Наташа, Имеретинский и Добровольский держались вместе и толковали о том, как они устроятся в пути. Им было немного грустно. Да это и понятно: кто знает, на сколько времени они покидают землю? Может быть навсегда! Мало ли, какие опасности могут ожидать их в межпланетном пространстве и на далекой Венере! Путешественникам было бы гораздо приятнее вместо торжественных проводов провести последние часы с родными и друзьями, но теперь было поздно: гостей пригласили, надо их принимать.

К четырем часам все общество было в сборе, не хватало только Флигенфенгера. Добровольский был очень удивлен и даже встревожен опозданием своего друга и сожителя. Когда он уходил из дому, Карл Карлович сказал, что сейчас приедет: ему оставалось захватить только кое-какие мелочи для зоологических экскурсий на Венере. Тщетно прождав еще минут десять, решили начинать обед, не дожидаясь четвертого члена экспедиции; вместе с тем отправили посыльного узнать, что с ним случилось? Через полчаса посыльный вернулся и доложил, что Флигенфенгер просит не беспокоиться и не ждать его с обедом, так как он немного задержался с последними сборами.

Огромный стол в виде буквы П, предназначенный для четырехсот человек, был убран с большим вкусом и знанием дела. Он утопал в живых цветах и сверкал от целых гор хрусталя и серебра. Особенный фурор произвела одна гигантская ваза, заказанная специально для этого случая. Она возвышалась на отдельной подставке в середине П-образного стола. Фрукты в вазе были разложены таким образом, что изображали солнечную систему со всеми планетами и спутниками. Место Солнца занимала колоссальная, ярко-желтая дыня; она была вполне достойна выпавшей на ее долю почетной роли. Яблоки, груши, персики, абрикосы и проч., различных величин и окрасок, изображали планеты и спутников. Целый пояс слив символизировал астероиды. Между яблоком-Землей и персиком-Венерой красовалась небольшая модель «Победителя пространства» — удивительно тонкой работы. Перед началом обеда гостям были розданы на память изящные серебряные жетоны с гербом клуба «Наука и Прогресс» и с рельефным изображением того же «Победителя пространства.»

Во главе стола сидели отъезжающие, члены строительной комиссии и наиболее почетные гости: председатель Академии наук, городской голова, ректор университета; далее остальные приглашенные и прогрессисты в полном составе. Сначала настроение было вялое, и разговоры шли как будто только из приличия. Но чем дальше подвигался обед, тем веселее все становились, параллельно с уменьшением количества разнообразных вин.

Душой общества являлись несомненно Гольцов и Штернцеллер. Первый, как главный распорядитель праздника, считал своим долгом занимать и развлекать гостей, чтобы они сохранили приятное воспоминание об этом дне. Природное остроумие и веселый характер, вместе с блестящим светским воспитанием, делали князя умелым и интересным собеседником: около него не умолкали веселые разговоры и искренний смех. Штернцеллер был также в ударе и поражал всех, кто близко его знал, необыкновенно радужным расположением духа. Такое чисто юношеское возбуждение старого астронома было, собственно, не совсем понятно. Как мог он радоваться отъезду экспедиции, когда сам же во время заседания, посвященного выбору планеты, нарисовал мрачную картину того, что, по его мнению, ожидало путешественников за пределами Земли? Или он переменил мнение и заранее наслаждался теми ценными астрономическими открытиями, которыми экспедиция обогатит науку? Да, часто трудно было понять Штернцеллера, и его истинные взгляды и желания оставались для всех загадкой.

Аракчеев старался не нарушать общего веселого настроения и бодрился; но это ему стоило больших усилий воли; он не мог отделаться от беспокойства за Наташу, предпринимавшую нешуточное путешествие; тем более, что все странные покушения и необъяснимые происшествия, сопровождавшие постройку аппарата, казались ему зловещими; одно утешало его: за пределами Земли дочь его и ее спутники будут недосягаемы для неизвестных врагов.

Наташа, наоборот, совсем развеселилась во время обеда и видела все в розовом свете. Венера казалась ей настоящим раем, а переезд в 40 миллионов клм. — увеселительной прогулкой. Она уже мечтала о будущем свидании с отцом и братом и наобещала им целую гору чудес с Венеры. Сергей радовался за сестру, но вместе с тем жалел отца и заранее чувствовал, что будет скучать без Наташи.

Имеретинский волновался в ожидании минуты, когда Солнце понесет его аппарат, и боялся, что последний почему-либо не оправдает надежд; такой неудачи, казалось ему, он не вынесет.

Добровольский был серьезен, как всегда, и уже в течение получаса тщетно объяснял своему соседу, председателю Русского Энтомологического Общества, не понимавшему решительно ничего во всем, что не касалось насекомых, почему экспедиция отправляется вечером, а не утром или в полдень.

— Дело, видите ли, в том, — старался растолковать астроном, — что днем Солнце находится у нас почти над головой, и его лучи не только не могут унести аппарат с Земли, но еще, наоборот, помешают воздушным шарам поднять его. Относительно Солнца, конечно, было бы все равно, лететь нам утром или вечером, но благодаря тому, что Земля не только вращается вокруг оси, но и вокруг Солнца — эти два движения комбинируются таким образом, что вечером мы находимся, так сказать, за Землей, в ее движении по орбите и, поднявшись на аппарате, станем от нее отставать; утром же, наоборот, мы бываем перед Землей и нам пришлось бы ее обгонять, что, очевидно, не удобнее.

Энтомолог выслушивал Добровольского, задумчиво повторял: «Мы находимся за Землей в ее движении по орбите…» и видимо ничего не понимал. Тогда астроном опять принимался объяснять сначала, но столь же безуспешно.

Было уже пять часов, и обед подходил к концу; в бокалах играло и пенилось шампанское; настало время для тостов и речей. Наиболее дружный взрыв аплодисментов и приветственных возгласов вызвала следующая небольшая речь Гольцова:

— Нынешний день, — сказал князь, — является важнейшим историческим перевалом за все многовековое существование человечества. Будущие ученые несомненно разделят историю на два периода: от начала культуры — до изобретения Валентина Александровича и от этого знаменательного события до конца жизни человечества. Действительно, до сих пор образовывались государства и развивались культуры, часто в корне изменявшие жизнь на всем земном шаре; делались открытия, также влиявшие на пять частей света; но, господа, все это происходило в тесных пределах нашей планеты; чего бы нового, гениального ни добилась наука, какие бы грандиозные социальные перевороты ни потрясали человечество — иные, далекие миры оставались вне исторического процесса и казались навсегда недоступными для завоевания их нашей культурой. Коперник сорвал Землю из центра Вселенной и сказал людям: «Ваша Земля песчинка в безбрежной Вселенной, а вы атомы, копошащиеся на ее поверхности.» Но сила разума не ограничена, и мы теперь имеем право сказать: «Наша планета только песчинка, в таком случае мы помчимся за ее пределы и все-таки станем владыками мира!» Отныне каждый шаг человеческой культуры будет влиять на судьбы не только Земли, но и остальной Вселенной. Свет знания, подобно материальному свету, проникнет во все уголки безбрежного звездного океана и откроет нам величественные тайны мироздания.

За этой речью следовали все новые и новые, и, казалось, конца им не будет. Но время шло, и настала пора подумать об отъезде.

Толпа на Марсовом поле давно теряла терпение, ожидая, когда же, наконец, появятся путешественники на площадке воздушных шаров. Составился импровизированный митинг, на котором решили выбрать депутацию и отправить ее к Имеретинскому, чтобы просить его поскорее выйти на платформу, так как сотни тысяч, собравшиеся на проводы, желают с ним проститься. Без четверти шесть путешественники распрощались с родными и знакомыми и поднялись по веревочным лестницам на чуть-чуть колыхавшуюся платформу, где стоял аппарат. Появление их вызвало дружное, долго не смолкавшее ура. Затем один из членов депутации от имени всех присутствующих простился с отъезжающими и пожелал им всего, что полагается в подобных случаях. Имеретинский был искренно растроган общим сочувствием, и горячо благодарил сограждан. Его сильный, молодой голос разносился по всему полю, и прощальные слова звучали гордо и весело. Корреспонденты старательно записывали, фотографы делали снимок за снимком, не жалея пластинок и кинематографических фильм.