Пару секунд Матвей тупо смотрел на мирное покачивание полосы, пытаясь сообразить. Он искал в голове догадку, словно рылся в ворохе бумажек, надеясь наобум найти подходящую – кажется, следующая точно будет ею.

Вот удача улыбнулась ему, и мужчина резво повернул, сменив несуществующий ориентир спасения на вполне материальный.

Ипсилон бежал рядом, дыханием обжигая шею, отчего сердце бешено подпрыгивало, а мозг кидался в объятия паники.

Матвей втянул голову в плечи, пытаясь, собрав все рядышком, вернуть над собой контроль, в то время как Ипсилон, не сдерживая безумия, с рыком прыгнул на его спину, ударяя в живот. Костлявая рука тянет подбородок Матвея вверх, под хруст собственной шеи предлагая вглядываться в тягучую небесную черноту.

Глубина, усмехнувшись, меняется – с мелью Матвей больно целуется коленками, падает, чувствуя, как хватка на шеи разжимается, и ползет на четвереньках вперед. Под ладонями дно твердое, точно каменное.

Ипсилону везет меньше – покатый берег утягивает на глубину, где поджидают одному Матвею видимые чешуйчатые лапы. Слышно как Ипсилон барахтается, захлебывается жижей.

– Отстань от меня! – чужим голосом хрипит Матвей.

До берега рукой подать.

Мужчина поднимается, бежит вперед. Правый глаз почти не видит, пульсируя жгучей болью.

Матвей пропахивает ногами прибрежный песок, вгрызаясь в него пальцами. Разогнувшись, он из последних сил делает пару шагов и падает.

Позади слышна борьба Ипсилона со стихией, но Матвей не слушает – от погони ведет голову, кровь стучит в висках, как в барабан.

Ему вдруг становится все равно, как становится все равно после борьбы с чешуйчатыми руками, человеком, пытающимся убить тебя в обсидиановой смердящей жиже.

Он почти не может вспомнить видел ли сегодня Алену или что-то кроме этого.

Существует ли что-то кроме этого…

Отвечая ему, впереди слышится тихий рык и тяжелое дыхание.

Матвей равнодушно приподнимает голову, чувствуя на щеке прилипший песок, а на шеи – синяки, ловит светящиеся точки чужих разумных глаз. Это не человеческие глаза – у Ипсилона они не блестели ярко-желтым.

Вдруг Матвей понимает, что ярко-желтым – похожим как две капли воды на выныривающие огоньки – подсвечен весь берег. Не пытаясь сообразить, мужчина со стоном поднимается на ноги.

Глаза не обманули – на берегу желтая россыпь внимательно следит за человеком.

Паразиты тихо рычат, обнажая почти невидимый в темноте белесый оскал. Это не животное предупреждение, говорящее: ни шагу дальше, не тронь меня – оно было больше похоже на чествующее самодовольство.

Матвей делает шаг вперед, выбирается на сухую землю.

– Что это такое? – оглядывается он.

Всплески слышны совсем рядом.

Ипсилон что-то кричит.

– Что это такое? – повторяет Матвей.

Паразитов на берегу сотня, а может – тысяча.

Матвей проглатывает сердце, опуская его обратно к груди.

Торопливые шаги позади, Ипсилон прыгает на спину.

С высоты собственного роста Матвей падает, вскользь зацепившись взглядом за приближающуюся землю, ударяется лицом.

Вспышка боли затмевает сознание, и оно отключается.

Из дремы его выдернула жгучая боль на лбу и на брови.

Перед глазами мельтешат черные точки, как надоедливые мошки в знойный день.

Матвей стонет, нащупывая рукой сухую кожу вокруг брови.

Воспоминания возвращаются по порядку, точно пролистанный фотоальбом в голове – мужчина размахивает руками по сторонам, отбиваясь от паразитов. Руки ударяются обо что-то мягкое и теплое, и Матвей привстает, замечая скомканное одеяло в ногах, а под головой у него – подушка.

– Черт! – выдохнул он. – Серьезно?

Глава 7

Из окна летят холсты. Картины. Натюрморты.

Ударяясь об асфальт, они предсмертно вскрикивают, осуждая своего создателя. Но создателю все равно.

– Все на свалку, – приговаривал он, выкидывая набор кисточек.

Следующим полетел растворитель.

– Последняя капля, – злобно шепчет Матвей, разрывая руками книгу по рисованию. – Последняя капля.

Он переключает внимание на целую коробку различных приспособлений для художеств, с пылящимися давным-давно забытыми пастельными мелками, углем, красным мелом, ругается и разом выбрасывает все в окно.

С улицы кто-то гневно прикрикивает.

Впервые за долгое время свежий воздух разгоняет застой в комнате. Через открытое окно проникают солнечные лучи, залетают мушки.

– Если он найдет меня? В полиции поверят? Ах, черт!

Матвей задевает бедром край стола.

Прижав ладони к ушибленному месту и скуля, мужчина оценивает проделанную работу: единственный оставшийся холст в квартире – работа для Евгения Михайловича. Вернее, то, что она из себя теперь представляет.

Матвей безжалостно выдергивает ее из мольберта, не думая, с размаху запускает в окно. Секунду она красиво крутится в воздухе, волчком смешивая цвета, а после исчезает к своим собратьям на асфальт.

Проделав это, мужчина откашливается от поднятой в воздух песочной сухой пыли.

Кажется, серость идет из самих стен, оседая на все, даже на Матвее. Нет, именно осесть на Матвее она и стремится. Он притягивает грязь точно магнитом.

Бескомпромиссно решив избавиться от всего, что хоть как-то связывало с паразитами, мужчина направляется в ванную, брезгливо наступая на грязный пол босыми ногами.

С липким звуком ступни отлипают от желтого кафеля, оставляя на полу миниатюрные сталактиты, которые тут же спешно растекаются.

Ванная комната выглядела не лучше: плесень и грибок, закравшись в стыки плит, вросли в стены; зеркало отрастило на себе толстый слой мыльного налета. Испугавшись яркого света, под ванну заползла парочка каких-то жучков.

Матвей покрутил кран, пуская горячую воду и слушая, как в трубах гремит и булькает. Через несколько секунд извергается ржавая вода с болотным запахом.

– Из всех людей на этой планете, из всех профессоров, научных исследователей, наркоманов и мечтателей выбрали именно меня. Спасибо!

Матвей ополаскивает руки и умывается. Щетина на лице колет ладони.

– Может, и для тебя такой расклад дел стал сюрпризом?

Он вдруг замолкает в задумчивости.

Зеркало рядом, можно посмотреть на себя со стороны, оценить несуществующие раны от когтистых лап, синяки от Ипсилона – всего этого нет на этом теле, а на том?

Матвея манило желание закатать рукава, посмотреть на сочащиеся бугорки. Скоро из них полезут щупальца и глаза, личинка созреет, съест своего хозяина.

Манило больное любопытство подсчитать, сколько еще осталось времени.

Его подгоняло не желание смерти, а желание побыстрее избавиться от мерзости – сколько бы Матвей не спал, не бездельничал, ощущение усталости не проходило. Он устал.

Усталость отходами жизнедеятельности паразита сочилась из кожи.

Навалившись на грязную раковину, тяжело выдохнув, Матвей позволил больному, отравленному едкой болезнью равнодушию растечься по органам.

Глупые коричневые жучки, не почуяв более опасности для своей жизни, вылезли из-под ванны, заползали вокруг.

– Стану одним из вас, – прикусив губу, прошептал Матвей. – А если нет – просто исчезну. Послушай, если ты полезешь из меня сейчас – я не буду против. Я бы сам ушел.

Но это было неправдой. Он бы до последнего прятал щупальца под одеждой, пока паразит бы не вылакал мозг.

Желудок сжимается, и мужчину рвет в раковину.

– Пока у меня есть еще время, я должен побыть с сестрой, – сплюнув, произнес.

Это был не приступ угасаемой нежности – он просто не мог больше находиться в одиночестве.

За пару минут мужчина собрался, выключил везде свет и покинул гниющее место. Отчего-то он не раздумывал, удастся ли ему еще выкроить минутку времени и вернуться, да и была ли у него возможность вообще вернуться. Матвей отгородил себя от этих мыслей, как до этого долгие годы огораживал квартиру от беспорядка, наивно рассчитывая, что таким образом сможет все уберечь.