Это мрачное царство составляло целый поселок, и Имеретинский провел своих спутников через несколько дворов и построек, прежде чем они добрались до того корпуса, где был аппарат. Ученые, несколько оглушенные фабричным грохотом, вошли в обширное помещение, где царствовала сравнительная тишина, и увидали огромную раму из светлого, блестящего, как серебро, металла.

Она состояла из квадратов со сторонами в два метра, так что всего их на требующиеся 900 кв. м. приходилось 225. Большая часть этих «окон» была уже затянута тончайшими листами того же серебристого сплава, и в общем получалось блестящее поле с поперечником в 35 метр. в виде круга. Посередине оставалось круглое отверстие; несколько брусьев из рамы заходили в него и, очевидно, должны были служить для скрепления зеркала с вагоном, который займет срединное отверстие. Сложная система рычагов приводила рефлектор в движение и позволяла поворачивать его в разные стороны.

Имеретинский подробно объяснил Флигенфенгеру устройство зеркала. Он показал, как оно будет действовать, как его двигать и т. д. Зоолог с увлечением слушал, задавал тысячи вопросов, на которые изобретатель не успевал даже отвечать, и ни минуты не стоял спокойно. Он три раза обежал вокруг зеркала и все время восторгался его блеском и величиной. Добровольский попробовал несколько успокоить своего сожителя, но вмешательство хладнокровного астронома чуть не вызвало новой ссоры между ними. Наконец, Имеретинский остановил разволновавшегося коллегу словами:

— Однако, уже четверть восьмого, господа, пойдемте скорее осматривать вагон, а то закроют завод. Я надеюсь, Карл Карлович, что ваше будущее помещение придется вам по вкусу.

— О, я нисколько не сомневаюсь в этом, — воскликнул зоолог, — после того, что я видел, я считаю вас настоящим чародеем.

— Не меня одного, а всю строительную комиссию, в числе которой был и Борис Геннадьевич. Ваши похвалы относятся к нему не меньше, чем ко мне, — попробовал Имеретинский помирить приятелей.

Но Флигенфенгер все еще был сердит на Добровольского и потому сухо сказал, мельком взглянув на астронома:

— К нему?.. Нет, он тут не при чем.

Пройдя несколько дворов и стеклянных галерей, компания очутилась в сравнительно небольшом здании, ярко освещенном электрическим светом. Здесь было только трое рабочих; двое из них что-то разыскивали в углу и скоро ушли, а третий осматривал угли в электрических фонарях. Когда последний увидел вошедших, в глазах его сверкнула тревога; он посмотрел, который час, и промолвил про себя: «Неужели они тут долго пробудут. Нам не нужна их жизнь.»

Под одним из фонарей, укрепленный на сталь-ной подставке, стоял вагончик «Победителя пространства.» Он был сделан, подобно зеркалу, из блестяще-белого сплава и имел форму цилиндра с закругленным верхним основанием, что придавало вагону поразительное сходство с огромной гранатой. Но чтобы метнуть ее, пришлось бы построить пушку, размерами не уступающую той, из которой Жюль Верн выстрелил в Луну. Пять окон, как будто гигантские глаза фантастического чудовища, смотрели во все стороны: одно наверх и по два крест-на-крест в каждом этаже. Внизу было еще шестое окно, но подставка скрывала его. На верхней и нижней стороне к вагону были приделаны резервуары водородно-кислородного аппарата Люмьера — Вассерштофа; они образовывали как бы вздутия на его поверхности. В стенках снаряда отражались окружающие предметы, но все получалось в искаженном виде.

Это забавное свойство выпуклых зеркал, которое всякий имеет возможность проверить на самоваре, послужило причиной новой размолвки Добровольского и Флигенфенгера. Астроном нашел, что комичнее всего получаются в подобных зеркалах фигуры толстяков маленького роста. Флигенфенгер увидал тут явную насмешку по своему адресу и ответил колкостью. Возникла ссора, окончание которой совершенно не предвиделось, и которая поэтому могла бы продолжаться и до сих пор, если бы Наташа не остановила распетушившихся противников; она на-звала обоих «крайне нелюбезными» и «сухими учеными, которые не умеют поддерживать веселое настроение общества.» Огорошенные такой отповедью, вечно спорящие друзья замолкли и дали Имеретинскому возможность объяснить устройство вагона. Молодой изобретатель начал говорить, когда колокол на заводе прозвонил половину восьмого.

— Снаружи вагон, как видите, не представляет ничего замечательного. Окна сделаны из толстых двойных чечевиц закаленного стекла, способного выдерживать давление и удары не хуже стали. Вот ручка рычага; нажав ее, мы открываем дверь и можем войти внутрь нашего небесного дома. Пожалуйте!

С этими словами Имеретинский вошел в вагон, показывая дорогу своим спутникам. У всех невольно вырвался крик восторга. Очевидно, внутренняя отделка была уже закончена, так как все было устроено действительно великолепно. Стены были обтянуты красивым и мягким сукном, Около одной из них был привинчен к полу изящный стол, а по середине нижней комнаты в полу блестело окошко, обнесенное невысокой решеткой. Оно задергивалось занавеской из черной, плотной материи. Через два других окна в стене, также снабженных занавесками, лились волны электрического света от фонарей, освещавших тот корпус завода, где находился описываемый вагон. Лампочка, плита и краны от аппарата Люмьера-Вассерштофа, ручки от различных рычагов, приводящих в движение зеркало — были в образцовом порядке расположены по стенкам. Легкая, витая лестница вела в верхний этаж. Там было еще светлее, благодаря тому, что свет проникал из всех трех окон. Стены также были обтянуты сукном, но другого рисунка. Закругленный потолок имел вид небольшого купола. Здесь наверху стоял шкаф с различными научными инструментами, книгами и домашней утварью. Меблировку, кроме шкафа, составляли стол и легкие плетеные стулья. Вторая лампочка с платиновой пластинкой служила для освещения верхней комнаты. Сюда также на всякий случай провели краны от резервуаров с водородом и кислородом.

— А что такое вот эта машинка? — спросила Наташа, указывая на большой сосуд на подставке, катающийся на колесах.

— Это автоматический механизм для удаления углекислоты. Все чудесные изобретения наших уважаемых коллег Люмьера и Вассерштофа, — ответил Имеретинский. — Ну что, господа, недурно? Здесь мы с князем Гольцовым трудились. Кстати, он все еще обдумывает устройство аппарата для измерения скорости вагона в пространстве; ведь вот взялся же за неисполнимое дело.

Флигенфенгер прямо захлебывался от восторга. На этот раз от него не отставала и Наташа; даже Добровольский оживился; он прежде не заходил еще внутрь вагона и теперь также был приятно поражен. Восклицания так и сыпались.

— Как хорошо будет ехать в такой прелестной комнате!

— Да ведь это дворец!

— Да здравствует Валентин Александрович!

— Наш «Победитель пространства» лучше любого экспресса!

— И при том во много раз быстрее!

— И красивее!

— И удобнее.

Большие башенные часы завода громко пробили без четверти восемь. У рабочего, осматривавшего фонарь, от волнения затряслись руки, но он справился с собой и продолжал свое дело. Затем он взял лестницу, по которой поднимался к фонарям, и вышел на двор. Здесь он остановился и, вынув часы, стал следить за стрелкой: было без 12-ти минут восемь. Из здания, где находились ученые и Наташа, к нему доносились веселые, молодые голоса людей, не знавших, что их ожидает в самом недалеком будущем. Общий энтузиазм еще не улегся, и все оживленно говорили про вагон.

— А знаете, — заявила Наташа, — ведь истинный победитель пространства, по моему, не аппарат, который мы сейчас видели.

— А кто же? — спросили ее остальные с удивлением.

— Кто? А ну-ка догадайтесь, — поддразнивала их молодая девушка.

— Наталья Александровна, не смейтесь над недогадливостью бедных служителей науки и наставьте их на путь истинный, — притворно грустным и обиженным тоном сказал Имеретинский.

— Да вы сами, Валентин Александрович! — ответила Наташа, бросив на него взгляд, полный искреннего восхищения и густо покраснев. — Разве не вы изобрели этот чудный небесный поезд, на котором мы полетим? Разве не вы в нем все так хорошо устроили? Нет, вы просто… — Но тут она совсем смешалась и сконфузилась чуть не до слез.