Олег Ольский думал, что сын вляпался в очередную историю, которых за последние года накопилось достаточно, чтобы понимать, что сыну может грозить серьезная опасность. Распущенность сына порядком поднадоела боярину и на этот раз он собирался хорошенько взгреть тунеядца и кутилу. Каково же было удивление Ольского, когда он узнал, что у сына в плане картежных долгов и оскорбленных женщин все спокойно. Причиной же столь странного совета отцу послужила информация из, как выразился Илья Ольский, достоверного источника, что на территории империи скоро станет небезопасно.

Источником ценной информации, по словам Ильи Ольского, стал его закадычный друг, Викентий Стриженов. Показания отца и сына совпадали и сводились к Стриженовым.

Ниточка, за которую они тянули, как надеялся император, должна была вывести их на крупную фигуру в заговоре. Герцог Сриженов — третий в очереди на престолонаследие. У него есть и возможности и выгода в свержении семьи Мировичевских. К тому же, признание наемницы, даже если она из низшего сословия, это прямое доказательство и законное основание для ареста герцога.

Когда полковник Казимов в сопровождении экспедиторов и десяти гвардейцев покидали Карплезир, Эндимион садился за горизонт, раскрашивая пейзаж города нежно-розовыми красками. Его лучи золотили дома, выложенную камнем дорогу и создавали ощущение дежавю. Совсем недавно, Дарен также, сидя в карете вместе с экспедиторами и гвардейцами, мчались к съемному дому в старо-купеческом районе столицы, чтобы арестовать магов и вернуть артефакт. Как и тогда, дело происходило вечером на закате Эндимиона. Только на этот раз вместо багряного заката, Эндимион лишь слегка целовал землю, прикасаясь к ней, без страсти и огня.

Дарен не верил в подобные глупости, как дежавю. Он был реалистом, прагматиком и немного циником. Предчувствия, интуиция еще какой-то месяц назад для него было пустым звуком, прерогативой экзальтированных барышень. Но сейчас, сидя в карете, он подгонял штатного Канцелярского извозчика, чувствуя, что они опаздывают. Что еще какие-нибудь десять минут и арестовывать будет некого.

Сбив с ног дворецкого, полковник Казимов, экспедиторы и гвардейцы ворвались в дом герцога Стриженова на Вельможеской улице. Обжигающим дуновением со сладко-горьким привкусом Дарена коснулся огненный воздух и проник в грудь, отвлекая внимание на себя. Если его теория о поставленной Верной защите верна, то сейчас ему грозит опасность. Значит, нужно действовать осторожно. Но как проявлять осторожность, когда все инстинкты бывшего экспедитора и военного человека кричат об опасности промедления? Отправив четырех гвардейцев под командованием экспедитора Вдовина проверить комнаты первого этажа, Дарен в сопровождении экспедитора Бурштейна и сержанта Пупова поднялся на второй этаж. Внутреннее чутье кричало о том, что герцог здесь, в комнате за резной дубовой дверью. Взяв на изготовку трехзарядный кремневый пистолет, Дарен толкнул тяжелую резную дверь. Картина, представшая взгляду полковника Казимова, обескураживала и шокировала. Герцог Стриженов, сидя за стулом с высокой спинкой, лежал туловищем на столе без движения. Молодой мужчина в белой рубашке лежал рядом со столом в неудобной для живого позе, подвернув руки под себя. Вокруг них, заключая мужчин в свое нутро, висела шарообразная с гранитной оболочкой сфера, наполовину проходя сквозь пол, и почти касаясь люстры.

Дарен сделал шаг вперед. Сфера с толстой графитной оболочкой лопнула с чавкающим звуком. Из неё вылетела стена плотного густого грязно-серого воздуха и ударила по Дарену, отбрасывая его на стену. Экспедитор Бурштейн отлетел к перилам лестницы, а сержант Пупов чуть не скатился по ступеням, но благодаря тренировкам успел удержаться за лестничный столб.

Превозмогая накатившую слабость, Дарен подошел к герцогу и констатировал смерть, как и у другого мужчины. Магия, убившая их, развеялась, напоследок показав зубы незваным свидетелям.

Дарен вышел из кабинета, крикнув так, чтобы слышали гвардейцы и слуги герцога.

— Дворецкого и всех слуг на второй этаж, живо!

Когда перед кабинетом собрали всех возможных свидетелей, полковник Казимов сказал:

— Я хочу знать, кто приходил к герцогу сегодня, — его голос звенел от сдерживаемой злости.

Дверь в кабинет была приоткрыта, предоставляя возможность увидеть зрелище убитых герцога Стриженова и Ивана Зарецкого.

Заикаясь и срываясь на плач, кухарки, возничий и камердинер поведали о том, что сегодня утром к герцогу никто не приходил. Лишь Иван Зарецкий, но его можно считать жителем этого дома в виду частого пребывания и наличия своей комнаты.

Дворецкий, который последним видел герцога живым, клялся, что кроме хозяина и господина Зарецкого, в кабинете никого не было, и что сегодня к господину никто не приходил. Дворецкий считал себя внимательным, даже мелочно-памятливым в вопросах посетителей. Даже взялся утверждать, что мог вспомнить всех гостей герцога Стриженова за последние два месяца.

Экспедиторы Бурштейн и Вдовин, пока полковник Казимов допрашивал слуг, осмотрели кабинет, но улик, который должен был оставить убийца, не обнаружили, хотя считались дотошными и въедливыми экспедиторами Канцелярии. Экспедитор Бурштейн признался, что если бы сам не видел сбившую его магическую стену, мог бы только строить предположения о причине странной смерти двух здоровых мужчин.

Приказав экспедиторам допросить дворецкого и прочих слуг более обстоятельно, Дарен вернулся к столу, где лежали трупы. Выйти на мага, который убил герцога и Зарецкого, без помощи другого мага не представляется возможным. Проблема в том, что единственный маг, графиня Ячминская, которая могла бы помочь, лежит в Карплезире без сознания и ей самой нужна помощь.

От досады Дарен сбил со стола чернильницу, которая пролетев через половину кабинета, врезалась в стену и забрызгала коричневые деревянные панели фонтаном черных брызг и потеков. Все старания и надежды опередить заговорщиков разлетелись, так же как чернила. Маги Ордена каким-то образом, через осведомителей и предателей, которых, видимо, полно в Карплезире, прознали о том, что герцог Стриженов прокололся и решили убрать его. Только так можно объяснить внезапную смерть герцога, который был на стороне заговорщиков и сам участвовал в заговоре. Нить, ведущая к заговорщикам, оборвана. Нужно искать новую. Только где? За что хвататься?

У изголовья кровати сидела Катя, поглаживая меня по волосам. Дарен — в кресле, Макс разлегся рядом, подоткнув голову рукой. На столике в тройном канделябре горели любимые императором Павлом свечи. За узким арочным окном было темно настолько, что оно словно зеркало отражало танец живого огня.

Я смотрела на Дарена из-под опущенных ресниц, позволяя, чтобы его фигура расплывалась в моих глазах. Открывать их не было никакого желания. Было невероятно лень шевелиться, даже дышать, потому что вслед за мышечным движением, уверена, придет острая яркая боль.

— На главной кухне работает один верткий мужичок. На подхвате. Ну, там — подай-принеси. Сам же своего не упустит, — произнес Макс с задумчивостью.

— Что же ты раньше про него молчал? — спросил Дарен.

Голоса я слышала четко, но вот смысл сказанного оседал где-то по пути к моему сознанию.

— Это был мой человек. А сегодня он пропал.

— Макс, ты дурак дураком!

— Надо было раньше рассказать, что тебя пытались отравить!

Горло болело так, словно мне срубили пол шеи. Тело ныло от жестокого обращения и, что главное, вторичной кровопотери. Нет, так продолжаться не может. Позволить себе быть слабой и уязвимой я не имею право.

Мне бы Лили-Оркуса в целители. Он бы справился. Но учитывая его претензии на самостоятельность, обойдусь без него.

Я абстрагировалась от боли, от тела. Вокруг меня сомкнулась чернота, как самая надежная преграда, дарующая безопасность. Подталкивая себя мысленно, я начала падать вниз, слыша отдаляющиеся отголоски их разговора. Найти и войти в Купель исцеления могут только целители, те чьи каналы тонких тел полны целебной маной… либо те, кто был в Купели и помнит как в неё попасть, и в чьих венах циркулирует хотя бы часть от прежнего резерва. Насчет допуска тем, кто растерял запас целебной маны — мое предположение. Падая в Купель, я надеялась на то, что практика целителя сохранила для меня путь к месту неограниченной силы и целебной маны. В памяти моей сохранилось ощущение места, а также слова, которые нужно сказать, оказываясь в чаше света и тепла. Купель воспринималась мной именно как чаша шириной в косую сажень, попадая в которую тьма, сопровождавшая спуск, отступает, и мага начинает окутывать теплый свет. Моир как-то обмолвился, что Купель — это тромб целебного сосуда Элини, находящийся на седьмом уровне, поэтому в него так трудно попасть и еще труднее покинуть.