Проигрышу ехать?

Апицын рассердился.

– Твоя голова – не голова, а надутый пузырь оленя, пустая голова. Ваня-Вась – умный

мужик. Ты тоже не будь дураком: начни с того, что ненцы его почитают за умного человека и

просят приехать быть судьей вместе с ними... Скажешь так – Ваня-Вась не может отказаться

от чести, если хочет жить в ладу со мной и другими хорошими людьми тундры.

Опасения сына Апицына, что Проигрыш откажется ехать, оказались напрасными.

Хариеста приказала мужу:

– Ты – шаман! Это помни. Выродка своего не защищай, коли почёта хочешь. Поезжай!..

И его повези. Как старики присудят, так пусть и будет. Гляди – как мы теперь живем! У тебя

было пятьдесят оленей, когда я в твой чум пришла. Я три года с тобой прожила и два парня

тебе принесла да пятьдесят оленей, чум новый. У самого у тебя стадо выросло. Почему?

Потому что сам ты умнее стал. Не пьешь, в карты не играешь. Шаманом опять же стал... Не

спорь со стариками – богатства ещё больше придёт к нам в руки.

И Проигрыш выполнил советы своей жены Хариесты Васильевны: приехал к шаману

Апицыну вместе со Степаном и с тестем своим Ваня-Васем.

Приехали и пармовцы во главе с учителем, но без председателя тундрового Совета,

чтобы не спугнуть шамана.

Апицын и Проигрыш, недавно перекочевавший из Большеземельской тундры в

Малоземельскую, не знали ещё в лицо всех бедняков, поэтому появление их на таком важном

собрании не вызвало у них подозрений.

Насторожился лишь Ваня-Вась, который знал, кажется, не только население всех тундр,

но и количество голов оленей у каждого ненца. Он сразу же дал понять шаману, с кем

придётся иметь дело.

– Вот и пармовцы все приехали.

Те предвидели возможность такого разоблачения, и один из них сказал:

– Мы не перестали быть ненцами от того, что кочуем вместе, артелью.

– Но-о-о!? – недоверчиво протянул Ваня-Вась.

А Апицын даже обрадовался:

– Хорошо, хорошо! То вовсе опять ладно: старое вкуснее покажется – от нового

откажетесь...

– А это кто с вами? – указал Ваня-Вась на учителя, обросшего бородой. – Видал я этого

человека где-то, а не могу припомнить, где.

– Совсем как наш учитель, – сказал Проигрыш. – Только у того лицо белое от жизни в

русском доме, да и бороды нет.

Павел Иванович сидел, потупив глаза, сдерживая улыбку. За него ответили приехавшие

вместе с ним:

– По весне пришел из Тиманской тундры.

– Чей будешь? – обратился Ваня-Вась прямо к учителю.

Молчать нельзя было, и тот назвал своего дальнего родственника, кочевавшего то ли в

Тиманской, то ли в Канинской тундре (толком он и сам не знал).

– Афанасия Трофимовича Вылки сын.

– Так, так, так!.. Знаю, знаю! – делает Ваня-Вась вид, что верит, а сам думает: «Учителев

голос. Поймаю голубчика».

– По-нашему говоришь? – спрашивает учителя с невинным видом.

Тот вовремя спохватился и вместо ответа спросил по-ненецки:

– Амгэ?.. (Что?)

– По-ижемски не говоришь, спрашиваю?

И опять повторил Павел Иванович:

– Амгэ?..

Ваня-Вась успокоился: учитель говорит по-ижемски и по-русски, а этот только по-

ненецки. Все-таки похож на учителя. Только зачем учитель в тундру поедет?.. Нет, не учитель

это. Проверить, однако, не мешает ещё раз. И Ваня-Вась начал расспрашивать про семью

Афанасия Вылки.

Пришлось учителю устраивать свадьбы, двух человек заставить умереть, «напустить»

сибирскую язву на стадо Вылки...

Выдумки от правды Ваня-Вась не мог отличить: нет у него верных улик, чтобы обвинить

собеседника во лжи. Но он всё ещё сомневается. Сомнения свои передаёт Апицыну и другим

старикам-многооленщикам:

– Не верю я этому ненцу. Голос у него совсем учителев... Знаю, вы народ умный,

опытный, а всё же тихонько дело ведите: худа, грехом, не вышло бы.

– Какое худо может быть? – беспечно отмахнулся Апицын. – Пусть он и учитель, да

нашего рода... Ненец он. Хороший ненец никогда не пойдет против того обычая, который из

веков передан нам стариками. Худым ненцем окажется учитель – тут много собралось

хороших ненцев: они заставят худого ненца выполнять хороший, справедливый обычай.

Ваня-Вась льстит Апицыну:

– В твоей голове больше умных мыслей, чем сёмги в Печоре-реке. А моя голова как

капкан: что попало в неё, то из неё не уйдёт. Твои умные речи навек останутся в моей голове,

и думы мои об этом ненце тоже останутся в моей голове. А ты делай, как твоя умная голова

велит тебе.

И вот начался суд.

Выпроводив из чума женщин и ребятишек, недостойных слушать «умные» разговоры

взрослых мужчин, Апицын сказал Проигрышу:

– Веди сюда сына твоего Степана. Пусть скажет он народу, почему не выполнил он

векового обычая тундры. Мы выслушаем его ответ и поступим так, как учили нас умнейшие

ненцы, стада которых были столь многочисленны, что не находилось человека, который бы

сосчитал всех их важенок и хоров.

Проигрыш позвал Степана, который, ничего не подозревая, упражнялся вместе с

ребятишками в метании тынзея.

Спокойно вошел Степан в чум, набитый людьми, как бочка рыбой. На почётном месте в

чуме сидел старый Апицын с величественно застывшим лицом. Не поднимая век и почти не

разжимая губ, он сказал Степану:

– Расскажи о том, как два дня назад встретился ты с ненцем Василием Модестовичем

Ледковым. Расскажи, как ты вытаскивал из озера Василия Модестовича Ледкова. Расскажи, о

чем ты с ним разговаривал.

Степана напугала торжественность обстановки, молчание ненцев. Он разволновался и,

сбиваясь, рассказал, что было на берегу озера.

Рассказ Степана, только более связно, повторил Василий Модестович Ледков:

– Поехал я от озера к чуму своему да в реке ещё раз тонул. Как выбрался из реки – не

помню, – закончил Ледков.

Несколько минут слышалось только дыхание взволнованных людей. Потом заговорил

Апицын как-то особенно внушительно:

– Наши умнейшие люди, у которых столько было оленей, что птице не было места в

тундре, чтобы сесть на землю, учили нас: «Когда человека спасать начал, до конца спасай.

Начнешь спасать, да не доведешь до конца этого дела – сам прими такую же смерть, от

которой спасал». Ты – сын Ивана Максимовича Ванукана – не сделал так, как учили старые

умнейшие люди, какими были отец твоего отца и твой отец. Ты не спас Василия

Модестовича Ледкова до конца, и через это он едва не погиб. Ты спасал его от воды, да не

довел до конца этого дела, и теперь ты сам должен погибнуть от воды.

Богачи-многооленщики поддержали шамана:

– Правду сказываешь ты, самый умный из умных ненцев: старики учили нас наказывать

виновных той же смертью, от которой спасал других, да не до конца.

– Старики жили долго. Старики видали жизнь веков, и худому они не учили. Быть так,

как учили старые, умные люди!

– Забудем старые порядки – погибель настигнет весь наш народ.

– Спасал от воды, да не до конца – сам умри от воды!

– Бог воды не допустил смерти Василия Модестовича, чтобы наказать переступившего

старый закон тундры. Пусть Степан Ванукан умрет от воды! Смертью Степана Ванукана мы

утишим гнев бога воды.

Когда высказались все «умные», шаман обратился к ижемцу:

– Ты не нашего рода, Василий Иванович. Все же тебя мы уважаем, как умнейшего

человека. Ты всю жизнь прожил в тундре... Твоё слово слышать хотим, потому что ты знал

много старых ненцев и знал обычаи ненецкие. Дочь свою ты дал в жены ненцу Ванукану

Ивану Максимовичу, и это роднит тебя с нашим народом. Говори: хотим услышать твоё

слово.

– Мои глаза много видели во всех тундрах. Мои уши много слышали, – так начал Ваня-

Вась, украдкой наблюдая за учителем. – А всё одна моя голова была и будет глупее ваших