Откуда здесь, почти в центре города, могла взяться белка? Как она взобралась сюда и чего хочет? Зверёк как будто пробовал о чём-то оповестить, рассказать нечто важное и для того просил открыть форточку, чтобы прошмыгнуть внутрь.

– Может, это полуявь? – предположила Арина. – Видение?

– Не знаю.

Молодые люди переглянулись между собой, потом одновременно воззрились на окно, но белки там уже не было.

Наступила полнейшая тишина. Арина первой решилась нарушить безмолвие:

– Чаю?

Глеб встрепенулся, словно вышел из оцепенения:

– Давай. Поставь пока чайник, я быстро главу дочитаю, мне пара страниц осталось.

– Хорошо.

Однако дочитать книгу Глебу не предоставили возможности. Кто-то отрывисто и настойчиво постучал во входную дверь. Звонок у них давно не работал, и чинить его никто не собирался.

– Странное утро, – хмыкнула Арина, направляясь в прихожую.

– Посмотри в глазок! – едва успел крикнуть вдогонку Глеб, которого в тот момент посетила мысль, что полуявные создания – домовой, барабашки и прочие, порою попадавшиеся на глаза, – сейчас куда-то запрятались.

Арина, не вняв предупреждению и повинуясь чуть ли не врождённой привычке, сразу же открыла дверь. На пороге стоял незнакомый мужчина в потёртых штанах и в чёрной, видавшей виды куртке. Ничего сверхъестественного Арина в нём не приметила, кроме плотной повязки на глазах, хотя повязка эта, судя по всему, никоим образом не мешала незнакомцу ориентироваться в пространстве. Мужчина, оттеснив Арину, непринуждённо затиснулся в прихожую и широко улыбнулся.

– Глеб! – второй раз за короткий промежуток времени ровно с той же интонацией позвала девушка.

Глеб тут же вышел из комнаты, встал рядом с Ариной, оценивающе осмотрел визитёра с ног до головы. Он никогда раньше не встречал этого человека, хотя что-то глубоко в памяти зашевелилось. Это «что-то» породило смутное волнение, которое с каждым мгновением только возрастало.

– Извините, – Арина с трудом подбирала слова. – Кто Вы?

– Не извольте так переживать! – бодрым голосом ответил нежданный гость. – Не просто к вам попасть! Лаза мышиного нет, окна закупорены! Вынужден предстать в таком виде! Не обессудьте!

– Ты что-нибудь понимаешь? – Арина через плечо посмотрела на недоумевающего Глеба.

Тот лишь отрицательно покачал головой, поскольку боялся озвучивать какие-либо догадки.

Незнакомец же продолжал использовать наступательную тактику в разговоре:

– Не будем, значит, затягивать, ладно? Время стоит на месте, а мы-то нет! Сразу же приступим! – он сделал шаг вперёд и повернулся так, будто перевёл взгляд. – Глеб, спроси меня!

– Что спросить?

– Спроси: «Со-ман, а где твои глазки?», – давясь смехом, подсказал незнакомец.

– Со-ман? – обомлел Глеб. С той ночи, когда они с Ариной устроили гадание при свечах, и когда с ним приключилось путешествие по стезе Пресущной горы в чум, прошло две недели, и все минувшие события казались полузабытым сновидением, перемешавшимся с бурной фантазией.

– Не так! – театрально изображая сердитость, погрозил пальцем визитёр. – «Со-ман, где твои глазки?».

– Со-ман, где твои глазки? – как заворожённый повторил Глеб, не в силах больше притворяться, что не узнал Старого Со-мана.

Незнакомец раскинул руки в стороны. В следующее мгновение случилось что-то необъяснимое – яркий, но не слепящий, жёлтый свет залил прихожую, источником же этого света служил сам визитёр. Он сбросил куртку и громогласно возвестил:

– А вот они!

Повязка упала на пол – из пустых глазниц лились жгучие потоки энергии, обвивающие тело, как две огненные змеи. Старый Со-ман широко раскрыл рот – и в распахнутом зеве появился сначала левый глаз, а потом правый, через секунду они слились в единое око. Око дважды моргнуло при помощи верхней и нижней губ. От действия этого Глеб почему-то беззвучно, внутренне, засмеялся, Арина же засмеялась в голос. Со-ман расстегнул чёрную атласную рубашку, упёрся пальцами в грудь и, точно дверцу, распахнул грудную клетку, где подобно сияющей драгоценности билось серебряное сердце. Оно сжималось и разжималось – от этой пульсации распространялись некие волны, благодаря воздействию которых Глеб и Арина услышали голос, вещающий роковое.

Вещать – означало облекать слова в вещество, то есть произносить слова, которые тотчас становились материальными, имели материальное подтверждение в реальности. Само же понятие рока включало в себя очень многое, но прежде всего этим термином указывались фиксированные моменты судьбы, которые никаким усилием невозможно было изменить. Судьба – суть, предназначение, содержание жизни человека, который мог судьбу изменить, перевести в то или иное русло. Изменить рок – невозможно, даже всемогущим богам. Рокотать – предсказывать рок. Полуявь рокотала, рокотала вместе со Старым Со-маном, который ковал и перековывал человеческие сущности. Этим он уподоблялся Сварогу, Небесному кузнецу, содеявшему материальную Вселенную.

Материальная Вселенная держалась строго на бинарных оппозициях: добро-зло, свет-тьма, день-ночь, жизнь-смерть и так далее, список поистине бесконечен. Исходя из сего, и сам Сварог имел двойственность – он Кователь, он же Коварный, создаёт путь и тут же создаёт путы, проложенный путь превращается в путаницу. Бог Род, как первая ипостась Творца, изначально творит духовную проекцию Вселенной. Он изначально троичен, и потому есть три уровня мироздания – Правь, Явь, Навь, – потому помимо светлых и тёмных существ есть люди, совмещающие в себе противоположные качества, и есть Со-маны, умеющие ходить сквозь все измерения бытия и не принадлежащие ни к кому.

Глеб и Арина хохотали в голос, Старый хохотал вместе с ними. Но это не являлось выражением эмоции радости, это был символ рождения нового – вернее, перехода в качественно новое состояние, первоначально содеянное богом Родом. Тело оставалось само по себе, а дух устремлялся к безграничным просторам, обретая долгожданную свободу.

– Идёмте за мной! – промолвил Со-ман, истекая жёлтой искрящейся энергией. Энергией, обжигающей, как пламя.

Личность

Всё вокруг, сколько хватало глаз, захватил огненный вихрь, но он не обжигал, а нежился и грел. Со-ман разросся, заскакал на одной ноге и обратился вороном. Человечкам погрезилось, будто они сами сделались птицами – крохотными белыми голубями – и тут же устремились за провожатым, вырываясь прочь из сердца пламенной воронки. Материальный мир – весь этот город с его обитателями, механизмами, постройками – теперь казался грёзой без какого-либо права на действительность.

Только сейчас Глеб уразумел, что понятия «реальность» и «действительность» коренным образом отличаются друг от друга. Действительность – то, что есть на самом деле, это состояние деяний и действий, это активность, не прекращающаяся ни на долю секунды. Реальность – всего лишь повторение действительности, её обратная сторона. Если действительность объективна, самодостаточна и независима ни от чего и ни от кого, будучи прямым творением выспренних богов, то реальность – зависима от восприятия сознания физических, вещественных факторов. Человек, прикладывающий усилия для мыслительного постижения бытия, может неподвижно сидеть на диване – в действительности он осуществляет большой труд, в реальности же он якобы бездельничает.

Это всё равно, что понимать чувство любви, как понимал его Эрих Фромм. Сейчас Глеб был уверен в том, что любовь – мостик между действительностью и реальностью, и готов был подписаться под словами Фромма, когда тот писал: «Когда мы говорим о любви как об активности, мы сталкиваемся с трудностью, заключающейся в двузначности слова „активность“. Под „активностью“, в современном смысле слова, обычно понимают действия, которые вносят изменения в существующую ситуацию посредством затраты сил. Возьмём в качестве примера человека, побуждаемого к непрерывной работе чувством глубокой тревожности и одиночеством, или побуждаемого гордыней, или жадностью к деньгам. Во всех случаях человек является лишь рабом страсти, и его „активность“ на самом деле есть не что иное как „пассивность“, потому что он подвергается побуждению, как жертва, а не творец. С другой стороны, человек, сидящий спокойно и размышляющий, не имея иной цели, кроме осознания себя и своего единства с миром, считается „пассивным“, потому что он не „делает“ чего-либо. В действительности, такое состояние сосредоточенной медитации – это и есть высшая активность, активность духа, которая возможна только при условии внутренней свободы и независимости».