- Мрачновата лужица, - буркнул Ельсуков, не любивший летать над большой водой.

Однако сравнением морей долго заниматься нам не пришлось. Впереди и чуть ниже самолета неожиданно частой серией разорвалось около десятка зенитных снарядов. Такой плотности огня я не встречал. Посмотрел по сторонам [176] и понял, в чем дело. Немного правее нашего курса на юго-восток шел большой военный корабль.

- Крейсер бьет, уходи влево! - дал команду Ельсукову.

Он тут же резко накренил самолет и со снижением, набирая скорость, вышел из-под обстрела. Истребители под огнем несколько отстали от нас, но затем снова заняли свои места, увеличив дистанцию и интервал, чтобы не представлять собой компактную цель.

С момента встречи с кораблем наш полет проходил почти под непрерывным обстрелом. И чем мы были ближе к объекту разведки, тем он становился интенсивнее - не хотели немцы пропускать разведчиков к своим тайнам. Ельсуков маневрировал. На высоте немногим более 4000 метров мы вышли к Данцигской бухте. Сколько же там собралось кораблей!… И все били по нашему «Бостону». Порой казалось, что самолет летит по осколкам снарядов. «Аэрокобры» от нас не отставали, хотя им тоже доставалось. Иной раз близкий разрыв разбрасывал их по сторонам, словно воробьев.

Наконец впереди в серой дымке показался большой город-порт. Это Гдыня. У его причалов и на рейде было такое же столпотворение кораблей. Огонь заметно усилился, хотя казалось, что он уже достиг предела.

Через прицел вижу, как от причалов, оставляя пенные следы, бросились по сторонам несколько катеров, стал неуклюже разворачиваться большой пароход.

- Боевой! - кричу Ельсукову, и самолет сразу же перестает раскачиваться, нырять под разрывы, шарахаться в стороны. На щитке командного прибора мерно мигает зеленая лампочка, считая отснятые кадры. Я тоже занимаюсь счетом, но не снимков, а кораблей: запоминаю класс, расположение на рейде и у причалов. То же делают радист и стрелок. На земле мы сравним наши наблюдения.

Порт ушел под самолет, но нужно под огнем еще некоторое время выдержать курс, чтобы на пленку попала система полевой обороны города-крепости. Какие же невероятно длинные эти секунды! Ельсуков не выдерживает.

- Отворачиваю! - не кричит, а едва не стонет он. - Собьют! Зайдем еще раз…

- Держать, держать! - прошу я, хотя скованное страхом тело все острее чувствует приближение «нашего» снаряда. - Гриша, десять секунд… Еще десять секунд!

Ельсуков не отвечает, но курс выдерживает. Умеет приказать себе наш командир. А полоса разрывов совсем рядом. [177] Пристрелялись!… И неудивительно - самолет уже сорок секунд летит, не меняя курса. Я всем телом подаюсь назад, к бронеспинке - до разрывов рукой подать. И вот в какой-то миг самолет словно подпрыгнул, завалился в умопомрачительном крене и чуть ли не переворотом пошел к земле. Огромная тяжесть навалилась на спину, руки, шею, раненую ногу. Как-то неестественно взвыли моторы. Я попытался выключить фотоаппарат, но руки как будто приросли к сиденью - не оторвать.

Этот маневр, как я понял позже, был излюбленным способом Ельсукова уходить из зоны обстрела. Во всяком случае, через пару минут мы уже снова летели в спокойном небе. Кончился обстрел, и вновь нестерпимо стала ныть раненая нога. В меховом сапоге, как тогда, в памятном январском полете на Пшасныш, захлюпала кровь, разошлись швы. Хотя ясность не покидала голову, но я молил бога, судьбу, удачу, чтобы не потерять сознание, ведь главное-то еще впереди…

Наконец Сопот. Под нами всего лишь небольшой приморский курорт. Среди легких дач и коттеджей, разбросанных в хвойных рощах, виднеются несколько крупных строений. У кромки прибоя хорошо видна небольшая пристань и великолепный пляж - широкая песчаная дуга без единого пятнышка. Лишь в одном месте привалилась к берегу разбитая десантная баржа. Ничего не вызывает подозрения. Что тут заинтересовало штаб армии и фронта?…

Но стоило взглянуть вперед, как глазам открылась целая панорама мощных оборонительных сооружений: свежевырытые окопы, траншеи, артиллерийские позиции, узлы фортификационных сооружений. Вот это сюрприз! Наткнись с ходу на эту оборону наши наступающие с запада войска, не избежать бы крупных потерь. Выходит, стоило продираться сюда через пекло зенитного огня. От такой удачи даже нога стала меньше болеть.

- Гриша, нашли клад! Посмотри, какая картинка впереди…

- Порядочно фрицы наковыряли, - слышится удивленный голос Ельсукова. - Щелкай, штурман! Будет от нас подарок пехоте.

Удивительно, но несколько минут нас не трогали ни зенитки, ни немецкие истребители. Наши «аэрокобры» летели спокойно. Знаю по опыту - это ненадолго. Помня просьбу начальника штаба, заходим вдоль берега залива, с северного фланга оборонительной системы. Вновь мигает зеленый глаз командного прибора - идет съемка. [178]

Теперь впереди не менее важный объект разведки - крепость и порт Данциг. Вспомнил, как еще мальчишкой читал о далеком и загадочном «Данцигском коридоре», о претензиях немцев к Польше по поводу вольного города Данцига, который для немцев как бельмо на глазу и главное препятствие на сухопутном пути к цитадели германского пруссачества - крепости Кенигсберг. Как давно все это было. А сейчас я здесь и Данциг рядом. Не чудеса ли судьбы!

На ходу меняем план. Уходить в залив, как планировалось ранее, чтобы с востока неожиданно атаковать город, уже не имело смысла. Внезапности не получится: бухта забита кораблями, которые о нас наверняка все знают. Поэтому от Сопота идем точно по береговой кромке, решая в свою пользу сразу несколько задач: исключаем или снижаем эффективность огня кораблей, делаем заход с севера, откуда нас меньше ждут, и, что самое главное, выдерживаем маршрут вдоль города, растянувшегося с севера на юг, захватывая при этом широкоугольным аппаратом почти всю оборонительную систему.

Данциг затянут густой дымкой. Что-то сильно горит в районе причалов. Однако небо над городом безоблачное. Это освобождает нас от необходимости снижаться под облака - операция для разведчика весьма неприятная. Сквозь дымку Данциг виден как огромное скопление крыш красно-коричневого цвета. Так могут выглядеть только кирпич и черепица, главный и, пожалуй, единственный материал, из которого тысячу лет строился этот древний город - краса и гордость польского Поморья.

Вдруг раздается встревоженный голос стрелка-радиста:

- Командир, «куколки» полетели!

Ясно. «Аэрокобры» сбросили подвесные баки. Значит, в воздухе появились вражеские истребители. Для нас, разведчиков, это всегда некстати. Но делать нечего, сумели бы «ястребки» связать врага боем. Как ни странно, в подобной ситуации для нас есть и положительная сторона: когда в воздухе истребители противника, почти перестают бить зенитки. Этим мы и пользуемся - не меняя курса, идем точно по маршруту фотографирования, чтобы наверняка захватить оборонительные сооружения в пригородах. Нос самолета при этом точно направлен на устье Висленского канала, хорошо видного с воздуха. Видать, не зря я его запомнил перед полетом.

Снова, как-то уже очень мирно, мигает зеленый глазок [179] сигнальной лампочки. На всякий случай спрашиваю у радиста:

- Жужжит?

- Еще как! Все уши прожужжал.

Радисту хорошо слышно, как работают перематывающий механизм и затвор объектива. Его щелканье поднимает настроение стрелков - полет проходит нормально.

Истребителей противника пока не видно. Исчезли и наши «аэрокобры». Летим в непривычно пустом небе. Через остекленный пол кабины вижу две группы штурмовиков, идущих пеленгом. Вокруг них облачками вспыхивают разрывы зенитных снарядов. Может быть, поэтому и нас не трогают - отвлекли «горбатые» огонь зениток на себя. Спасибо им!

В конце маршрута перед носом нашего бомбардировщика вдруг выскочила «аэрокобра» и, словно вдогонку за ней, ударили зенитки. Едва успел подумать: «Кончилась спокойная жизнь», как раздалась нервная скороговорка стрелка:

- Командир, два «фоккера» на хвосте!…

Застучали крупнокалиберные бортовые пулеметы. «Аэрокобра», сверкнув белым брюхом, переворотом ушла вниз.