…Внизу промелькнула железнодорожная магистраль, и тут же впервые за весь полет густо ударили зенитки. Один из снарядов разорвался почти рядом с машиной Колесова. Взрыв подбросил самолет на десяток метров, опасно накренил его, но Колесов выровнял машину и вновь пристроился к ведущему.

В это время на встречном курсе появилась идущая от цели эскадрилья Поначевного. Самолеты летели беспорядочной группой. Их было семь, двоих не хватало. Над строем вилась четверка «аэрокобр» - все прикрытие!

- Смотри, как потрепали ребят, - сказал Семен, - двух самолетов нет.

- Две «кобры» сбиты зенитками, - добавил радист Головачев. Он хорошо знал, что происходит в эфире.

- А ведь с прикрытием ходили…

В следующую минуту произошел радиообмен, который трудно забыть.

Вначале раздался голос ведущего истребителей прикрытия капитана Макарова:

- «Факиры», почему без сопровождения?

- У себя спросите, соратнички, - ответил Колодин. В его голосе не трудно было уловить досаду.

Некоторое время эфир молчал, видно, Макаров оценивал ответ бомбардировщика. Затем он скомандовал своим ведомым:

- Двадцать первый, топай домой. Я парой прикрою этих сироток.

- Вас понял, - ответил двадцать первый. Потом, словно спохватившись, воскликнул отчаянной скороговоркой: - Командир, не понял! Парой - эскадрилью?

- Все ты понял, Гриша… Бог не выдаст - свинья не съест. Топай домой.

- Мы остаемся, товарищ командир! Бомберы Поначевного дойдут сами. Нельзя парой, вы же видели…

- Выполнять приказание, двадцать первый!

Истребитель Гриша замолчал. Все, кто слушал этот короткий, но выразительный диалог, тоже молчали: каждый по-своему переживал мужественное решение командира истребителей - прикрыть девятку бомбардировщиков парой в районе, кишевшем «мессерами» и «фокке-вульфами». Великая сила фронтового братства в этот миг диктовала поступки. [154]

- Спасибо, «Беркут», - растроганно пробасил Евгений Колодин.

- Этим не отделаешься. Вернемся живыми - сто граммов поставишь. Работать с ходу, иначе уйду - горючий в обрез. Понял, «Факир»?

- Понял, понял! «Факиры», удар с одного захода. Будьте внимательны. Разворот от цели правый.

С этой минуты точкой, на которой как бы сфокусировалось внимание эскадрильи, стал один человек - штурман ведущего самолета Владимир Монахов. Теперь только от его мастерства, выдержки и мужества зависела точность удара по цели. Откроются бомболюки его машины - тут же щелкнут железными челюстями шестнадцать других створок, чуть покажется из чрева ведущей машины первая бомба - мгновенно все штурманы девятки до упора вдавят кнопки бомбосбрасывателей. Секунда промедления - сотни метров перелет.

Когда загорелся самолет Дмитрия Колесова, никто не видел.

При подходе к цели на девятку обрушился такой шквал зенитного огня, что померкло небо. Через несколько минут ее со всех сторон атаковали шестнадцать истребителей «Фокке-Вульф-190». Капитан В. Зубов, шедший несколько справа и ниже девятки, видел, как четыре «фоккера» с близкой дистанции вели огонь по левому звену девятки. Стрелки мужественно и дружно отбивались. Над строем бомбардировщиков, словно живой, колыхался ковер из сотен трассирующих пуль и снарядов. Пара «аэрокобр» вела неравный бой с шестью «фокке-вульфами». Одного капитану Макарову удалось сбить, но и сам он получил пушечную очередь в правое крыло.

Вначале загорелся самолет младшего лейтенанта Саухина. За ним, оставляя след горящего бензина, резко ушла к земле машина младшего лейтенанта Харитонова. Остальные, отбиваясь от истребителей, упорно прорывались к цели. Не отставал и Колесов. Но тот, кто видел, как неуверенно летела его машина, без труда понял, что еще на подходе к Плоньску Колесов был ранен и вел машину с большим трудом. Стрелок-радист Кузьмин из экипажа Саухина позже рассказывал, что в какой-то момент боя слышал, как Колесов докладывал о ранении и в то же время подбадривал свой экипаж, хотя Головачев и Любушкин уже не вели огонь по противнику. Спаренные пулеметы стрелка неподвижно торчали вверх, а радист не отвечал на вызовы.

На развороте от цели, когда эскадрилья, выполняя боевое [155] задание, накрыла бомбами станцию Плоньск, самолет Колесова стал выбрасывать струи густого черного дыма. Было видно, как внутри него что-то взрывалось и сильно горело. Некоторое время он летел, переваливаясь с крыла на крыло, словно летчик некстати решил кого-то приветствовать. На самом деле (об этом нетрудно было догадаться) Колесов из последних сил боролся за жизнь экипажа. Но вот самолет медленно перевернулся на спину, клюнул носом и вошел почти в отвесное пикирование. Никто не видел, чтобы кто-то покинул падающий самолет с парашютом.

Несколько позже в журнале боевых действий полка я прочел: «Судьба экипажей младших лейтенантов Колесова и Харитонова неизвестна».

И только через сорок лет после этого памятного боя в небе Польши я узнал, как трагично сложилась судьба моего друга Семена Чечкова. Он, уже тяжело больной человек, прислал мне несколько писем, свои фронтовые записки, свидетельства людей, его окружавших.

Привожу их почти дословно.

* * *

«…Как мне удалось выбить люк ударом унта, я плохо помню. Когда самолет перевернулся на спину и стал падать, я понял, что в живых остался один. Падая, самолет штопорил. Вероятно, из-за этого меня бросило на аварийный люк. Мой парашют раскрылся у самой земли. От удара я потерял сознание…

Очнувшись, увидел затянутое облаками пустынное небо. «Выходит, я жив?» Не успел об этом подумать, как небо заслонила голова в немецкой каске, в лицо ткнулся черный зрачок автомата.

- Вставай, приехали. - Странно, говорили по-русски.

Я с трудом сел - встать не мог, подламывались ноги, сильно болела спина. Вокруг стояли люди в немецкой форме. На головных уборах знак и три белые буквы РОА - «Русская освободительная армия». Вот, оказывается, в чем дело: к «своим» попал!…

Много слышал я о предателях, а вот теперь они рядом - русские ребята, враги своей Родины. Рука сама потянулась к кобуре.

- Пистолетик твой тю-тю - улетел, видать, с самолетом. - Это говорил человек со злым маленьким лицом. - Так что не трудись искать, товарищ большевичек.

«Надо встать, - приказываю себе. - Не сидеть же перед врагами». [156]

Оперся руками о мерзлую землю, но вдруг резкая боль в спине - поплыли деревья, небо, фигуры в немецкой форме. Однако преодолел себя, встал. Страха не было, нарастала злость, которую вызывали эти пятеро в немецкой форме, с немецким оружием и с русскими лицами. Одни из них в стороне возился с моим парашютом.

Вокруг стояла тишина. После событий в воздухе она ощущалась особенно остро. Лишь очень далеко, за стеной хвойного леса, угадывался глухой ровный гул, словно там работала огромная машина или шумел водопад. Это был гул фронта.

- Давай топай к машине, - приказал власовец с нашивками ефрейтора, очевидно старший группы.

Но я повернулся к солдатам спиной и двинулся в сторону леса. Не успел сделать несколько шагов, как сильный удар в спину свалил меня на землю. Я вновь потерял сознание и очнулся, когда щекой почувствовал деревянный пол грузовика. Меня бросили на тряпье, руки туго стянула парашютной стропой.

Конвоиры молча расселись но бортам машины. Солдат с злобной миной на лице бормотал ругательства и старался пнуть меня сапогом. Меня это уже не сердило. Я смотрел вверх на ровные, словно переполненные снегом облака и с горечью вспоминал последние минуты нашего экипажа. Где они теперь, мои боевые друзья? Погибли, а может быть, как и я, попали в плен? Как круто меняется моя судьба! Всего полтора-два часа назад я был за сотни километров от этих мест, на земле, по которой уже никогда не пройдет война. А сейчас я среди врагов и неизвестно, что ждет меня впереди.

Молодой власовец, пристально и недобро рассматривая меня, спросил соседа: