– Высокая владычица в сопровождении своих сударынь-смотрительниц, – промолвил Гаситель.

«Главы администрации» произнесли речь, за которой Ольга не следила и поняла лишь то, что самая длинная часть уделена воспеванию тёмной богини луны, её бесконечного могущества и великолепия.

– Морана, как любое тёмное женское божество, начинает своё восхождение от Великой Блудницы и потому является её своеобразной ипостасью, – произнёс Гаситель.

Ольга не ответила вопросом, как прежде, – её внимание было приковано к тому, что господа стали отстёгивать поводки и цепочки от ошейников. Площадь подле храмового сооружения залила мистическая музыка, перемежающаяся с глухими ударами барабанов.

– Знаешь, почему здесь синяя луна напоминает сметанный блин?

– Почему?

– Потому что обитатели миров тёмной и сумеречной яви излучают энергию похоти, которая белыми потоками стекает в Прах, – хохотнул Гаситель. – Местная луна накапливает эту энергию и разливает на нижележащее пространство.

Смотрительницы кое-как спустились на срединные ступени храма и развалились самым похабным образом. На вершине же, на ложе бесстыдно распласталась сама высокая владычица. В этот момент вверху что-то оглушительно затрещало, как будто небеса разломились надвое. Мертвенно-бледное свечение залило город. Рабы, срывая с себя тряпьё, в страшной давке бросились по ступеням к вершине. Десятки их срывались с лестницы, получая увечья, кто-то погибал, будучи затоптанным или задавленным безудержным потоком. Будто звериные стаи, набрасывались они на смотрительниц, а самые сильные, агрессивные и успешные достигали ложа высокой владычицы и сочетались с ней.

Ольга онемела и остолбенела от представшего зрелища.

– Теперь понимаешь, почему древние в твоём мире боялись, что небо упадёт на головы? – казалось, Гаситель ликовал, получив мощный заряд.

Оргическое и мистическое действие это, захлестнувшее всех демонических горожан, к какому бы сословию они ни принадлежали, становилось в один ряд с римскими вакханалиями или даже превосходило их.

– Что это? – слабо попыталась возмутиться Ольга, испытывая страстное томление. – Для чего…

– Таким способом скрепляется общество, это ритуал, – пожал плечами Гаситель. – Если угодно, причастие особого свойства. Присоединись к ним.

– Что? Нет! Никогда!

– Не блажи. Это необходимо, чтобы получить новую материю, чтобы выносить дитя в утробе. Моё дитя. Ты же не воспротивишься? В тебе переизбыток страсти, ты самостоятельно её не избудешь.

Гаситель бесцеремонно схватил Ольгу за плечо и резким движением втолкнул в буйствующую толпу. Довольный, он стоял, сложив руки за спиной, пока внимание не привлёк красивый зеленокожий демон, старающийся спрятаться в мрачном переулке. Гаситель заприметил и изучил его. Тут же на ум пришли слова художника Врубеля: «Демона не понимают – путают с чёртом и дьяволом, тогда как „чёрт“ по-гречески значит просто „рогатый“, „дьявол“ – „клеветник“, а „демон“ значит „душа“ и олицетворяет собой вечную борьбу мятущегося человеческого духа, ищущего примирения обуревающих его страстей, познания жизни и не находящего ответа на свои сомнения ни на земле, ни на небе». Вот так и этот бедолага в тени наблюдал за сумасшедшим пиршеством собратьев и подавлял в себе желание присоединиться к ним, потому что фантастическим усилием сумел заново накопить в себе растраченную духовность. Внутри него всё клокотало и сопротивлялось укладу здешнего общества. Вероятно, этот демон чувствовал себя несчастным изгоем, размякшим, неприспособленным к выживанию. Его душе, не такой чёрной, как у других, было невыносимо больно, но сознание, поглощённое громадной луной, требовало своего. Демон разразился заливистым плачем.

Гаситель поморщился – недостойное поведение. В следующую секунду произошло другое неожиданное событие – по пустой улице уверенно и неспешно шагал седой бродяга с повязкой на глазах. Гаситель вперил в него взгляд, а затем скривился в предостерегающем оскале – он узнал вестника из чуждой реальности. Этим пришельцем был Со-ман, прозванный Старым.

«Что ты здесь позабыл, выродок?! – хотел закричать на него Гаситель, но в горле внезапно пересохло. – Убирайся прочь!». Он ненавидел Со-манов за их чудесное свойство – везде, в какой бы мир ни приходили, они оставались нетронутыми. Уничтожить Со-мана было почти невозможно, так как, лишая его физического тела, нельзя было отнять возможности являться бесплотным призраком, фантомом. И сейчас Старый прибыл именно как фантом. Не удостоив вниманием Гасителя, он приблизился к страдающему демону.

Демон, наверняка, не видел Со-мана, но чувствовал его и поддавался внушению с его стороны.

– Ты желаешь вырваться из этой западни, но выхода не видишь? Сознание порабощено развратом? – нашёптывал Старый. – Нет, не надейся на светлых, действуй сам! В сумеречной и светлой яви самоубийство считается тяжким грехом, но здесь – это подвиг, ибо разлагающееся сознание не способно на самопожертвование ради прекращения грехопадения. Пожертвуй собой ради света и будешь спасён.

– Как ты смеешь! – возопил, наконец, Гаситель. – Ты нарушаешь запреты!

– Я не отношусь ни к свету, ни к тени, – Со-ман повернул голову в его сторону. – Я принадлежу мирозданию. Я не перекраиваю бытие – слово единственное моё орудие. Моё обращение к мятущейся душе ничего не значит – выбор остаётся за ней.

Сказав это, Старый Со-ман медленно побрёл по тротуару и с каждым мгновением истаивал, испарялся из этого мира, захлебнувшегося собственным вожделением. Гаситель звёзд проводил его взглядом, внутренне разрываясь от злобы и бессилия. Ему невероятно хотелось покарать наглеца. Негодование же усилилось, когда из переулка раздалось прерывистое вскрикивание. Гаситель резко обернулся и непроизвольно отшатнулся от ручейка крови, которая текла из перерезанного горла молодого демона, несогласного с порядком общества, воспитавшего его.

Пламя

В квартире было всё как обычно – тихий и опосредованный быт, размеренный, не предвещающий резких перемен. Глеб расположился в комнате, на диване. Арина занималась на кухне, а потом присела рядом с ним. Утро – пасмурное и размытое – суетилось снаружи их жилища само для себя, переполненное рёвом автотранспорта и подобными шумами. Белёсая дымка вихрилась и пока что не была ещё уничтожена растрёпанным стариком-ветром.

– Ты не улыбаешься и не смеёшься, но как будто переполнен радостью, – промолвила Арина, со стороны глядя на него.

– Радости не смеются, печали не плачут, – внезапно процитировал Глеб.

– Ты становишься философом? – улыбнулась Арина.

– Не я, это сказал Вильям Блейк.

– Здорово сказал… и всё же, что за чувство внутри тебя?

– Не знаю, – просто ответил Глеб. – Я всего лишь осознал то, что счастлив. Посмотрел на спешащих в школу детей и их родителей – и улыбнулся им. Посмотрел на торопящегося мужчину, запыхавшегося и всех распихивающего в вагоне электрички, – и понял, что он старается не опоздать на работу. Мы всего-то не хотим признавать того, что счастливы. Хотя всегда готовы признать себя обиженными и поражёнными, готовы сложить руки, даже не попробовав достичь цели. Это нормально, это по-человечески, но ведь существует и другой полюс, оборотная сторона.

– И поэтому ты счастливый?

– Да, я переполнен радостью.

На кухне раздался стук. Показалось, что стучат в окно, однако такое не могло произойти – квартира находилась на десятом этаже. Предположение могло показаться полной нелепицей, но Арина отправилась посмотреть, что стряслось. Она очень удивилась, когда обнаружила с уличной стороны маленькую рыжую белку (таких обычно рисуют в старых мультфильмах). Белка помахала ей лапкой и вновь забарабанила по стеклу.

– Глеб… – неуверенно позвала Арина.

Он быстро подошёл, почувствовав в её голосе испуг.

– Ты тоже это видишь?

– Белка.

– То есть это не галлюцинация… ну, раз ты тоже видишь… да?

– Наверное, – Глеб пребывал в замешательстве.