Матвей сорвался с места и побежал к выходу.

На него во все глаза глядели остальные посетители, прервав разговоры. Позади старуха утробно захохотала, полностью открывая набитый червями рот.

Но далеко он не убежал.

Через прозрачную дверь можно было различить широкую пешеходную улицу, в обычное время наполненную прогуливающимися людьми, но сегодня и сейчас она принимала на себе ужасное таинство: пятеро чернокожих аборигенов в набедренных повязках прыгали вокруг огромного горящего костра. Их лица покрывал слой красной глины, а глаза были закатаны, обнажая испещренную сосудами склеру.

Матвей растерянно прислонился лицом к двери, выдыхая на стекло паровые следы.

Теперь ему стало понятно – старуха вовсе не тот объект, с которым можно безопасно беседовать.

Тем временем один из аборигенов сжал между ног маленький самодельный барабан и забил в него до боли знакомый ритм.

Мужчина задрожал, открыл рот.

– Долго ты будешь там стоять, дорогой? – позвала старуха. – Мне показалось, нам есть о чем поговорить.

– Кто вы такие? – обернувшись, спросил он.

И тут же сердце остановилось. Буквально – биение больше не чувствовалось.

На местах посетителей сидели паразиты, жадно облизывая пустые тарелки, шипя друг на друга. Они дергались, скалились, рычали, тянулись друг к другу когтями.

– Так получилось… – с сожалением произнесла старуха, – что ты здесь единственный человек.

Матвей закричал во всю глотку.

– Блюда готовы, – раздалось из колонки под потолком.

Все кафе утонуло в нетерпеливом реве.

Матвей сжал голову руками, сам не заметив, как начал скулить словно пес.

С кухни по одному начали выходить официанты – предыдущая человеческая оболочка висела на паразитах как тряпки, обнажая ярко-красные мускулы и маленькие бегающие глазки. Все они несли на руках большие серебристые подносы, на которых лежали аппетитные жареные куски мяса.

Матвей проводил взглядом одно из блюд – поджаренная человеческая кисть сжимала между пальцами ломтик лимона.

– Единственный живой человек, – уточнила, хохотнув, старуха. Блюдо ей так и не поставили.

Матвей сполз на пол, прислонившись к стеклянной двери спиной.

Запах и чавкающие звуки раздражали желудок, подкатывая к горлу комок тошноты.

Он повернул голову к окну, вглядываясь в большой костер. На самой ее верхушке – игра теней? – можно было различить повторяющийся танец аборигенов.

Слезы покатились по щекам, и он одними губами забормотал какой-то бред.

– Тебе выбирать, но, как по мне – жар огня уж очень сушит кожу, – старуха повернула голову. Черви расползались по сторонам, и она элегантно, двумя пальцами сажала их обратно на поднос.

– Уйдите, – зашептал Матвей. – Пожалуйста, не трогайте меня. Не трогайте. Не надо, пожалуйста.

– Но зачем тогда ты нас искал?

Он ее не услышал. Матвей следил за смуглыми руками, тащивших связанную белую овечку. Они заботливо качали животное, как родители ребенка. От этого стало еще дурнее, и мужчина закрыл ладонями глаза.

– Посмотри, не бойся, в этом нет ничего страшного. Открой глаза. Посмотри. Это не страшно, – уговаривала старуха, перекрикивая гомон в зале.

Матвей раздвинул пальцы и через щелочку посмотрел на улицу. Не любопытство двигало им, а слепое подчинение, сидевшее где-то глубоко внутри, как сидит вирус герпеса в нервных сплетениях.

В этот самый момент один из аборигенов поднес к горлу овцы блестящий нож.

На секунду мужчина столкнулся со взглядом животного и уловил в нем свое отражение.

Точно такое же. Точно такое же, подсвеченное сверкающим страхом.

Мощная струя крови, преследуемая подвывающей песней черных ртов, хлынула в костер, и он зашипел, выбрасывая столп дыма в воздух.

Овца дернулась и затихла. Ее окровавленное белое тело бережно положили на землю.

Вглядываясь в уже потухшие черные глаза, Матвей подумал, что ничем от нее не отличается. Что в какой-то момент его могут так же зарезать ножом.

Мир полон монстров.

– Меня так же убьют? – еле слышно прошептал он. – И это будет мой отвратительный конец?

– Конец всегда отвратителен, дорогой.

Слезы стекали по щекам и губам, оставляя мокрые следы.

Матвей облизал соленые губы и перевел взгляд в зал.

Паразиты жадно разрывали мясо, разбрасывая ошметки по сторонам. Обглоданные пястные косточки, фаланги, подвздошные и ребра горками возвышались у столов и стульев, а желтые черви водопадом стекали на пол.

Хаос в своем естественном виде пробуждал в душе Матвея доныне неизвестный ужас.

* * *

Скамейка прячется за опущенными вниз зелеными ветвями. Свежие листочки словно и не знающие, что уже осень, продолжают расти и давать жизнь новым побегам.

И потому так немыслимо страшно прятаться Ипсилону за этим праздником жизни тогда, когда он знает, что идет на совершенно противоположное. Он стыдливо выглядывал из-за веток, не решаясь до них дотронуться.

Подобно жужжащему рою мысли в его голове бесформенны, однако по-животному укусы их беспощадны.

Он смотрел на бредущих шаркающей детской походкой малышей, обгоняющих сонных и задумчивых родителей, смотрел на парочки подруг-школьниц, щебечущих не замолкая о чем-то своем. На влюбленных, чьи мысли были заняты вовсе не друг другом. На одиноких старичков с бодрыми и дружелюбными лицами.

Он смотрел и выбирал. И никак не мог решиться. Нет, решился-то Ипсилон давно, вот только, кого же выбрать из всего этого «разнообразия» людского потока. Даже те, кто выглядел «чистым», таким вовсе не являлся.

Но ведь должен же быть хоть кто-то?

– Сейчас они выглядят такими хорошими, – поделился мыслями мужчина. – Но стоит заглянуть чуть глубже, и я вижу этот отвратный перегной.

Перегной.

Отличное сравнение.

Все эти люди – глупые и бесполезные создания. Но должен же быть хоть кто-то менее бесполезный и глупый.

Ипсилон отодвинулся в сторону, следя за одной девушкой в длинном голубом платье.

Она вынырнула из толпы непринужденно и легко, как птичка. Девичье тело, мягкие изгибы и изящные движения притягивали взгляд. Когда ветки закрывали ее, мужчина сдвигался вбок, и так, пока не обнаружил себя далеко от ствола дерева и скамейки.

Она была молода. Может, лет двадцать – двадцать один. Ее длинные темно-русые волосы красиво развивались позади, подыгрывая шлейфу платья. Ипсилон ожидал разочароваться, увидев лицо – с потухшим или замыленным взглядом, но этого не было. Он был чист и свеж. А эти изломы линий бровей – трогательная нота красоты.

– Это она? – с волнением спросил мужчина.

Тихий ветерок что-то ответил ему.

Ипсилон вытянул шею, стараясь не упустить из виду девушку.

Но что же делать дальше?

Схватить, связать и понести в подвал?

Оглушить?

Это привлечет внимание людей?

Точно.

Она же будет кричать, вырываться и царапаться намного сильнее, чем кошка.

Внезапно Ипсилон столкнулся с довольно очевидной проблемой, упущенной в самом начале – что делать дальше?

– Не могу поверить, что нашел ее так быстро. Но как же мне заполучить ее?

Как завладеть кем-то, кто не помещается у тебя в руках?

В этом был плюс кошек и крыс – пальцами легко сжать их челюсти.

В старых фильмах он видел, как мужчины спокойно брали девушек на руки и несли, и никто полицию не вызывал. Но то были девушки знакомые, которые не отвечали взаимностью в лицо, только за спиной.

Тем временем незнакомка уходила все дальше. Одна единственная широкая дорогая, прорезанная сквозь цельный лес и толпа людей – девушки как не бывало.

Ипсилон помнил парк заброшенным, богом забытым местом, в котором собирались подростки или старые пьяницы, но теперь он цвел и благоухал подобно зеленому островку в каменном море.

Нельзя изменить натуру места просто придав ему блеска и лоска – все те же люди наполняли пустующие ручейки ответвлений.

– Может, стоит дождаться вечера? Буду надеяться, что она не уйдет никуда.