Дождавшись выхода императора и принцессы, и сдерживая себя из последних сил, Дарен нашел Верну, желая вывести её из Янтарного зала за шкирку, как провинившегося ребенка, и всыпать ремня. Только холодный сарказм этой самонадеянной магички немного вернул его хладнокровие. Из её слов получалось так, что никто кроме него не заметил того, что она вела себя за рамками "приличий". Выходило так, что он один обвинял её в колдовстве, тем самым привлекая и к ней и к себе нездоровое любопытство гостей.

Когда разум вновь взял бразды управления над эмоциями в Дарене, он почувствовал, что огонь, которым он дышал, тоже начал угасать и, оставляя его грудную клетку, словно сито, растекся освежающим прохладным потоком по всему телу до кончиков пальцев рук и ног.

Позднее, наедине с собой, вновь вспоминая этот странный горячий воздух, Дарен подумал, что странности с ним происходили на глазах графини Ячминской. Наверное, если бы его пытались убить заклятием, Верна бы заметила это. После двух попыток отравить его она очень пристально всматривается в него. Довольно неприятное чувство, будто взглядом она проникает под кожу и копошится в его внутренностях, пока не убедится, что с ним все в порядке. Девушка, наверняка, сказала бы о заклятии.

Значит, дело в другом. Возможно, графиня Ячминская без ведома Дарена наложила на него какую-нибудь защиту. Это как раз в её духе. Сделать, не спросив. Сделать, как она считает правильным, а связанные с этим неудобства проблемы других. Когда Верна очнется, ему надо будет поговорить с ней на предмет единоличных решений. Хотя глубоко внутри Дарен был благодарен Верне за поставленную защиту, в чем он уже не сомневался, но сам себе в этом признаваться не собирался.

— Естественным образом она оправиться недели через две, — сказал Всеволод и снова подошел к столику помыть руки. Он сделал все, что мог: кровотечение остановил, наложил швы и перебинтовал. Остается запастись терпением и ждать.

В дверь постучались.

Дарен посмотрел с вопросом на императора, все же он поглавнее будет полковника, и, получив от него утвердительный кивок, сказал:

— Войдите.

В комнату ввалился молодой ефрейтор Юла, которого друзья и сослуживцы ценили за неунывающий веселый характер, а начальство за исполнительность. Его лоб рассекала кровоточащая царапина. Он тяжело дышал, колени его дрожали от усталости, и, казалось, еще шаг и он завалится на пол. Увидев императора, Юла подтянулся и поприветствовал императора и старшего по званию. Заготовленная речь застряла где-то в районе его глотки.

— Докладывайте, ефрейтор Окунев, — сказал полковник Казимов.

Император отвернулся. Он стал в пол-оборота к ефрейтору, слушая, но делая вид, что занят чем-то более важным, тем самым уступая главенство полковнику Казимову.

— Командир, мы поймали наемницу. Второй удалось сбежать. Ефрейтор Стогов ранен в плечо. У остальных незначительные царапины, — отрапортовал Окунев и вытер со лба пот вместе с кровью, текущие в глаза.

— Отведите наемницу в камеру к Стриженову, пусть посмотрит. Я допрошу её сам. И найди мне поручика Донского. Скажи, чтобы пришел сюда как можно скорее.

Лекарь императора отошел к кожаному саквояжу с лекарскими инструментами, и перед ефрейтором открылась картина лежащей на кровати графини Ячминской, накрытой тонким покрывалом до груди, с закрытыми глазами и перебинтованной шеей.

Ефрейтор Окунев отдал честь и вышел за дверь исполнять поручения.

— Дарен, нам пора идти, — сказал Николай, понимая, что полковник не торопится приступить к допросу.

— Я не могу оставить графиню одну.

— Я зайду позже, — сказал Всеволод, собрав инструменты в саквояж, и оставляя императора с полковником одних.

— Ты так переживаешь за моего придворного мага? — спросил Николай с сарказмом, при этом глаза его сверкнули недобро, ведь Дарен услышав, что графиню Ячминскую пытались убить, покинул камеру, и допрос Стриженова императору пришлось заканчивать самому.

— Это так плохо? — ответил Дарен, задумавшись.

— А ты как думаешь? Ей нельзя доверять полностью, я тебе говорил уже.

— Я помню. Что полезного сказали Стриженов и Ольский?

Император оценил, как полковник перевел тему. Но в данный момент был согласен, что важнее разобраться с заговорщиками. А странное поведение Дарена они обсудят потом.

— Граф Стриженов признался: герцог говорил о том, что скоро уклад в империи изменится. Власть перейдет в руки Ордена и её магистров. Подробности ему неизвестны, но они должны быть известны герцогу, этому старому интригану. Каков подлец?! А еще уверял в своей преданности!

— Тебе многие клянутся в преданности.

— Это правда. Лицемеры и предатели! Я хочу, чтобы ты арестовал герцога сегодня же. К Ольскому я уже отправил людей. Он находится в столице, вместо того, чтобы заниматься делами в своем поместье. Что только подтверждает его вину!

— Без разрешения?

Для ареста дворянина столь высокого титула нужно было получить одобрение дворянского Совета. Император в столь короткие сроки не мог успеть его получить.

— Именно. Без. Не ровен час, Орден завтра или послезавтра вторгнется в Карплезир. А я буду ждать их разрешения? — Николай медленно закипал от гнева. Хоть он и утверждал, что далек от характера отца, но все-таки желание править единолично, без оглядки на дворянский Совет, на министерских советников в нем было велико.

Дарен в желании действовать быстро и, если понадобится, дерзко был солидарен с императором. Иногда нужно отступить от закона, чтобы добиться желаемого.

Дождавшись Макса, Дарен попросил его остаться рядом с графиней Ячминской. Макс был тем человеком, которому Дарен, учитывая ситуацию, доверял безоговорочно.

Когда Дарен спустился в тюремные лабиринты Престольного дворца, пойманную наемницу успели посадить в одну камеру с младшим сыном герцога Стриженова.

Девушка была молода, норовиста, агрессивна и несдержанна ни в словах, ни в эмоциях. Зрелище опустошенного ночным допросом и заклятием графа Викентия Стриженова наемницу напугало. Граф лежал на короткой каменной лавке, куда помещалось одно туловище, привязанное веревками, чтобы выжатый заклятием граф не скатился на пол. Руки-ноги его свешивались на пол, где помимо скамьи стоял железный сапог, колодки, железный стол с пытательными инструментами и деревянный столб для подвешивания на крюк за ребро. Граф лежал без движения, уставившись отсутствующим взглядом в потолок, при этом лицо его выражало крайнюю стадию идиотизма. Вкупе с орудиями пыток увиденное произвело эффект, на который рассчитывал полковник Казимов, отправляя наемницу в одну камеру со Стриженовым. Она нервничала, хотя и пыталась скрыть страх и переживания.

Дожать наемницу оставалось делом техники. Опыт в этом деле у полковника Казимова имелся, не зря же он прослужил четыре года в Канцелярии розыскных дел.

Со слов наемницы, которую звали Вольха Орелла, выходило, что нанял их никто иной как Иван Зарецкий, являющийся правой рукой герцога Стриженова. Причем Зарецкий не только их нанял, но и провел убийц в Карплезир под видом невесты и сестры, а во время покушения приглядывал за ними со стороны. То ли герцог хотел обезопасить себя, убив графиню Ячминскую, то ли отомстить за сына, а может просто убрать императорского мага — это не столь важно. Главное, что на руках полковника Казимова есть признание и законное основание арестовать герцога. Основание, которое закроет рты самым ярым поборникам справедливости в дворянском Совете.

Николай во время допроса наемницы находился в другой камере, куда поместили отца Ильи Ольского, боярина Олега Ольского. Так получилось, что полковник Казимов и Николай покинули камеры заключенных одновременно. Встретившись в узком сыром коридоре, они обменялись добытой информацией.

Услышав признание наемницы, император потер ладони от радости, что все складывается очень ладно и удачно. Ольский, доставленный часом ранее, говорил маловразумительную чушь, о том, что его сын за неделю до появления монстров, прислал ему письмо, в котором советовал срочно вернуться в столицу. Благо путь от поместья недолгий, Ольский так и сделал.