— Я думал, у нас больше времени. Но его почти не остается.

Они переглянулись. Взгляд первого магистра выражал решительность и готовность действовать жестко. В графе и бывшем ученике он хотел видеть такую же решительность и готовность идти до конца: драться, убивать и отдать жизнь, если понадобиться. Но пока он видел лишь растерянность и желание показать свою значимость.

Прерывая мысленный диалог трех заговорщиков в сад влетел белый голубь, и, покружив над мужчинами, сел на плечо графа Кобыльцева. К лапке почтового голубя была привязана маленькая записка. Пока граф отвязывал записку и разворачивал её, чтобы прочитать, голубь успел нагадить на шелковую рубашку графа, что очень порадовало Илью Долговязова.

— Император приказал арестовать герцога Стриженова, его старшего сына и боярина Ольского. Завтра он хочет видеть всех членов дворянского Совета, — сказал граф Кобыльцев, читая послание принцессы, внутренне сжимаясь в предчувствии гнева первого магистра. В Совет дворянства входил он сам и убитый герцог Стриженов. После смерти герцога Стриженова место в Совете автоматически наследовал его старший сын, Влад Стриженов.

— Где Влад?

— В Карплезире. Скрывается в покоях принцессы.

— На Ольского плевать. Он ничего не знает. Артамонова, Шведко и Ганус убить, причем как можно быстрее. — Магистр принялся мерить шагами вишневый сад. — Не хватало, чтобы они сорвали мне все. Они не должны попасть в Карплезир на Совет. Пока Влад Стриженов у принцессы, мы должны действовать как можно быстрее.

— Главное, — добавил магистр, повысив голос, — чтобы графиня не прибрала к рукам стражей Карплезира! Ты меня понял, Илья?

— Магистр, я уже говорил, что стражи ей не по зубам. Они чуть не спалили эту дуру! — воскликнул Долговязов.

— Тогда что за медальон ей вручил император? — спросил магистр, вновь повысив голос. Он не раз повторял своему бывшему ученику, что нельзя недооценивать противника, что это его основная слабость. Но тот, вместо того, чтобы прислушаться, талдычит свою ересь.

Долговязов замолчал, сжав челюсть так, что губы побелели. У него не было ответа на этот вопрос. Взгляд его метался туда-сюда, выдавая волнение и злость.

— Граф, надеюсь хотя бы у вас ВСЕ в порядке? — магистр перевел тяжелый пронзительный взгляд на графа Кобыльцева. Граф держал юную принцессу полностью под своим влиянием, играя на её влюбленности, амбициях и капризном властолюбивом характере, чем гордился, но и одновременно тяготился несносным норовом Абрагель. Распространить свое влияние на принцессу — было основной задачей внешне привлекательного обаятельного графа, потому его и выбрал Орден. От того насколько принцесса жаждет власти, мнимой справедливости и любви графа зависело многое. И граф старался подогревать в изнеженной девице страсть, жажду мести и справедливости.

— Принцесса нам понадобится. Её нужно беречь, смотри в оба, Увар.

— От тебя, Илья, мне нужен взвод верных нашим идеалам бойцов.

В ответ маг кивнул, преисполненный собственной важности и гордости, что он, маг третьей ступени, сумел привлечь на сторону Ордена своих подчиненных гвардейцев. Он сумел добиться того, чего не смог бы ни один более сильный маг Ордена. Ведь только ему, лейтенанту гвардии императора, отслужившему на протяжении семи лет, доверяют солдаты. Только он имеет авторитет среди ребят, чем и пользуется в интересах Ордена. Возможно, ему пришлось некоторых гвардейцев обработать магически, ну так что? Главное, результат.

Всеволод закончил сшивать раны и отошел к столику помыть руки. Пока он занимался пациенткой, слуги успели принести теплую воду и чистые полотенца.

Во время наложения швов, то ли от боли, то ли от кровопотери, графиня Ячминская потеряла сознание, что вызвало у Дарена резкий спазм в области груди. Ему на короткий миг показалось, что девушка могла умереть.

Дарен, увидев, что глаза Верны закрылись, а мышцы расслабились, подошел к девушке и, не обращая внимания на недовольство императорского лекаря, потрогал пульс. Слабо, с усилием, но пульс прощупывался.

— Она потеряла сознание, но пока так даже лучше для неё, — сказал Всеволод. Этот седовласый, внешне опрятный, вдумчивый и уверенный старик был чуть старше отца Дарена и вызывал в полковнике всегда уважение. Мнению и знаниям Всеволода доверял Николай, покойный император Павел, да и сам Дарен. Не раз и не два он штопал их, мальчишек, которые за время взросления умудрялись проткнуть или распороть себе руку или ногу, тренируясь во владении мечом или исследуя замок на предмет тайных ходов. Порой Всеволод спасал их дурные головы и пятые точки, на которые они были мастерами искать приключения, и всегда лишь улыбался уголком губ, вместо того, чтобы отчитать, как это любили делать дворцовые лекари. Его твердый, но спокойный нрав всегда вызывал восхищение у Дарена, и в юности, в своей бытности оруженосцем кронпринца, он мечтал с таким же холоднокровием и легкой улыбкой встречать удары судьбы.

Верна лежала на кровати без сознания, маленькая, хрупкая и беззащитная. "Наверное, еще полчаса промедления и она бы умерла от кровопотери", — подумал Дарен, сжимая кулаки. Девушка была бледнее обычного. Дарен успокаивал себя, что этот нездоровый цвет лица последствие кровопотери. И все же её осунувшееся лицо и какой-то изможденный вид, беспокоили его. Он привык видеть в ней магическую силу, которая пугала и отталкивала, и чуждый проницательный высокомерный характер, который часто раздражал его и даже бесил. Видеть Верну уязвимой и больной было непривычно и страшно. От мысли, что она могла умереть, его сердце, будто останавливалось, а холодная склизкая лапа страха сжимала желудок гадко и противно. Поэтому Дарен, стоя над лекарем, и, по всей видимости, сильно его этим раздражая, наблюдал за состоянием графини и гнал прочь малодушные мысли.

"Ведь с графиней все в порядке. Так чего ты дергаешься, как сопливый кавалер?" — ругал себя Дарен, стараясь задеть самолюбие посильнее, чтобы вернуть себе здравомыслие и холодный рассудок. Сейчас надо действовать быстро и решительно. Постараться перерубить корни заговора, который еще немного и задавит под собой не только императорскую семью, но и всю империю, сделав из выживших людей рабов, а из магов — хозяев империи и судеб. Мало кто в столице знает, оно и понятно, учитывая слаженную работу экспедиторов Канцелярии, но призывы к новой жизни звучали во всех крупных городах империи. Глашатаев, в роли которых выступали и одаренные и простые люди, поначалу пороли и сажали в яму, позднее, когда слухи о возродившемся магическом Ордене проникли в народ, начали сжигать прилюдно. Меры хоть и действенные, но результат, на который рассчитывал император и его советники, не принесли. Маги Ордена затаились, забились в норы, как крысы, так что стало казаться, что они сгинули, а потом ударили так, что пострадала вся империя.

Дарен, когда очнулся в избе Верны, был абсолютно уверен, что она действует заодно с магами Ордена. Он считал, что магу одному трудно выжить. Они, как стайные животные, привыкли держаться вместе, и прятаться как раз в таких глухих, как Ведьмин лес, местах, колдовать в буераках и жить в землянках. "Нечисть должна держаться друг друга, потому что она в меньшинстве и может ждать поддержки только от подобных себе", — так он думал.

На тот момент он, к собственному сожалению, примыкал к малограмотной части населения, уверенной, что магия — это абсолютное зло, которому не место на земле Вирганы, так же, как и магам, которых безопаснее всего уничтожить и вспоминать, как страшный сон. С детства, возможно с подачи родителей, которые винили магов во многих постигших империю бедах, он относился к ним с предубеждением и пересматривать свои взгляды не собирался.

Знакомство с Верной заставило пересмотреть. Хотя в первые дни общения с ней он лишь сильнее убеждался в своей правоте. Через боль, разрывая закостенелые устоявшиеся взгляды, преодолевая страх, он изменил свое мнение. Теперь он ясно сознавал, что зло не в магии, зло в людях, рожденных и с даром и без. Просто у магов больше власти осуществить свои намерения.