Темнота давит на Матвея, требует действия. Она хочет, чтобы он дал ответ.

– Кому-то по вкусу адреналин, но не мне, – шепчет мужчина, успокаиваясь от звука собственного голоса. – Он холодной дрожью проходит по всему телу, останавливаясь где-то в районе желудка пушечным ядром. И еще долго заставляет сердце испуганно стучать, отдаваясь в пальцах. Когда же выветриваются последние его следы – на душе становится непривычно тихо, как в поле после грозы.

С того конца дорожки слышен приближающийся плеск. Кто-то бежит со всех ног.

Матвей вновь кричит, нет, визжит, как девчонка.

Света огоньков не достаточно, чтобы разглядеть существо, а слезы размывают – точно чернила в воде – силуэт, вытягивая в нелепейший образ.

Матвей отступает назад, вытянув перед собой руки. Кожа на них – а точнее, то, что на коже – зачесалось и заныло.

Верно.

Оно его и убьет.

– Кто здесь?

Плеск. Плеск. Плеск.

– Старуха?

Плеск. Плеск.

– Старуха, это ты?

Плеск и тишина.

– Ответьте мне!

– Кто здесь? – спрашивает чужой голос – человеческий голос.

– Человек? Ты – человек?

– Да, а ты кто?

Матвей недоверчиво замолкает.

Рассмотреть незнакомца невозможно, мужчина просто пялится на фигуру.

– Эй? – зовет голос.

– Я – Матвей, а ты знаешь, как отсюда выбраться?

– Да.

– Правда? – не помня себя, Матвей засмеялся и неуклюже побежал вперед.

Он остановился только тогда, когда увидел блеск чужих глаз. Ему невдомек, что именно глаз нужно остерегаться, а особенно – глаз, не прикрытых растянутой улыбкой белых зубов. Но побежденный одиночеством и ощущающий дыхание своего существа за спиной, Матвей с радостью бросился навстречу чему-то живому.

Перед ним предстал высокий человек. Волосы его прилипли к щекам и шеи, а сам он стоял, ссутулившись, отдаленно напоминая черепаху.

– Кто ты? Как ты сюда попал?

– Я – Ипсилон, – голос незнакомца резок и решителен.

– Пожалуйста, выведи меня отсюда, – заскулил Матвей, положив руки на шею.

Он старается не замечать зуда и отогнать от себя подозрение – что здесь делает человек?

Они стоят друг напротив друга. Один из них дрожит, снизу вверх с надеждой уставившись на чужое лицо, а другой чуть искоса заинтересованно поглядывает.

Молчание выковывает между ними прутья решетки.

– Что тебя здесь так напугало? – спросил Ипсилон.

Матвей замечает кровавые потеки на его лице и шее. Они застыли черными полосами, стекающими к рубашке.

– Все здесь… – заскулил он. – Меня пыталось убить.

– Кто это с тобой сделал?

Ипсилон взглядом указывает на плечи.

Матвей, задохнувшись слезами, гладит длинные рваные порезы.

Дрожь пальцев усиливается, перекидываясь на туловище; чуть погодя тремор касается шеи, и голова едва уловимо подрагивает.

– Б… Боги, я пытался найти… Мне так страшно. Разве тебе не страшно?

– Нет.

Ипсилон растягивается в улыбке. В свете огоньков она приобретает зловещий вид нарисованного оскала. Невозможно налепить такую на лицо – только на маску.

– Не бойся, я тебя нашел. Скоро все закончится.

Истощенный страхом Матвей хлюпает, прижимается к Ипсилону.

– Просто выведи меня отсюда, я прошу.

– Но что ты здесь делаешь?

– Я хотел поговорить с ней… Он – во мне, – проглатывая окончания слов, шепчет Матвей. – Он созревает во мне. Он разорвет меня как куколку. Во мне сидит монстр, он заставляет меня все это видеть… Он меняет меня. Я хочу спастись от них… Всех…

Даже через одежду слышно, как стучит сердце Ипсилона. Над ухом Матвея тот шумно сглатывает и облизывает губы.

– Я боюсь.

– Я знаю, – зашелестел шепотом Ипсилон, через плечо оглядываясь по сторонам. – Ты можешь довериться мне. Слышишь, я спасу тебя.

– Пожалуйста, я прошу. Я больше не хочу видеть их. Я хочу, чтобы все было, как раньше.

– Ты хочешь этого? Ты, правда, хочешь? – возбужденно выкрикивает Ипсилон, пугая огоньки.

– Да. Да. Да. Да. Да. Да!

– Если ты, правда, этого хочешь… Ты можешь попросить. Да! Это сработает, я всегда просил, – слова даются Ипсилону с трудом, он не привык хитрить. – Знаешь, как добивались всего люди в древности? Они просили богов. Попроси богов оставить тебя в покое… Да, вот так.

– Ты думаешь? – засомневался Матвей.

Едва ли можно попросить чего-то у паразитов.

– Только… только нужно провести один обряд. Просить нужно по правилам, боги любят правила. Я могу показать тебе… Показать?

– Так можно? Это точно сработает?

– Да! Всего лишь нужно одно крохотное жертвоприношение… Мы вместе проведем его, и боги оставят тебя в покое. Я не говорил? Я – избранный, я должен помогать. Мне не сложно.

– Жертвоприношение? Кого же мы убьем? – отстранился Матвей, пытаясь поймать взгляд Ипсилона.

Однако взгляд его блуждал где-то далеко.

Ипсилон стремительно терял контроль, разрываемый желанием закончить все здесь и сейчас. Теперь, когда Матвей был таким подходящим вариантом и так близко – труднее всего было разжать объятия. Это словно стоять перед дверью собственного дома, к которому с трудом добирался, а потом взять и уйти.

Тепло его тела, дыхание, дрожь кожи – все это будоражило нутро Ипсилона до этого неизвестными чувствами.

– Кого мы убьем? – безжалостно выдохнул Матвей.

Он не думал об убийстве, как об отнятии чужой жизни. Он хотел спастись. Он не врал и искренне считал, что после этого сможет вернуться к обычному существованию.

Когда Ипсилон все же перевел взгляд, еще секунду лицо Матвея оставалось прежним – доверительным и облегченным, но после к нему на глазах возвращался прежний страх.

Матвей сделал шаг назад, одернул рукава свитера.

Едва уловимый глухой звук испугал Ипсилона, заставил резко и грубо схватить за руку. Ноздри раздулись, тяжело дыша. Нависнув над Матвеем, мужчина стал больше походить на монстра, чем на человека.

– Чего ты хочешь? – взвизгнул Матвей.

– Я… Я хочу убить тебя?

Матвей, по совиному ухнув, с силой ударил Ипсилона в нос.

Тот отшатнулся, но хватку не разжал, потянув за собой в хитроумную глубокую жижу. Внезапный выпад Матвея лишил Ипсилона остатков рассудка, разрешил отбросить их на самые задворки сознания, и мужчина набросился на свою жертву, схватив за шею.

Давнишний опыт убийства животных не подвел – он поудобней переложил руки.

В свете горящих огоньков из воды поднимались пузыри воздуха, лопаясь, брызгами выстреливая в глаза.

Под водой Матвей колотил руками и ногами, по чистой случайности попав Ипсилону по коленке, заставив на секунду согнутся и разжать хватку. Этой секунды хватило, чтобы перевернуться и глотнуть воздуха, оставить тощим рукам сжать пустоту.

Странно, как в экстремальных ситуациях секунды растягиваются и истончаются – в обычное же время – из-за молниеносности – их почти не застаешь.

С лица стекает кровь, она металлическим привкусом застыла во рту. Кровь – сок жизни, она течет в нас горячими и алыми реками, но маковую алость мы видим лишь в ранах.

Зачем крови цвет?

Матвей зарычал и локтем ударил в плечо соперника, повалив на спину.

Жижа превратилась в болото – густое и смердящее – точно такое же, как дыхание обоих мужчин.

Матвей опустил голову Ипсилона под жижу, пока тот, махнув рукой, не попал точно в глаз, заставив вскрикнуть, сползти набок.

Он хотел убежать.

Прикрывшись ладонью, мужчина побежал в сторону, путаясь в ногах, пытаясь уйти от убийцы.

Сил у них было примерно одинаково: Ипсилон привык к погоне и слежке, для него они были составляющей жизни – он все время гнался за собой, тогда как Матвею более привычно было всю жизнь от себя убегать.

Огоньки мигали, навевая мысли и нехорошие предположения о превращении происходящего в представление. Они вспыхивали ярко, как во время цокающей рысцы лошади с вплетенными в гриву перьями и затухали, как после удачного прохождения канатоходца. Где-то впереди они полукруглой полосой собирались в дорожку, очерчивая границу прибрежной волны.