Курицын нервно стучал пальцами по столу. Серебряный козлик, казалось, ухмылялся, наставив на хозяина хрустальные рожки. Начальник охраны пытался сделать виноватое лицо, но получалось у него плохо – сарафан на его фигуре и то бы лучше смотрелся, чем смущенное выражение на его лице.

– Я же просил аккуратно, – ругался Курицын. – А если бы твоя псина ребенка загрызла?

Сергеич оправдывался, как мог:

– Шеф, так я аккуратно. Чуть-чуть совсем покусали, до свадьбы заживет.

– Чуть-чуть… Она же псина, что она понимает!

– Да все он понимает, – обиделся Сергеич. – У меня очень умный мальчик.

– Жди, – раздраженно обронил Курицын и достал мобильник.

Слава быстро шагал по двору, под ногами мелькал разбитый, в трещинах асфальт, в лужах отражались тучи. Проулок, потом еще один двор, пустырь, помойка и следующий двор – подальше от дома, туда, где его не знают, где нет любопытных соседей, которые тут же все доложат Гуле.

Как же эта простая и очевидная мысль не пришла ему в голову сразу? Ведь есть же люди, которым уже нечего терять, которые все равно найдут и выпьют, и ничто в их незамысловатой и бессмысленной жизни от этого не изменится.

В кармане зазвонил телефон, Слава достал, взглянул на экран – опять из трех шестерок звонят! Он нажал кнопку отбоя и ускорил шаг, завидев в дальнем углу двора две сутулые фигуры.

Слава помнил эту детскую площадку совсем другой – раньше они частенько ходили сюда гулять со старшей дочкой. В былые времена площадку окружали кусты сирени, разноцветные качели весело вздымались вверх, еще совсем маленькая Карина весело хохотала и просила раскачивать ее повыше, в новенькой песочнице копалась малышня. Теперь кусты засохли, газон раскатали в грязь колесами, а саму площадку взяли в кольцо плотно припаркованные автомобили. От сиденья качелей осталась только железная рамка, в которую кто-то положил кривую картонку, песочница облупилась и рассохлась.

На краю песочницы сидели два бомжа, один из них считал вслух мелочь, разложенную на ладони. Слава сразу перешел к делу, достал из-за пазухи бутылку, спросил:

– Мужики, выпить хотите?

Тот, что считал деньги, закрыл кулак, спрятал мелочь в карман и хрипло спросил:

– Что делать-то надо?

Слава развел руками:

– Да ничего не надо! Просто угощаю! Настроение у меня сегодня… хорошее.

– Подозрительно как-то, – бомж покачал головой. – Может, ты нас травануть хочешь. Чтобы мы тут не сидели.

Второй бомж, который все это время с любопытством разглядывал Славу, прищурился и улыбнулся, обнажив остатки темных зубов:

– Не боись! Это же Слава. Я его знаю – хороший мужик, добрый, завсегда на опохмел даст, не откажет.

Он достал из кармана грязные мятые одноразовые стаканчики, оглянулся по сторонам и сказал:

– Наливай, только по-быстрому.

Слава открыл бутылку, разлил по стаканам. Бомжи залпом выпили.

– Ох, хороша! – выдохнул тот, что сомневался. – Давно такой не пил, все одни фанфурики.

Второй молча вытер рот и протянул Славе стаканчик, который тут же был наполнен. Когда бомжи выпили по третьей, тот, что с мелочью, толкнул другого в бок и показал на бутылку, которую Слава держал в руках. Бутылка была полная.

Курицын с начальником охраны пытались прийти к компромиссу – Сергеич настаивал на мерах пожестче, Курицын же искал баланс: призвать Добролюбова к порядку надо, но не так, чтобы он, не дай бог, захотел отомстить или устроил саботаж. Когда они уже почти договорились, дверь в кабинет с шумом распахнулась, и в комнату ворвалась толпа полицейских. Двое из них вели Мишу в наручниках, вид у него был крайне страдальческий. Сергеич попытался отойти в сторону, но один из полицейских подхватил его под руку. Возглавлял отряд оперативник в штатском – высокий, спортивный, громкоголосый.

– Курицын, Валерий Николаевич? – он подошел к столу. – Директор?

Курицын кивнул и медленно встал.

– А в чем, собственно, дело?

– В городе произошло массовое отравление метиловым спиртом, – сказал оперативник. – Один из пострадавших утром скончался в больнице. Все они вчера побывали в вашем заведении…

Его перебил Миша:

– Шеф, ну я же не знал, что это отрава!

Курицын не выдержал и бросился на бармена с кулаками:

– Ах ты, сволочь, ты где эту дрянь взял?

Двое полицейских с трудом оттащили шефа от подчиненного.

– Вы же сами просили: чтобы выручка, как раньше, – оправдывался Миша. – Вот я и подсуетился.

– Заведение закрываем, – вынес вердикт оперативник и повернулся к Курицыну. – Вы пойдете с нами.

Вскоре в опустевшем помещении осталась только фигурка козлика. Когда Курицын поспешно собирал со стола сигареты, зажигалку и мобильник, он смахнул ее рукавом, и теперь фигурка печально и одиноко лежала на полу – один из хрустальных рожков обломился.

Глава девятая. Король

Жизнь неожиданно втекла в новую колею, да так в ней и застряла. С каждым днем Слава ненавидел себя все больше, хотя объяснить этого сам себе не мог. Утро начиналось одинаково – он брал газету, читал объявления, смотрел на ящики с инструментами, сложенные в углу прихожей, и обещал себе, что вернется к этому позже. И шел во двор, где его с утра поджидали постоянные «клиенты».

С тех самых пор, как на Дину напала собака, в голове у него постоянно звучал голос Петровича «Наливать ты должен каждый день» и «Просто налить – это еще полдела, надо, чтобы пили». Голос звал, торопил: скорее, новый день уже начался, его нельзя пропускать – ни в коем случае нельзя допустить, чтобы опять что-нибудь случилось. Ему «поддакивала» рука – ныла прямо с утра, не могла успокоиться, пока в руки Славе не попадала бутылка.

Как-то само по себе выходило так, что большую часть дня Слава в любую погоду проводил «на дежурстве», как он называл свое новое занятие. С утра тянулись жаждущие опохмела, за ними – те, кто не мог отказать себе в удовольствии пропустить стаканчик в обед, ну а к вечеру и вовсе выстраивалась очередь. Домой он старался улизнуть незаметно, когда двор заполняли плотные, густые сумерки, – не хотел, чтобы «клиенты» знали, где он живет.

К началу ноября дни стали холодными, серые улицы города и давно облетевшие деревья жаждали снега, но его все не было, лишь клубились серые тучи, раздавая обещания, но не торопясь их выполнять, да ветер гонял по двору мусор. Слава улучшил момент, когда дома никого не было, забрал теплую куртку, шапку и зимние ботинки. Уходя из дома, он не думал, что это надолго, но вернуться вот так вот – без работы, дни напролет проводя со сбродом, от которого нормальные люди держатся подальше, – просто не мог.

Иногда он задавался вопросом: чем это лучше работы в баре? Там хотя бы платили. И тут же отвечал себе сам: в бар приходят люди, которым есть что потерять по пьяни.

Как-то вечером жизнь сама определила для него новое «место работы». День выдался более-менее погожий, во дворе появились гуляющие – парочки, мамы с колясками, старушки с палочками. Все они посматривали с явным неодобрением в сторону детской площадки, где выстроилась очередь из тех, кого в газетах обычно называют «маргинальными элементами».

Слава по обыкновению сидел возле песочницы на старом облупленном стуле, который специально для него притащили с какой-то помойки «клиенты». Он всегда требовал, чтобы подходили строго по очереди – не любил суеты, и они дышали друг другу в затылок остатками вчерашнего, а то и утреннего перегара. «Клиентов» Слава делил на три категории. Самые робкие и забитые, они же самые вонючие и страшные – бомжи. Чаще всего они притаскивались со своим нехитрым скарбом – рваные пакеты, клетчатые сумки, у особо везучих – старые тележки на колесиках. Даже в самую теплую погоду они не снимали вязаных шапочек, из-под которых торчали угрюмые и небритые рожи. Вторая категория – алкаши, те были почище, но многолетние возлияния оставили на их лицах неизгладимый отпечаток, который было уже не исправить даже годами трезвости. Алкаши, стоя в очереди, так впивались взглядами в бутылку, что казалось, она может взорваться от напряжения. Руки у них дрожали, речь была сбивчивая, неразборчивая. Друг друга они знали по именам, часто делились нехитрой закусью и куревом. И, наконец, третьи – бытовые пьяницы. Эти в свободное от запоев время вели нормальную человеческую жизнь – ходили на работу, проводили время с семьей. Как ни странно, выглядели они порой даже менее привлекательно, чем алкаши – для последних, видать, пьянство стало настолько привычным образом жизни, что они ухитрялись поддерживать свою одежду и внешний вид в относительном порядке, не выходя из непрекращающегося запоя. Пьяницы же будто вышли из кадра плохой комедии – у одного торчит из-под куртки незаправленная в штаны рубаха, у другого коленка и локоть в грязи – явно валялся где-то на улице, у третьего не застегнута ширинка, у четвертого задрана одна штанина, и молния на куртке не сходится. В уголках заплывших глаз копился гной, лица отличала нездоровая краснота, в острой фазе запоя они часто не могли подолгу устоять на одном месте – топтались, переступали с ноги на ногу, нарезали круги вокруг очереди, нервируя первые две категории контингента.