Засмотревшись, Глеб пропустил момент, когда демоническая собака, вынырнув из сгустков мглы, впилась зубами в крыло и, помусолив, отбросила его в сторону. Боль пронзает насквозь всё существо, он больше не может управлять собой и снова низвергается, жадно хватаясь скрюченными пальцами за воздух…

На сей раз он упал прямо в центр толпы, расшиб лоб, нос и губы, едва не вывихнул ноги. Сборище ликует, улюлюкает, подбирает перья, пожарники гомерически смеются, хватаясь за толстые животы, невеста с презрительным «фи!» кидает в лицо шипастые розы, будто нарочно осыпая лепестками. И только маленький мальчик лет девяти-десяти отделяется от всех этих зубоскалов, подходит к рухнувшему ангелу, обхватывает его лицо дрожащими ладошками и, чуть касаясь, целует в окровавленные уста. Глебу кажется, что этот мальчик – это он в детстве, однако утверждать подобное не берётся. «Лети!» – еле слышно шепчет ребёнок, и ангел из последних сил взвивается ввысь. Он минует стражей ужасной реки, никто не способен помешать ему достичь цели, обрести желаемое, и вот… пугающие твари уже позади, хотя и не слишком-то отстают, вот он – противоположный берег! Глеб узнал лик Веденеи, глубокий взгляд, чарующую красоту… она всё также мила и восхитительна!

В крылья впиваются демоны, он протягивает руку, прося помощи у ясносветлой звезды. Она простирает ладонь навстречу, однако из кончиков её пальцев хлынул серебристый поток, который обжёг грудь и опалил крылья. Глеб не может больше сопротивляться, кошмарные твари отбрасывают вниз. Он перестал трепыхаться – ради чего продолжать борьбу? Нет в этом никакого смысла, если даже Веденея предала его, сожгла собственным блеском, поразила сверкающим лучом вместо того, чтобы посодействовать. Падение происходит быстро, на земле иглами торчат вековечные сосны, невесть когда посаженные на территории парка.

«Это конец…» – с такой печальной мыслью Глеб очнулся после приснившегося кошмара.

Возвратившись из невероятного странствия, Глеб свыкся с данностью, что вокруг него слепцы, не различающие полуявь. Мириться с таким оказалось сложно. С домовым, дворовым, барабашками и прочими существами, недоступными большинству, но постоянно крутящимися рядом, Глебу не хотелось общаться – во-первых, он их дичился и говорить было не о чем, во-вторых, окружающие примут же за ненормального. Поэтому юноша научился «отключать» своё уникальное зрение. Правда, полного возврата к прежнему видению реальности не произошло. Всё равно мутными тенями мелькали снующие меж людей обитатели полуяви, а внутри каждого человека, в области сердца, прорисовывалась либо тёмная воронка, либо золотистая точка.

Однако чаще всего – не показывалось ничего. Таких Глеб мысленно окрестил «пустышками» и не забывал пользоваться данным термином, погружаясь в пучину долгих раздумий. Только лишь пару раз ему удалось заприметить людей с золотистой точкой, по цвету которой он называл их «золотыми людьми». На самом же деле, как довелось узнать несколько позже, этой точкой себя обозначала – божья искра. При рождении каждый человек несёт в себе божественную искорку, с помощью которой может раскрыть все тайны и загадки Вселенной. Искра – дар великой богини Макоши, проявленной во многих женских образах. Отсюда проистекает понятие «искренность», то есть «нести искру», «не утратить божью искру». Искренние люди – те, что слушают свою душу, ведь именно посредством души с ними общается их истинная бессмертная и безгранично мудрая сущность, условно называемая духом. Люди, не перечащие духу, побеждают оковы материального мира, Яви, побеждают зверя внутри себя, и потому издревле их обозначают словом «духовные». Они знают, как нужно жить, и не ищут ответов во внешних проявлениях, ибо понимают, что всё изначально сокрыто в них самих. Такие люди редко совершают поступки, способные перечеркнуть весь их жизненный путь, они знают цель и смысл своего существования и всеми силами стремятся постичь урок, ради которого боги даровали им это воплощение. Но, тем не менее, искренние и духовные – не являются синонимами: первые могут до конца не осознавать себя и своей роли, повинуясь внутренним порывам, в то время, как вторые более осознано проникаются благостью бытия.

Те люди, у которых зияла тёмная воронка, отталкивали Глеба – сколь ласковым и угодливым ни было бы их поведение по отношению к другим, он во всём сохранял с ними дистанцию. К огорчению, воронки встречались чаще, чем искры, – их носителей Глеб наградил кличкой «паразиты». Человек с темнотой в сердце мог легко заслужить доверие, найти общий язык практически с кем угодно, воронка на его груди будто затягивала, особенно «пустышек». Искренние, напротив, не всегда шли на контакт, порой могли и «обжечь». «Паразиты» же подобно тому, как присасываются к телу пиявки, находили себе шумные компании лжедрузей, с которыми чувствовали себя уютно, заставляли тратить на себя время, эмоции, проще говоря, жизненную силу и жизненный потенциал. Причём это был самый безобидный вид паразитизма. Глеб понял, что внимание – это один из главнейших ресурсов, и многие носители воронки предпочитают его добывать не экстравагантным поведением, а тем, что изображают из себя утончённых философов. Говоря, казалось бы, нечто разумное, глубокомысленное, они делали совершенно искажённые выводы, полные абсурда и противоестественности, словно просили им возразить. Но возражать было нельзя, ибо тут таилась скрытая ловушка – стоило только противопоставить что-то в ответ, как звучало якобы дельное предложение: «А почему? Докажи!». Оппонент, ощутив на несколько минут прилив уверенности, начинал сыпать неопровержимыми фактами, однако в конечном итоге твердолобость паразитов выворачивала всё наизнанку и засасывала, точно трясина… кружилась тёмная воронка в области сердца…

Третий же тип – «пустышки», обыватели, редко задумывающиеся о чём-либо, кроме нужд и потребностей собственной плоти. Они напоминали Глебу шофёра, который просто управляет транспортным средством и заботится только о том, чтобы не закончилось топливо, – этот шофёр не знает ни маршрута, ни пункта назначения, ни цели поездки, все его мысли заняты поиском новой автозаправочной станции, так что даже при всём усердии он движется в никуда, в небытие. Они либо поленились раскрывать имеющиеся таланты, либо засунули их в самые далёкие уголки души, что равносильно самоуничтожению. О таких раньше принято было говорить «бестолочь», то есть существующий без толка, или «бездарь», то есть не обладающий никаким даром. Вспоминая речи Алхимика, Глеб понимал, что страсти являются бездонной ямой, где бесследно пропадают жизненные ресурсы и всяческие усилия, из-за чего отмеренный срок проходит бесследно и бездарно. Поначалу Глеб пробовал им растолковать такое положение вещей, изъясняясь простым и понятным языком, однако вскоре осознал тщетность собственных попыток – тот, кто не хочет плыть самостоятельно, обречён утонуть.

Рассуждая в очередной раз обо всём этом, Глеб тяжело вздохнул. Сейчас он ехал на лекции в институт в маршрутке, полной шумных пассажиров. Бессодержательные пустые разговоры расположившихся рядом людей удручали его и вызывали раздражение. Спасением в данном случае являлись наушники и песни хороших исполнителей, пытавшихся сказать о чём-то важном и существенном. В голове зазвучала знакомая музыка, и знакомый текст исполнял уже полюбившийся голос:

Он усмехнулся про себя – такую реакцию вызвала фраза «…увидел небо в открытую дверь…». Да, увидел, и не одно, а все девять, все доступные и запретные небеса. И, действительно, это почти ничего, увы, не значит, это ничего не меняет. Возможно, он будет жить, а вполне возможно, только играть в жизнь. Теперь, после прозрения, после увиденной полуяви, нельзя сказать, кто же живёт по-настоящему – он, глядящий на мир открытыми глазами, или неисчислимые «пустышки»…