Имеретинский не шел, не бежал, а просто летел, подгоняемый желанием скорей очутиться дома и убедиться, что там все благополучно. Выйдя из Летнего сада, ученый с грустью увидел, что на набережной нет ни одного извозчика; пришлось продолжать путь пешком. Прохожие удивленно оглядывались или испуганно сторонились при виде высокого человека, бежавшего куда-то, не разбирая дороги, но последний не обращал на это ровно никакого внимания. У него гвоздем засела одна мысль: шкап с чертежами открыт, — и он забыл обо всем остальном.

Между тем неизвестный преследователь отстал от Имеретинского или же пошел другой дорогой, так как не бежал за ним с такой же скоростью, как сам изобретатель.

Всякий может убедиться на собственном опыте, что под руку лезет непременно то, что сейчас вовсе не нужно; наоборот, нужное всегда куда-нибудь запропастится. Так было и с Имеретинским; сколько извозчиков он встретил, пока шел в Летний сад! теперь же не попадалось ни одного свободного. Лишь на Садовой, около самого Невского, сел он в пролетку, когда до дому и без того оставалось два шага. Однако ученый все время торопил извозчика, который старательно дергал и гнал свою лошадь; но она, очевидно, имела твердо выработанные правила езды и упорно не желала бежать скорей, чем мелкой рысью.

Наконец, вот и подъезд; поспешно достает Имеретинский деньги и, сунув второпях удивленному извозчику рубль вместо двугривенного и не слушая его благодарностей, несется вверх по лестнице, путаясь в длинной шубе и задыхаясь. Рука дрожит, и ключ не может попасть в замочную скважину. Ученый злобно шепчет:

— Черт возьми, этот проклятый ключ!

Имеретинский окончательно теряет терпение и, когда замок щелкнул, он так энергично открыл дверь, что чуть не сорвал ее с петель.

В кабинете всё было спокойно; шкап стоял приоткрытый по-прежнему.

Не раздеваясь, кинулся к нему запыхавшийся изобретатель, достал портфель с чертежами аппарата и поспешно раскрыл его. Внутри не было ничего, портфель был пуст! Тщетно перерыл Имеретинский весь шкап — чертежи пропали бесследно.

Пораженный изобретатель в изнеможении опустился на кресло.

ГЛАВА IV

Неожиданный посетитель

— Сергей!

— Наталья!

— Я еду.

— Куда?

— На Луну, Венеру или Марс, словом, за пределы Земли.

— Бедная моя сестрица, да ты, кажется, неожиданно… того…

— Нет, мой милейший братец, я не «того»… Шутки в сторону: решительно и бесповоротно я должна ехать. Если на это не согласится отец, я пойду к Имеретинскому, или просто спрячусь где-нибудь в аппарате.

— Ничего не понимаю. Тебе что-нибудь приснилось, что ли?

Молодая девушка, хорошенькая блондинка, с голубыми глазами и крайне подвижным лицом, нетерпеливо пожала плечами.

— Ты не догадлив. А, впрочем, догадаться, действительно, трудно.

— О, женщины, вот ваша логика!

— Не перебивай и спрячь в карман свое мужское величие, а то ничего не расскажу.

Сергей покорно наклонил голову, а Наташа, до-вольная победой, сделала ему гримасу.

— Ты знаешь, отчего папа вчера так поздно вернулся с собрания?

— Нет, я уже благополучно спал в то время.

— Ну, так читай.

С этими словами она протянула брату газету. Водворилось молчание, что не часто бывало и никогда долго не продолжалось в присутствии Наташи.

Разговор происходил за чаем в большой и комфортабельной столовой в доме графа Аракчеева, председателя клуба «Наука и Прогресс». Молодые собеседники были его дети. Двадцатилетний Сергей проходил математический факультет университета. Сестра, двумя годами моложе его, весной кончала гимназию и собиралась на курсы. Оба только что встали, и Наташа начала вышеприведенный диалог, не успев даже поздороваться с братом. Через пять минут молчания она уже потеряла терпение и опять заговорила:

— Ах, Сережа, кончай поскорее!

— Сейчас, сейчас; всего несколько строк осталось.

Дочитав до конца, он отложил газету, в которой был отчет о вчерашнем 244-м собрании клуба.

— Ну-с, что вы скажете?

— Скажу, что это открытие начнет новую эру в истории человечества. Я рад, что живу в такое время. Но ты, конечно, никуда не поедешь.

— Почему это?

— Жаль, что папа еще спит и нельзя его будить, так как он вчера поздно лег, — продолжал Сергей, не отвечая Наташе. Он был, видимо, сильно заинтересован проектом Имеретинского и хотел узнать от отца все подробности.

— Как бы то ни было, а надо идти в университет. Сегодня профессор кончает о радиоактивности и, вероятно, покажет интересные опыты; не хочу их пропускать. А ты, Наташа, отчего не в гимназии?

— Мне на второй урок. Подожди минутку; я сейчас оденусь и мы пойдем вместе. До Дворцовой площади нам по дороге.

На улице они некоторое время шли молча. Затем Наташа заговорила серьезным тоном, при чем в глазах ее сверкнула решимость. Легкомыслие молодой девушки было чисто внешнее и объяснялось чрезвычайной живостью характера; в глубине души она была, наоборот, очень энергична и разумна.

— Ты, может быть, думаешь, что я только пошутила, говоря, что хочу ехать с первой небесной экспедицией? Нет, я совершенно серьезно решила сделать ради этого все от меня зависящее. А ты знаешь, что если женщина захочет, то поставит на своем.

— Но…

— Подожди, дай кончить. Как я уже говорила, прежде всего я думаю обратиться к папе, затем к Имеретинскому; но, признаться, я и сама думаю, что у обоих встречу категорический отказ. В таком случае у меня есть про запас маленький план, правда, пока совсем не разработанный. Теперь скажи: согласен ли ты помогать мне? Если да, то мы потолкуем еще о моем деле; если же нет, то забудь мои слова и обещай никому ничего не говорить.

Сергей немножко подумал, прежде чем ответить сестре.

— Видишь ли, Наташа; я бы, само собой разумеется, многое дал, чтобы принять участие в экспедиции; вполне понимаю и твое желание, но считаю его решительно неисполнимым; нас с тобой никогда не возьмут в путешествие. Там нужны люди ученые, которые могли бы произвести научные исследования той планеты, которую посетит экспедиция. Тебя это касается даже еще больше, чем меня: мало ли, какие трудности, лишения и опасности, непосильные даже здоровому мужчине, не то, что такой молоденькой девушке, как ты, могут встретиться первым небесным пионерам. Нет, как ни соблазнительно быть в их числе, благоразумие заставляет отказаться от такого желания.

— Итак, ты против меня. Жаль. Лишений и опасностей я не боюсь; что же касается того, что экспедиции нужны ученые исследователи, то, я думаю, что и женщина для них далеко не будет лишней, так как, что бы вы, мужчины, ни говорили, мы практичнее и хозяйственнее вас.

— С этим я спорить не стану; но брать с собой лишнего человека, для которого надо запасаться провиантом и кислородом, только ради того, чтобы съесть лучше изжаренный бифштекс, — вряд ли очень практично. Поэтому я остаюсь при своем мнении и обещаю, согласно твоему желанию, никому не говорить о твоих неосуществимых планах.

— Неосуществимых? посмотрим!

На этом брат и сестра разошлись.

Граф Аракчеев занимал большой фамильный особняк недалеко от клуба, в котором он председательствовал. Он рано лишился жены, и дети остались без матери совсем маленькими. Аракчеев поручил их воспитание старушке-англичанке, мистрисс Уайд, которая была гувернанткой еще у покойной графини; сам же он весь погрузился в науку, ограничиваясь тем, что баловал детей. Но нет худа без добра: благодаря этому, сын и дочь, хотя сравнительно мало знали отца, боготворили его и считали во всем высшим авторитетом. Года за два до начала нашего рассказа мистрисс Уайд скончалась, оставив в глубоком горе осиротевшую семью графа. Почтенная англичанка вполне заменяла Сергею и Наташе мать, и лишиться ее было для них тяжелым ударом. Но молодость все забывает, а старый граф, утративший в лице умершей верного друга, нашел утешение в астрономии. Таким образом, они остались втроем, при чем брат с сестрой, хотя и ссорились частенько, но были дружны, как два Аякса.