Она пошла в сторону дома, а я прислонился к «Джипу», чувствуя слабость.

Заметив меня, ровный поток людей — большинство из которых не потрудились бы поссать на меня, если бы я горел — направился в мою сторону, выражая соболезнования, спрашивая, как я, как Ной, как держится мама, комментируя мои фингалы, швы на лбу, сломанную руку и рёбра, спрашивая о переломе лица и как это лечится, говоря, как они восхищались и любили деда, и каким он был хорошим человеком, и каким забавным, и каким патриотичным, и каким южным, и каким чудаковатым, и как это печально, и как он, должно быть, любил меня, раз сделал то, что сделал…

Я понял не все, но подлетела кузина Тина, одетая во что-то жёлтое, с обручами и браслетами на запястьях и лодыжках, её волосы на бризе были дикими и неконтролируемыми.

— Возвращение героя! — воскликнула она, с опаской глядя на моё лицо.

— Героя? — спросил я, приподнимая брови.

— Все знают, что ты сделал, — ответила она, будто это всё объясняло.

— Кроме того, что чуть не умер, что это было?

— Ты попытался спасти своего деда, — сказала она, одарив меня смеющимся взглядом.

— Ты имеешь в виду, попытался и облажался.

— Ты можешь быть ещё негативнее, Вилли Кантрелл? Иисусе! В любом случае, думаю, твой уровень популярности значительно возрос. Может быть, в конце концов, ты не такой уж злой паршивец. Может быть, мне придётся попробовать спасти какого-нибудь взбалмошного старого ублюдка во время следующего торнадо, чтобы и я им начала нравиться. Помнишь своего Коржика [20] ?

— Коржика-Моржика? — переспросил я.

— Угадай, что мы нашли? — поддразнила она.

Она повела нас к той стороне маминого дома, где были собраны и рассортированы кучи вещей. Коржик-Моржик сидел на куче игрушек, его пластмассовые глаза, казалось, смотрели на меня, пока я осторожно поднимал его и стряхивал грязь с меха.

Кто это, папочка? — спросил Ной.

Это К—о—р—ж—и—к—М—о—р—ж—и—к, — ответил я, держа Коржика локтем, чтобы можно было жестикулировать. Пытаться жестикулировать с гипсом на одной руке было затруднительно. Раньше я постоянно с ним играл. Даже брал его в школу. Дети смеялись надо мной, но мне было плевать.

Он выглядит грустным, — сказал Ной. — Можно мне его взять? Он может испугаться, сидя здесь один.

Конечно.

Я протянул Коржика Ною, который прижал его к своей груди, будто чтобы успокоить.

Это зрелище снова вызвало у меня слёзы.

— Всё хорошо, — ободряюще сказал Джексон.

— Я не могу перестать плакать, — признался я. Меня провоцировала каждая мелочь.

— Небольшой посттравматический стресс, — сказал он. — Это пройдёт.

— Джон-Джон сказал, что считает, что твой дед мог спасти тебе жизнь, — сказала Тина. — Ты пытался спасти его. Он пытался спасти тебя.

“Джон-Джон” был Джоном МакНаттом, начальником пожарной бригады округа и другом детства, чья команда первой прибыла на место. В школе мы всегда называли его Джон-Джон Натт Батт, что теперь казалось очень недобрым, когда я стоял и смотрел на обломки маминого дома.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я.

— Он сказал, что, похоже, будто дед навалился на тебя сверху.

— Я нёс его, — отметил я. — Я пытался добраться до убежища, но что-то ударило меня в гостиной, это всё, что я помню.

— Именно, — сказала Тина.

— Что именно?

— Они не нашли тебя в гостиной. Тебя нашли в боковом дверном проёме.

— Но это невозможно.

— Ну, тебя нашли там, и твой дед лежал на тебе сверху, будто пытался защитить ото всех летающих вокруг обломков.

Я посмотрел на боковой вход в мамин дом. Дверь была скручена с петель и оставалась открытой, окружённая досками и изоляцией и другими вещами, которые свалились с крыши на крыльцо. До этой двери из центра маминой гостиной было добрых девять метров. Я не помнил, чтобы лежал там, среди этих досок.

— Я должен был вынести деда из его комнаты, — отметил я.

— Должно быть, он дотащил тебя до двери, — сказал Джексон. — Нам пришлось расчистить кучу досок, чтобы добраться до тебя, и я сразу увидел, что у твоего деда были множественные травмы головы.

— Но это невозможно!

— Люди делают много удивительных вещей в экстренных ситуациях, — мягко произнёс Джексон.

Присесть было негде, так что я опустился на землю, внезапно почувствовав, что не могу стоять, что ноги меня не держат.

— Ты в порядке? — спросила Тина.

Я провёл по лицу здоровой рукой.

Ной присел на корточки, напряжённо глядя на меня.

— Твой дед любил тебя, — сказала Тина. — Он был сумасшедшим стариком, но он очень-очень любил тебя. Вас с Билли обоих. Вы были для него всем миром.

— Я знаю, — несчастно произнёс я.

Я снова взглянул на дверь. Казалось невероятным, что всего несколько дней назад мы сидели за обедом в мамином доме. Сейчас светило солнце, воздух был тёплым и приятным, а небо — идеальным, блаженно голубым, будто совсем ничего не произошло. Это поразило меня как нечто возмутительное и почему-то несправедливое.

— Бедный дед, — произнёс я.

Глава 39

В настроении

Ной разбудил меня как раз после трёх.

Папа сказал вставать, — прожестикулировал он. — Уже поздно.

Я стёр сон со своих глаз. Ной уже был одет для прощания. Его волосы были зализаны назад со лба. Брюки и рубашка были поглажены так, как только мог погладить или вообще захотеть это сделать Джексон Ледбеттер.

Ты в порядке, папочка?

Я кивнул.

Ты уверен?

Конечно, — прожестикулировал я.

Он смотрел на меня недоверчивым взглядом голубых глаз, и я с удивлением заметил прыщик на его лбу.

Я испугался, — признался он.

Чего испугался?

Торнадо…

Сейчас всё нормально.

Ты ушёл.

Нет, не уходил.

Да, ушёл. Ты ушёл, но Иисус сказал тебе, что ещё не время, так что ты вернулся. Так сказал отец Г. Почему ты уходил?

Я не был уверен, как ответить на это.

Я не хотел уходить, — сказал я, пытаясь выбрать безопасный маршрут.

Мама ушла, — ответил он.

Не переживай об этом, милый, — сказал я.

Пожалуйста, не уходи, — убедительно прожестикулировал он.

Не уйду.

Обещаешь?

Обещаю.

Если ты уйдёшь… — он прекратил жестикулировать, потупил взгляд, закусил губу. — Папа сказал, что я мог бы жить с ним, — наконец решился он, снова поднимая глаза, чтобы посмотреть на меня.

Конечно, можешь. Он твой папа.

Нет. В смысле, если ты уйдёшь… Я могу жить с ним. Так он сказал.

Я не собираюсь уходить.

Но что, если уйдёшь?

Я не собираюсь.

Но что, если уйдёшь?

У тебя бо-бо?

Он несчастно кивнул.

Ты должен отпустить эти бо-бо, иначе будешь чувствовать себя плохо, — напомнил я ему.

Папа сказал не беспокоить тебя моими бо-бо.

Ты меня не беспокоишь, милый.

Я всегда тебя беспокою. Так сказала К.

Это не правда. Ты меня вовсе не беспокоишь.

К. сказала, что тебе не нравится, когда у меня бо-бо.

Возможность придушить Кики никогда не уходила далеко из моих мыслей.

Я медленно сел, спуская ноги с края кровати. Ной наблюдал с широко раскрытыми глазами, будто ожидал, что я “уйду” прямо тут же.

Я в порядке, милый, — прожестикулировал я.

Я видел, что он хочет подбежать немного ближе, коснуться меня, проверить, убедиться, что со мной всё хорошо, и я по-прежнему здесь и никуда не собираюсь, но он сдерживался. Я потянулся и похлопал его по колену, на что мои рёбра отозвались острыми прострелами боли.

С тобой всё нормально? — прожестикулировал я.

Он пожал плечами.

Я люблю тебя, — сказал я.

Он ничего не ответил.

Я скованно поднялся на ноги и прошёл в ванную. Он шёл следом на безопасном расстоянии, наблюдая за мной страдальческим взглядом.

Мне нужно пописать, — сказал я.

Он пожал плечами.

Он переключился в одно из своих молчаливых настроений.