– Из Архангельска, знать, приехал этот Николай?
Евстохий кивнул головой:
– Да, да!
– Побольше начальник, чем мезенский да устьцилемский урядники?
– Не сравнить... Помолчи, однако! – говорит Лагей.
Проигрыш замолчал. Впился взглядом в человека, поднявшегося на ноги за столом
президиума и бросившего в зал первые два слова:
– Товарищи неньця!..
Два слова, будто два удара молотом по голове, заставили Проигрыша присесть. Но не от
боли, не от испуга, а от удивления: русский, да ещё большой начальник, родную Ивану
Максимовичу национальность назвал так, как называют промеж себя сами ненцы. В Мезени,
в Неси, здесь, в Тельвисочном – всюду у Проигрыша были друзья вроде Шоркунчика, а никто
и никогда не называл ненецкий народ иначе, как самоядь, самоедины, самоеды.
– Не бывало такого, никогда не бывало, – шепчет Проигрыш, глядя на седеющего
человека, который говорит и говорит. Говорит по-русски, а Иван Максимович и понять не
может, о чём говорит Сапрыгин, потому что в ушах его всё ещё звучат удивительные слова:
«Товарищи неньця».
Но вот кончил свою речь этот удивительный начальник, и все делегаты долго хлопали в
ладоши. Хлопали столь задорно, что Иван Максимович тоже похлопал и прокричал даже:
– Саво! Саць саво! (Хорошо! Очень хорошо!)
Еще не утихли аплодисменты, а за столом президиума поднялся на ноги учитель Павел
Иванович.
– Я перескажу, – говорит он, – то, что вы слышали от товарища Сапрыгина, перескажу
по-ненецки и по-ижемски, потому что знаю: кое-кто из делегатов нашего съезда хорошо
говорит только на родном языке. А все вы знаете, что у колвинских ненцев родной язык –
ижемский, диалект коми языка.
Павел Иванович хорошо владел всеми тремя языками, и после его выступления все
делегаты и гости поняли: от имени съезда надо просить ВЦИК об объединении
Большеземельской, Малоземельской, Тиманской и Канинской тундр в единый округ. Имя
этому округу будет такое – Ненецкий национальный. Власть округа будет подчиняться уже не
Мезени да Усть-Цильме, как было раньше, а крайисполкому. А для национального центра
надо будет строить город... ненецкий город.
Проигрыш бывал когда-то в городе Мезени. В Мезени – так ему сказывали – живёт
народу больше двух тысяч. Неужто такой же большой город будет у ненцев? Врет, поди-ка,
учитель?!
И, не утерпев, он крикнул:
– И всё в этом городе наше будет?
– Наше... Наши школы, наши больницы, наш окружной Совет, наша почта. Со временем
будут, может быть, и заводы рыбные, мясные, замшевые... – разъяснил Павел Иванович.
– Ой-ой!.. Сколько же народу будет в том городе?
– Про то мы ещё не знаем. Может, две тысячи, может, десять. Но мы знаем, что арка
исполком – самый большой исполком, который в Москве, – этот арка исполком поможет нам
построить в тундре город.
«Если целый город, – подумал Проигрыш, – будет Советская власть строить для ненцев –
хорошая эта власть». И он стал живо участвовать в обсуждении вопросов о рыбных угодьях,
о пастбищах для оленей, о противоязвенных прививках...
А вечером этого дня он увидел чудо. Знающие люди называли его «кино». Показывалась
картина из городской жизни. Автомобили, трамваи, поезда – вот что больше всего
понравилось ненцам. Им казалось: вот-вот соскочит машина с полотна и разомнет всех. Они
прятались друг за друга. Закрывали от страха глаза, беспрерывно кричали:
– Ой-ой-ой! Ой-ой...
Когда же машина убегала, так и не соскочив с экрана, визжали от восторга, а вновь
появлявшейся машине кричали:
– Скорей! Скорей! Еще скорей!
Кончился сеанс, и заговорили все сразу:
– Вот это картина!.. Как на ладони, всё видишь... Хороша картина!..
Эти восторженные восклицания прервала металлическая глотка громкоговорителя:
– Слушайте, слушайте, слушайте! Говорит Москва. Вызываем Тельвисочное, ненецкий
районный съезд. У аппарата – Пырерка.
Ненцы насторожились.
Пырерка?.. Что-то уж очень знакомое. Какой Пырерка? Много в тундре живет Пырерок.
Но вот из репродуктора несётся приветствие ненецкой соборке. Приветствие на родном
ненцам языке.
Как пушинки ветром, подбросило это приветствие всех к аппарату. Сразу вспомнили:
Пырерка – это тот, что в Ленинграде учится. Это его голос гремит теперь по залу. И в ответ
знакомому Пырерке единодушно кричат приветствие, уверенные, что и он услышит их, как
они слышат его.
3
– Что думаешь о соборке? – спрашивает у Проигрыша Евстохий Лагей, когда с ужином
было покончено и жена Евстохия смахнула со стола последние крошки.
– Хорошо!.. Страсть как хорошо говорили! Небывалого мы с тобой наслушались, да и
невиданного насмотрелись. Меня прямо-таки оторопь взяла, когда большой русский
начальник назвал нас «товарищи неньця»... Школа опять же для наших ребят...
– А ты почему увез из школы своего сына после первой же зимы?.. Две дочки Андрея
Хатанзейского, да и другие ребята по пятой зиме учатся...
– Будто ножом в сердце ударяешь ты меня этими словами!.. Думаю, что так нынче
сделаю: уговорю свою жену – пошлем Степана с будущей осени.
– Обо всём, что видел и слышал на соборке, расскажи своей жене. Она, может быть, и
поймёт, что надо жить не по-старому, а по-новому. И всех ребят надо учить...
– Ладно, ладно! Так и сделаю, – соглашается Проигрыш. – А сейчас давай-ка спать:
завтра пораньше выеду.
4
– Что долго носил тебя леший? С Шоркунчиком небось пьянствовал да всю пушнину,
которую увёз, пропил? – вот такими словами встретила Хариеста Васильевна мужа.
Иван Максимович торопливо из-под малицы достал сверток бумажных денег,
полученных в «Кочевнике» за пушнину, и протянул Хариесте:
– На-ко, посчитай наперво, а после уж и Шоркунчика вспоминай. Глупа ты, вижу,
сегодня... Еду да чай приготовь, пока оленей распрягаю... А Степан в оленях?
– Где же ему быть, когда ты в отъезде?
Подробный отчёт сделал Проигрыш обо всём, что слышал, видел, делал в Тельвисочном.
И закончил вопросом:
– Не лучше ли нам с тобой сделать так, как советует Евстохий Лагей?
– Опять Степана в школу отправить? – вскинулась Хариеста. – Да отправляй! Лешак с
тобой-то! Отправляй! Правду, верно, сказывают: черного кобеля не отмоешь добела! Живи,
коли так, со своим Степанушкой, а я к своему отцу вернусь!..
На этом семейный разговор оборвался, и Степан продолжал жить в чуме всё на том же
собачьем положении.
СТАРОЕ И НОВОЕ
1
В мае 1929 года ненецкий исполком вызвал учителей Макара Андреевича Прислонова и
Павла Ивановича для получения задания.
– Тебя командируем в тундру, – сказал председатель исполкома Павлу Ивановичу. – Надо
там, в Малоземельской тундре, поставить ПНОК1 на ноги. А ты, Макар Андреевич, поедешь
в Москву, в Комитет Севера при ВЦИКе. Там надо добиться, чтобы наша ненецкая школа
работала столько же месяцев в году, как и русские школы. Исполком думает, что это
возможно... Возможно, если начинать ученье не с декабря, как это делается сейчас, а с марта.
С марта по январь ребята будут учиться, а весь январь–февраль и часть марта у них будут
каникулы. В январе–марте родители детей будут кочевать в лесах близ Тельвиски. Согласен
поехать в Москву?
– Согласен.
– Попробую и я побороться с теми, кто мешает работать нашему первому ненецкому
колхозу, – спокойно, но твёрдо сказал Павел Иванович. – Начну с той самой пармы, жители
которой записались в колхоз ещё в прошлом году.
2
Парма – так назывались стойбища кочевников из нескольких семей. Каждая семья жила в
своем чуме, но свои маленькие стада оленей пасли совместно. Вблизи небольшого озера
Павел Иванович увидел парму из шести чумов. Тут он и остановился.