Соколовский, действительно, снискал дурную славу, но я не ожидал, что Ильинский окажется моралистом.

– Меня не беспокоит репутация Соколовского, – будто в ответ на мои мысли продолжал собеседник, – меня волнует его увлечение оккультизмом. Такой бесчестный юнец способен на многое…

Юнец? Забавно, они с Соколовским примерно одного возраста. Ильинскому, кажется, двадцать пять. Соколовскому двадцать или двадцать один. Ильинский желает казаться старше и мудрее.

– Поспешу возразить, очень часто молодые люди, проводящие дни юности в кутежах, не озабочены вселенскими злодеяниями. Стоит опасаться высокоморальных мечтателей, – заметил я.

Ильинский вздрогнул, мне стало совестно за свои слова – собеседник мог принять мои слова за намек. К счастью, Ильинский оказался достаточно благоразумен.

– Соколовский грешен не только кутежами, он предавал друзей и связался с опасными людьми… Этот юноша – олицетворение светских пороков, – ответил собеседник презрительно.

– Он стал вашим соперником в мистических исканиях? – переспросил я.

– Верно, – не скрывал Ильинский, – и он играл бесчестно…

Не составило труда догадаться, что Соколовский сильно насолил Ильинскому, если который при всем своем хладнокровии не сумел скрыть своей неприязни к светскому гуляке.

– Позвольте еще один вопрос. Вы обращались к услугам гадалки Чаинской?

Собеседник с недоумением взглянул на меня, потом, поразмыслив, произнес:

– Не сразу вспомнил об этой пронырливой особе. Вернее сказать, она приходила ко мне, предлагая погадать. Её таланты меня не впечатлили. Чаинская не шарлатанка, но слабовата, хотя салонных дам впечатлить может.

Значит, предсказательница приукрасила свои способности. Возможно, и другие ее слова были ложью.

Вадим Соколовский, "помятый" после очередной затянувшейся под утро пирушки, встретил меня в пестром халате, он сидел в кресле, закинув ногу на ногу. Судя по всему, Соколовский только что поднялся и пытался вернуться в наш грешный мир, попивая спасительный напиток, приготовленный верным слугой.

– Кого убили? – устало спросил Соколовский, поморщившись от головной боли.

– Банковского служащего Крючкова, – ответил я.

Светский гуляка вздрогнул, едва не поперхнувшись напитком.

– Вы его знали? – спросил я.

– Да, – ответил он, отставляя бокал, – знал по делам мистическим. Наверняка, вам всё уже известно… Глупо скрывать! – он снова поморщился, превознемогая головную боль. – Крючков стал моим помощником…

– А вашим соперником в делах мистических стал Ильинский?

Юноша расхохотался.

– Вы беседовали с ним? Представляю, что вам наговорил этот чопорный надутый дурак. Он осуждает меня за мой разгульный образ жизни, а сам… Я хоть не скрываю своей сущности, а Ильинский… скажу по секрету, тот еще ханжа… А сколько надменности и самомнения!

Соколовский скривился – или от неприязни, или от очередного приступа головной боли.

Значит, Крючков оказался помощником двух соперников – любопытно.

– Крючков стал вашим компаньоном? – спросил я.

– Да, а потом выяснилось, что он прислуживал Ильинскому, – хмыкнул Соколовский.

– Слуга двух господ, – сделал я вывод.

– Хитрющий проныра, хотя прикидывался скромником, – собеседник махнул рукой.

Значит, и у Ильинского, и у Соколовского были мотивы убить Крючкова как предателя. Высока опасность, что слуга проболтается сопернику.

– Меня эта новость не испугала, – продолжал Соколовский, – даже позабавила… А Ильинский счел себя оскорбленным… Причем оскорбленным мною, а не этим жуликом… Заметьте, какие люди работают в банках – жулики! Никогда не доверял банкам.

Собеседник снова поморщился от головной боли.

Любопытно, возможно Крючков служил двум господам, чтобы получать мистические знания каждого из них и добиться своей цели.

– К дьяволу Ильинского, – устало произнес собеседник, – меня сейчас беспокоит моя матушка. Она надумала женить меня. Придется заняться поиском невесты…

Он задумался.

– Кстати, барышня Клементина Ростоцкая очень хороша собой, – Соколовский усмехнулся.

Не мне судить, каковы шансы Соколовского завоевать сердце гордой красавицы. Однако я не раз слышал, с какой неприязнью барышня Климентина отзывалась о Соколовском, и даже отказывала в танцах на балу.

– Мадемуазель Климентина очаровательна… но, прошу вас вернуться к нашей беседе…

– Ах, вас интересует Ильинский? Уверен, этот самовлюбленный тип, застрелил бы любого. Замечу, всех, кто беднее, он не считает людьми… Без хвастовства скажу, что никогда не позволю себе подобного высокомерия. С дворником беседую на равных. Самодуром-моралистом был мой покойный отец, и я дал себе клятву, что никогда не буду на него похож. Только матушка могла усмирять его нрав, пожалуй, она единственная, кого он любил…

Я сделал вид, что не обратил внимания на внезапное откровение. У собеседника внезапно появилась надобность высказаться. Увы, Соколовский не имел надежных друзей, и посторонний сыщик, известный своей честностью, стал для него долгожданным слушателем, который не разболтает его секреты.

Вадим Соколовский говорил, глядя мне в глаза. Взгляд его темно-карих глаз был тяжёлый, глубокий, даже мне стоило труда выдержать этот взор. Странно – обычно у любителей светских гуляний в глазах пустота, пресыщенность удовольствиями. Может, ловкий юнец нарочно создаёт подобное впечатление, дабы его не принимали в серьёз. Вполне возможно. Он ввязался в мистическую игру и хочет обыграть серьёзных опытных противников.

В этот день Клементина оказалась в расстроенных чувствах. Она расхаживала из угла в угол. Я не стала донимать ее расспросами, барышня желала сама собраться с мыслями и потом поделиться своими переживаниями. Мне оставалось только терпеливо ждать, хотя нервозность Климентины вызывала у меня беспокойство.

Наконец, она протянула мне письмо.

– Это от Вадима Соколовского, – сказала она с презрением, – этот наглец нанесет мне сегодня визит…

Клементина вздохнула, скорчив гримасу.

– Меня пугает его внезапный интерес к моей персоне…

Она не успела договорить. Лакей доложил о визите госпожи Соколовской, матери Вадима.

Госпожа Соколовская, приятная и благообразная дама, очень тепло поприветствовала Климентину. Я хотела оставить их, но дама попросила меня остаться.

– Вас, наверно, удивляют внезапные ухаживания моего сына? – спросила она с улыбкой. – Прошу вас, не будьте слишком строги…

Ростоцкая растерянно вздрогнула.

– Я говорила с вашим отцом, он позволил моему сыну наносить вам визиты…

Барышня явно не ожидала подобного решения от своего отца. Обычно отец-Ростоцкий с раздражением относился к молодым людям вроде Соколовского, ворча о "развращенности современной молодёжи".

– Вас удивляет, понимаю, – ласково произнесла Соколовская, – но прошу вас, сразу не отвергать Вадима. Уверяю вас, у него доброе сердце… Я чувствую, что дни мои на исходе, и хочу видеть рядом с ним достойную супругу…

– Прошу вас, не надо так говорить! – испугалась Климентина. – У вас еще много счастливых дней…

– Нет, увы, я чувствую… – она жестом остановила возражения барышни, – желаю, чтоб мой сын порадовал меня своей свадьбой… Выбор Вадима пал на вас, он говорит, что никто в свете не взволновал его больше…

Климентина отвела взор.

– Очень надеюсь, что вы сможете сблизиться, – продолжала дама, – Вадим в душе не такой как в высшем свете, он другой…

В этот момент печальное видение предвиденья смерти вновь посетило меня – я увидела госпожу Соколовскую в кресле. Дама откинула голову, будто задремала… но она была мертва…

– Увы, с каждым днем я слабею, – прозвучал ее печальный голос, вернувший меня в наш мир.