылую землю.