Изменить стиль страницы

Примеры анафоры: Dico etiam in ipso supplicio mercedem lacrimarum, mercedem vulneris atque plagae, mercedem funeris ac sepulturae constitui nefas fuisse (Verr., V, 51, 134). Cupio, patres conscripti, me esse clementem, cupio in tantis rei publicae periculis me non dissolutum videri (Cat., I, 2, 4).

Так же искусно Цицерон пользуется и обратной фигурой — эпифорой: De exilio reducti a mortuo, civitas data non solum singulis, sed nationibus a mortuo, immunitatibus infinitis sublata vectigalia a mortuo (Phil., I, 10, 24).

Кое-где он прибегает и к созвучному окончанию предложений, почти рифме (так называемое homoioteleuton): Summi viri… sanguine non modo se contaminarunt, sed etiam honestarunt (Cat., I, 12, 29). Cum senibus graviter, cum iuventute comiter (Pro Caelio, 6, 13).

Сравнительно реже и осторожнее применяет Цицерон такую заостренную фигуру, как oxymoron, содержащую в себе противоположные понятия; в речи против Катилины он применяет ее дважды: кроме знаменитого «cum tacent, clamant» (Cat., I, 2, 21), еще раз он ее употребляет, вводя ею речь олицетворенной родины: «quodam modo tacita loquitur» (Cat., I, 7, 18).

Цицерон умел с достаточным остроумием пустить в ход против своего соперника беззлобную шутку и ядовитый сарказм: примерами первого изобилует речь в защиту Мурены; образцы второго можно найти в речах против Верреса. Он увеселяет слушателей грубоватой игрой слов на «ius Verrinum» (verres — боров; ius verrinum — «Верресово право, правосудие» и «свиная похлебка») и рифмованным фривольным намеком на образ жизни Верреса: ut eum non modo extra tectum, sed ne extra lectum quidem quisquam videret (Verr., V, 10, 26).

И, наконец, верхом издевательства над Верресом является § 28 той же речи, где Цицерон изображает пирушку Верреса в виде битвы, откуда одних выносят «замертво», а другие остаются лежать «на поле сражения».

Богатейшую синонимику речей Цицерона и в особенности их звуковую сторону, чередование долгих и кратких слогов, благозвучие окончаний периодов, мы, несмотря на труды многих исследователей (Ф. Ф. Зелинского, Л. Лорана, Э. Нордена и др.), полностью оценить не можем и нам приходится примириться с насмешками Цицерона над теми, кто этого не чувствует. «Не знаю, — говорит он, — что за уши у них и что в них человеческого» («Оратор», 50, 168).

Столь краткий обзор литературных приемов Цицерона не может, конечно, дать полного представления о художественном совершенстве его речей; мы можем только присоединиться к тому мнению, какое Цицерон с вполне оправданной гордостью высказал о себе: «Нет ни одной черты, достойной похвалы, в любом роде ораторского искусства, выявить которую если не в совершенстве, то хотя бы приблизительно мы не попытались бы в своих речах» («Оратор», 39, 103).

М. Грабарь-Пассек

От переводчика

Избранные речи Цицерона переведены с латинского по изданиям: Cicéron, Discours. Collection des Universités de France publiée sous le patronage de l’Association Guillaume Budé. Paris, 1921—1953 (речи 1—16, 22—24) Cicero, The Speeches. Loeb Classical Library. London — Cambridge Massachusetts (речи 18, 20, 21, 25—27); M. Tulli Ciceronis De domo sua ad pontifices oratio. Edited by R. G. Nisbet. Oxford, 1939 (речь 17); M. Tulli Ciceronis Pro M. Caelio oratio. Edited by R. G. Austin. Third edition. Oxford, 1960 (речь 19).

При работе над речами 1 и 2 переводчиком и редактором был принят во внимание перевод В. А. Алексеева и Ф. Ф. Зелинского (Марк Туллий Цицерон, Полное собрание речей в русском переводе. Т. I. СПб., 1901).

Стихи — в тех случаях, когда это не оговорено особо, — переведены В. О. Горенштейном.

Выдержки из законов, постановлений сената, преторских эдиктов, судебные формулы набраны курсивом. Хронологические даты — до нашей эры, если это не оговорено особо. При ссылках на античную литературу указываются параграфы.

При ссылках на письма Цицерона указывается сборник, книга и номер письма, а также номер письма по изданию: Марк Туллий Цицерон, Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту. Перевод и комментарии В. О. Горенштейна. Т. I—III. Изд-во АН СССР. М.—Л., 1949—1951.

* * *

В эпоху республики, по 46 г. включительно, римский календарь был лунным. Год состоял из 12 месяцев и имел 355, а с дополнительным месяцем — 377 или 378 дней, при четырехлетнем цикле. Месяцы март, май, квинтилий и октябрь имели по 31 дню, февраль — 28 дней, остальные месяцы по 29 дней. Введенный в эпоху децемвиров дополнительный месяц (mensis intercalaris), продолжительностью в 22 или 23 дня, вставлялся каждые два года с присоединением к нему последних пяти дней февраля. Первый день месяца назывался календами; в четырех месяцах, имевших по 31 дню, седьмой день назывался нонами, пятнадцатый — идами; в остальных месяцах эти названия относились соответственно к пятому и тринадцатому дням. В лунном месяце календы были днем новолуния, ноны — днем первой четверти, иды — днем полнолуния. Счет дней производился от календ, нон и ид в обратном порядке, причем считались также и указываемый день и день, от которого производился счет. Дополнительный месяц вводился с целью сохранить соответствие между календарем и временами года. Расхождение между официальным и истинным календарем иногда доходило до двух месяцев и более. Календарем ведали жрецы-понтифики.

В 46 г. по распоряжению диктатора Гая Юлия Цезаря, на основании вычислений александрийского астронома Сосигена, была произведена реформа календаря и введен солнечный год. В феврале было оставлено 28 дней. Месяцы январь, секстилий и декабрь были удлинены на два дня каждый, остальные 29-дневные месяцы — на один день каждый. Каждый четвертый год был сделан високосным, с 29 днями в феврале. Этот календарь впоследствии получил название Юлианского. Для упорядочения календаря 46 год довели до 445 дней, введя в него три дополнительных месяца продолжительностью в 28, 29, 28 дней и 10-дневный период.

В начале 44 г. месяц квинтилий был назван июлем в честь Цезаря, родившегося в этом месяце. В 8 г. н. э. секстилий был назван августом в честь принцепса Октавиана Августа.

В русском переводе сохранены обозначения римского календаря, но не считается день, от которого ведется счет дней.

День в Риме считался от восхода и до захода солнца, ночь — от захода солнца и до его восхода. День, как и ночь, делился на 12 часов; поэтому продолжительность каждого часа зависела от времени года: летом дневные часы были длиннее, чем ночные; зимой соотношения были обратными. Время обозначалось порядковым числительным, например, «в пятом часу» (от восхода солнца). В войсках ночь делилась на четыре «стражи» (vigiliae), по три часа в каждой.

В. Горенштейн