Сумрачные клубы пыли утопили в себе комнату, потом погрузнели, сгустились, сделавшись чернотой. Таким образом, в реальности продолжал пребывать лишь соляной круг, две свечи и дверца шкафа со встроенным зеркалом. Арина будто уснула, дышала редко-редко, уподобляясь каменному изваянию. Глеб, волнуясь, хотел было привести её в чувство, встряхнуть за плечи, однако озаряющей молнией вспыхнула догадка – а что, если всё в порядке, и время лишь для него кажется вязким и тягучим? Исходя из этого, Арина чувствует себя прекрасно, и нет никакого смысла тревожить её. Глебу почудилось, что зеркало прекратило изображать из себя плоскость и неким образом углубилось, превратившись из-за створок шкафа в двойную дверь. По ту сторону возникла симпатичная любознательная мордашка человекообразного создания, походящего на юную девушку. Что же отличало её от человека?

Уж слишком тонким и хрупким выглядело тело, обтянутое, как видно, стеклянной кожей. Большие васильковые глаза с овальным разрезом – очень редко моргали, напоминая красивое драгоценное украшение. Волосы до пят, убраны и закреплены ободком. На худом личике выделялся угловатый подбородок и аккуратный, но остренький носик. Это была зеркалица, живое олицетворение зеркала – предмета связующего, магического. Глеб подумал, что мог бы счесть её внешность привлекательной, если бы не столь явно выделялась нечеловеческая природа.

Зеркалица поманила его к себе длинным пальцем. Глеб встал, с удовольствием распрямив затёкшие ноги, осмотрелся: Арина и, тем паче, Будораж с Серым как будто остались на другом уровне бытия, как будто пребывали под пепельным покрывалом. Зеркалица повторила жест. Глеб застыл, досадуя на то, что не у кого спросить совета.

– Идём! – позвала зеркалица, и голос её звучал так, словно позвякивают хрустальные бокалы.

– У меня вопрос… – преодолев оцепенение, вымолвил он.

– Нет, – зеркалица растянула губы в полуулыбке. – Это к тебе есть вопросы.

– Ко мне? – живой интерес, вызванный столь неожиданным заявлением, оказал волшебное влияние на него, уничтожив страх.

Глеб сделал шаг навстречу, занёс ногу, чтобы переступить обережное коло, но зеркалица внезапно шикнула:

– Свечу возьми!

Не тратя время на лишние вопросы, Глеб прихватил свечку(ту, что стояла на полу в медном подсвечнике, а не на блюдце) и всё-таки пересёк соляную черту. Зеркалица развернулась и, глядя через плечо, помахала – мол, где ты там? Чего так долго?

Приблизившись к шкафу, Глеб осторожно шагнул в проём зеркала и прошёл сквозь двойные двери, очутившись по доброй воле на красной тропе рядом с зеркалицей…

Со-ман

Пространство в размытых бурых и светло-коричневых тонах раскинулось по левую и правую сторону от красной тропы. Его нельзя, да и невозможно было назвать землёю, ибо таковым оно не являлось, изгибаясь в чудаковатом подобии рельефа. Лес, состоящий преимущественно из сосен, осин и дубов, казался подвешенным в воздухе и довершал жуткую атмосферу своей дремучестью. Ни единого живого существа не было в округе, только юноша и зеркалица.

– Куда нас занесло? – поёжился Глеб, стиснув подсвечник.

– Сие стезя Пресущной горы.

– Что?

– Изнанка Мирового древа, оборотная сторона оси мироздания, – попыталась растолковать зеркалица.

– Ясно. Для чего я здесь?

– Ты же сам вышел из полуяви.

– То есть? – удивился и вместе с тем возмутился Глеб. – Это ведь вы все – домовые, барабашки, зеркалицы, – это вы все полуявные! Как это я вышел из полуяви, когда полуявь – это ваше измерение!

– Совсем глупый, – покачала головой зеркалица. – Ничего-то ты не разумеешь, человече. Полуявь – это не обозначение разного рода духов, полуявь – это когда у людей сознание впадает в спячку. Лешие, водяные, дворовые – никуда не делись и никуда не уходили, попросту люди разучились с ними общаться, люди уснули, люди оборвали все связи с действительностью и сузили уровень своего восприятия. Это вы выпали из общей картины бытия!

– Это мы, люди, ушли в полуявь… – сдавленно прошептал Глеб. – Это мы – обитатели полуяви, а не вы… это мы – сказочные герои, выдумка и небылицы… мы…

– Да, – кивнула зеркалица. – Нужно идти.

Она двинулась по красной дорожке. Глеб замешкался на полминуты, но быстро нагнал свою проводницу.

– Значит, наша с тобой встреча не случайна?

– Нет, ведь ты же целенаправленно искал ответа на вопрос через гадание.

– Я не об этом! Ты ждала меня! Ждала, когда я снова очнусь, верно?

– Верно.

– Кому ты служишь?

– Никому.

– Но ведь ты ведёшь меня к кому-то! Кто-то хочет говорить со мной!

– Хочет.

– Кто? Или не скажешь?

– Со-ман послал меня за тобой, как только почувствовал твоё пробуждение.

– Крылатый Со-ман?

– Нет, – отрицательно покрутила головой зеркалица, не оборачиваясь. – Не Крылатый, а Старый Со-ман. Со-манов много.

– Кто они такие? Что они делают?

– О, – усмехнулась зеркалица. – Со-ман – это титул, звание.

– Властитель разума, – промолвил Глеб, вспомнив перевод Веденеи.

Зеркалица остановилась и внимательно посмотрела в лицо человеку, словно изучала его:

– Да, ты прав. Слово «ман» обозначает ум, как телесный орган. Отсюда образуются следующие однокоренные понятия: «обмануть» – провести ум, «поманить» – прельстить ум, «заманить» – захватить ум, «приманка»…

Глеб вспомнил, что в текстах индуизма на санскрите, с которым схож не только русский язык, титулом «Ману» называют прародителя человеческого рода и первого царя, правившего землёй. В английском «человек» пишется «man». Неужели первоначальный образ лучше всего сохранился у англоязычных народов, где человек, условно говоря, пусть и не осознанно понимается как носитель ума? Потом Глеб остепенился и понял, что быть носителем ума – это ещё очень мало, ведь человек – это ум, душа и бессмертный дух, обитающий вне времени и пространства. В праславянских же и славянских языках «человек» расшифровывался несколько иначе – «чело», то есть высота, род, принадлежность к роду, и «век», обозначающее не только вечность, но и силу (недаром же существует слово «обезвекнуть» в значении «ослабеть»). Проще говоря, в славянской речи понятие «человек» продолжало нести первое и главное значение – принадлежность к роду вечного, роду сильного (только силу стоит понимать как информационный поток энергии, пребывающей вне времени-пространства).

– Со-ман – соединение умов, сиречь Властитель разума, – продолжила зеркалица. – Ты же используешь частицу «со», чтобы объяснить множественность – «содружество», «собратья».

– Всё равно не понимаю, – нахмурился Глеб. – Со-ман – множественность ума? И что с того?

– А то, что Со-ман выполняет роль медиатора между тремя главными уровнями бытия – Правью, Явью и Навью (в том числе, Прахом). Ты же, наверняка, знаешь о том, что ясносветлые звёзды с шестого неба не способны спускаться в Навь, а змеи-демоны с четвёртого круга не могут подниматься в измерения Прави.

– Знаю. Веденея, звезда, с которой я путешествовал, боялась того, что в Тени Мирового древа её свет может иссякнуть.

– Вот видишь! – усмехнулась зеркалица. – Для звёзд и змеев и прочих – установлены границы. Со-ман – связующее звено, Со-ман способен ходить повсюду, Со-ман – это медиатор между всеми.

Тут Глеб припомнил рисунок в своей книге, рассказывающей о мировоззрении древних народов, – на рисунке том изображалось как раз Мировое древо: на кроне его сидела птица, явно воплощавшая в себе светлую сторону, у корней – змей, существо подземное, пожирающее, а посредине – белка. Вариации этой животной троицы могли меняться – вместо змея, например, кабан, а вместо белки – мышь. Вещий Боян, сказитель старины глубокой, «мысью» по древу растекался, а «мысь» – это в понятийном смысле различных диалектов и «мышь», и «белка». Чтобы проверить свою догадку, Глеб спросил:

– А Со-маны способны превращаться в животных?

– Да, занимаются оборотничеством, – ответила зеркалица. – Со-маны вообще любят играть образами – в мирах Яви они чаще из-за определённых условий являются в виде мыши, белки или, на крайний случай, в образе странника-рассказчика. Но там, где измерение шире и более открыто резким изменениям, Со-маны любят покуролесить.