Слава попытался заглянуть Гуле в глаза, но она уткнула лицо в колени. Он положил планшет экраном вниз.

– Гуль, ну прости меня. Работа выгодная, оглянуться не успеешь, как за ипотеку расплатимся.

Гуля вскинула голову, впилась в Славу взглядом так, что он невольно отпрянул.

– Но почему? Почему в кабаке?

Слава вздохнул. Как тут объяснишь?

– Понимаешь, я недавно открыл в себе новые способности…

Гуля сжала простыню в кулаке.

– Голых девиц лапать?

Славу как по ушам резануло. Да не лапал он никого! Но опыта семейной жизни у него было достаточно, чтобы не начинать оправдываться.

– Ну, в каждой профессии есть своя специфика. Это же все игра, это понарошку, Гуля. Это ничего не значит.

Гуля бросила простыню, стукнула кулаком по постели. Кулак мягко подпрыгнул.

– Понарошку?! Ты перед людьми меня позоришь, перед родственниками. Мне теперь стыдно рядом с тобой на улицу выйти. Ты о детях подумал? А если одноклассники Карины это завтра увидят?

Она залилась слезами и опустила голову. Слава смотрел, как жена сотрясается от рыданий, и ему нестерпимо хотелось успокоить ее, крепко-крепко прижать к себе и пообещать, что ей больше никогда не придется так страдать из-за него. Он попытался укрыть Гулю одеялом, но она оттолкнула его, со всей силы ударив по правой руке. Рука обиженно заныла.

Слава поднял голову – ходики по-прежнему показывали пятнадцать минут третьего. Маятник больше не качался из стороны в сторону, и комнату без привычного тиканья окутала вязкая, глухая тишина, нарушаемая лишь сдавленными всхлипываниями. Слава внезапно ощутил, что в этой квартире для него больше нет места. Раковина отвергла свою улитку.

Он вышел на кухню, по дороге прислушался – спят ли дети или слышали скандал? За дверью детской вроде было тихо. Накапал валерьянки в стакан воды, отнес в комнату, поставил у изголовья рядом с Гулей, вернулся на кухню. Остаток ночи провел, глядя за окно. Когда забрезжил рассвет, Слава достал большую сумку и вошел в комнату.

Гуля спала в уголке дивана, по-детски подтянув к себе коленки, тихо стонала сквозь сон. Ночнушка задралась, обнажив смуглые ляжки, скомканное одеяло валялось в другом углу дивана. Слава осторожно укрыл ее, стараясь не разбудить. Под одеялом Гуля сразу вытянулась, расслабилась, и хмурая складка, залегшая посреди лба, разгладилась. Слава невольно залюбовался ее лицом. Хотелось зарыться в ее волосах, прижаться губами к шее, ощутить ее в объятиях ее горячее, податливое тело. Слава вздохнул, тихо открыл шкаф и, стараясь не шуметь, принялся складывать вещи в сумку.

Когда прозвенел будильник Гули, собранная сумка уже стояла в коридоре. Жена занялась привычными утренними хлопотами, не обращая на нее внимания. Славу она тоже не замечала, будто его не существовало. Утро можно было бы назвать совершенно обычным, если бы не два обстоятельства: хмурое выражение на лице Гули, несвойственное для нее и совсем ей не идущее, и всего три тарелки на кухонном столе. Слава стоял в прихожей и не знал, куда себя девать, и как объяснить жене, куда и почему он собрался уходить. Он уже надел ботинки, когда в прихожую выскочила Дина в пижаме.

– Папочка, зачем тебе такая большая сумка? – спросила она.

– Дина, позови маму, – попросил Слава.

Гуля появилась с кухни, вытирая руки фартуком.

– Что же ты, Славка, с нами делаешь… – тихо сказала она.

Слава попытался посмотреть ей в глаза, но Гуля уставилась на фартук, пряча в него руки.

– Гуль, я сегодня же уволюсь. Знаю, что ты меня сейчас видеть не хочешь. Поживу пока у друга. Вот, возьми.

Он протянул жене толстую пачку денег. Гуля только глубже спрятала руки в фартук. Слава положил деньги на тумбочку. Заглянул в детскую, позвал старшую:

– Карина!

Девочка сосредоточенно собирала портфель, делая вид, что совсем не слышит отца. Слава пожалел, что дочь уже слишком взрослая, чтобы объяснить ей вчерашнее видео веселой игрой. Наверное, он выглядит в ее глазах предателем.

Подбежала Дина, обняла его за ногу.

– Пап, а когда ты мне почитаешь?

Карина бросила портфель, вышла в прихожую, потянула сестру за руку:

– Я сама тебе почитаю.

– Но я хочу, чтобы папа! – Дина уперлась и не отпускала славину ногу.

Карина собрала ее в охапку и потянула на себя, но девочка успела что-то сунуть Славе в карман.

Слава взял сумку и вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Уже на площадке услышал громкий голос Карины:

– Никогда, никогда его больше видеть не хочу!

И спокойный ответ Гули:

– Завтракать иди, а то в школу опоздаешь.

Если бы Слава умел видеть сквозь стены, он бы увидел, как Карина ушла на кухню, а Гуля задержалась на несколько мгновений, чтобы вытереть слезы. Но ему и не нужно было этого видеть – он и так это знал, чувствовал сердцем. Слава сунул руку в карман, достал подарок Дины – игрушечный-медвежонок брелок, лохматый, в красной кофточке.

Рука мучительно заныла.

Глава шестая. Медвежонок

Слава никогда до этого не бывал в кабинете у Курицына – они всегда общались возле барной стойки, даже в самый первый день, когда он только пришел на новую работу. Кабинет был роскошный, Слава сразу оценил стоимость отделки и качество материалов: идеально, миллиметр к миллиметру уложенную на полу плитку, мебель из цельного дерева (не какое-нибудь там ДСП), люстру из разноцветного стекла, будто позаимствованную из дворца. На столе между изысканным письменным прибором и открытым ноутбуком стоял маленький серебряный козлик с хрустальными рожками.

Курицын развалился в кожаном кресле за столом. Славино заявление не вызвало у него ни капли беспокойства – только легкое удивление, будто бармен попросил у него заменить черную бабочку на красную в горошек. Слава про себя порадовался, что шеф, будучи в приподнятом настроении после подсчета выручки, в знак доверия вернул ему паспорт уже через неделю после разговора в полиции (Слава не хотелось про себя называть те обстоятельства «допросом»). Да и дело уже закрыли, и штраф вместе с компенсацией ущерба давно выплачен. А больше ему на Славу надавить нечем. Но Курицын, похоже, так не думал.

– Добролюбов, от меня по собственному желанию никто еще не уходил. Думаешь, я тебя просто так отпущу?

На этот счет Слава заранее приберег аргумент.

– Мне кажется, я пока работал, как-то неправильно чеки пробивал. Схожу завтра в налоговую, уточню.

Курицын подпер подбородок рукой, опершись локтем на стол, посмотрел на Славу и ухмыльнулся.

– Ты что, думаешь, у меня лапы своей нет в налоговой? Да вся твоя налоговая давно с потрохами куплена!

Слава предполагал такой ответ, но попытка – не пытка. Он спокойно ответил:

– Делайте, что хотите, на работу больше не выйду. Всего хорошего.

И протянул Курицыну руку – хотел пожать на прощание. Но тот лишь откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе. Слава пожал плечами и вышел из кабинета.

Шеф трех шестерок и не думал всерьез беспокоиться из-за уходы Славы. С приходом нового бармена деньги полились рекой, клуб набирал популярность, и Курицын готов был простить «специалисту» мелкие капризы. Кто ж, на самом деле, бросает работу с такой зарплатой? Не вернется же он на стройке горбатиться – там за месяц столько не заработаешь, сколько за пятничный вечер в баре. Покочевряжится и сам вернется – не бегать же за ним. Но, на всякий случай, меры принять следовало. Вообще-то принять их следовало давно, но поначалу Курицын все никак не мог до конца поверить в свою удачу и способности Добролюбова, а потом его накрыла эйфория – между прочим, опасно расслабляющая. Надо принять меры. Курицын набрал на телефоне номер начальника охраны.

Слава никогда раньше не думал, что безделье тяжелее самой трудной работы. Он понимал, что кредит никуда не делся, что надо продолжать зарабатывать – тем, что он умеет, на плиточников всегда есть спрос, но решил подождать и посмотреть, что произойдет, если он и дальше не будет выполнять условий сделки. Жизнь все равно разрушена почти до самого основания – надо все строить заново. Если невидимый некто, кто наказывает его, хочет опустить его еще ниже, то пусть опускает до самого конца – подниматься легче, когда падать уже больше некуда.