— Экономная, — проговорила девушка. — Дела сейчас не очень.

— Ага, у нее всегда — не очень… А люди видят, на каком джипе катается по городу. Постоянно с разными местными начальниками. С милицейскими чуть не в обнимку. С этими… олигархами нашими…

— Мам, вот я тебя умоляю: где у нас олигархи? В наших-то широтах…

— Ищи. Не сыщешь здесь — шукай дальше. Без олигарха, дочка, тебе сейчас нельзя.

Алиса вздрогнула и откинула голову, словно получила пощечину.

— Ты что… Ты серьезно?

— Даже очень. Тебе мужик нужен, Алиса. Богатый, солидный. Пускай даже не сильно молодой. Молодые сейчас мозги коноплей прокурят, печень горилкой попортят, и все, дочка: сушите весла, пишите письма. От таких уроды рождаются. Без глаза, без пальца, с болячками разными…

— Ты это тоже по телевизору видела?

— Видела, — кивнула мать.

— Когда ты только успеваешь его смотреть.

— Зима, дочка. Базар рано расходится. И вообще… Хочешь — сама проверь, там, когда ни включишь, только про такое и вещают. Я уже просвещенная.

— Вижу.

— Плохо видишь! — повысила голос мать, неловко повернулась, скривилась, — видимо, боль в пояснице напомнила о себе. — И глядишь не туда, — продолжила уже тише. — Можно подумать, не знаешь, как Воронша ваша по жизни устроилась. Не нужна была никому. Пока молоденькая — еще так-сяк. Чуть постарше — надо богатого дядьку искать. Нашла. Пожила. Развелась. Хату вон какую получила. И живет в свое удовольствие. Вас вот, глупеньких, муштрует под себя.

Разве не так?

— Мы с ней, мама, в баню вместе не ходили. И Валентина мне не подружка, детей нам не крестить.

— Их завести сперва надо, детей-то! — снова выкрикнула мать, тут же закашлялась, опять заговорила спокойнее. — Ей поздно уже. Да и не хочет, я так думаю. Хотела бы — давно подсуетилась, муж бы еще на алименты расщедрился. Потом решал вопросы для сыночка, никуда не делся бы. Сейчас, Алиса, на вопросы не отвечают — их решают.

— Тоже по телевизору видела?

— Не первый год на базаре стою.

— Ага, то-то я слышу, новости базарные.

— Тебе вот смешно, девушка…

— Ой, мам, в том, что ты сейчас тут говоришь, смешного мало, правда.

— Я согласна, дочка. И послушай меня, не перебивай, когда еще вот так получится, — мать снова поудобнее устроилась на подушках, на этот раз двигаясь осторожно, стараясь вновь не спровоцировать боль. — Девчонки, твои красивые подружки, чего в модели подались, под Валькино крыло, как думаешь? Продать себя дороже. Чтоб по гостиницам не шляться в городе, по барам или того хуже — по вокзалам да трассам. Они вкладывают в себя. И ты вкладывай, девочка. Я в свое время про такое не думала. Я вообще думала мало, знала еще меньше. Сама ведь видишь, как живем. Полно мужиков ездит вокруг, которым для этого самого ихнего престижу нужна рядом лялька вроде тебя.

У Алисы сперло дыхание.

— Мама… Я для тебя… Я — лялька?

— Для меня ты дочка… которой я не хочу такой жизни. И я не всегда такая была. Родилась не хуже тебя нынешней с лица. Куда все ушло, не скажешь мне? Может, фотографий наших из альбома давно не смотрела?

Она права: Алиса давненько не перебирала семейные альбомы, этот неизменный атрибут любого дома уверенно уходил в небытие. На смену пришли цифровые фотографии, сложенные в компьютерную папку. Чтобы их просмотреть, надо включать компьютер специально, потому бесконечное перелистывание снимков давно перестало быть одним из любимых занятий современников.

Но тут же девушку озарила вспышка воспоминаний: давно, очень давно виденное старое черно-белое фото, на котором она сама, молодая, моложе даже себя нынешней, стоит у забора в старомодном некрасивом платье… Да, так выглядела ее мать в свои семнадцать. И такой ее Алиса не видела вживую ни разу, с самого своего рождения.

— Была я красивая, была, — повторяла между тем женщина, уже не обращая внимания на то, слушает ее дочка или нет. — Могло и у меня по-другому склеиться. Ты хоть времени не теряй. Любой ведь возьмет. Хорошо устроишься — нам с Колькой помощь…

— Мама! Я вам разве не помогаю и так! Совести у тебя нет! — взорвалась Алиса, даже вскочив на волне праведного гнева.

— Твоих денег не надо, дочка. Тебе они слишком тяжело даются. Мужикам, сволочам, легче, проще. Вот они пускай содержат и кормят. Тебя и нас заодно.

Девушка не поверила своим ушам. Она не хотела этому верить: родная мать уговаривает ее продать себя подороже. Видит в этом единственный выход, даже не подозревая: Алиса с недавних пор этим же и занимается. Тут же подумалось: рассказать бы тебе все, отхлестать правдой по глазам. Что бы тогда сказала, интересно?.. Она даже открыла рот, собираясь обрушить на мать откровения. Но промолчала, закусила губу, повернулась и вышла в соседнюю комнату, к большому зеркалу.

Встала перед ним, оглядела себя с ног до головы. И приняла решение: в самом деле, гори оно все огнем.

Собиралась недолго. Не знала, куда хочет уехать, — ей не терпелось поскорее убраться отсюда. О том, кто и когда сделает матери следующий укол, даже не подумала. Ничего, даст Бог, не помрет. Она давно живет, многое успела понять в своей и чужой жизни. Настолько много, что готова смириться, если ее дочь продаст себя пусть не первому попавшемуся богачу, ладно — не второму, зато третьему — уж непременно, наверняка. К тому же Алису только сейчас переполнила обида: маму совсем не интересует, где пропадает ее дочь. Она готова поверить любой лжи, даже не задумываясь, может ли происходить подобное на самом деле. Это оказалось, по большому счету, самым важным — мать мало волнует, чем зарабатывает на жизнь дочь и нравится ли это самой девушке.

Возможно, тому нашлись бы объяснения. Только Алиса не хотела их искать. Девушка не собиралась оправдывать поведение матери. Пусть она разбита жизнью, мало образованна и больна. Если у самой нет достоинства, не стоит полагать, что такое состояние души и подобное мировоззрение передается по наследству. В любом случае мать невольно напомнила Алисе, как называется то, чем занимается дочь, и во время разговора девушка поняла: хочешь изменить хоть что-то — меняй не раздумывая.

Уходи не оглядываясь.

Она взяла лишь рюкзачок, куда сунула три пары белья, запасные колготки, новые вязаные носки, два простеньких свитерка, в отдельный кармашек — паспорт и банковскую карточку, там лежало три с лишним тысячи. Наличных сыскалось больше, но Алиса, немного поразмыслив, решила не брать с собой все. Разделив на неравные части пачку сотенных купюр, бóльшую оставила на кухонном столе, меньшую, сложив вдвое, спрятала в нагрудный карман курки. «Живите, как хотите», — подумала девушка, припечатав деньги сверху кружкой. Колька — пацан, его должно быть жалко, только с ним как раз ничего не случится — мальчишка потому что. Его мать уж точно лялькой не обзовет и за буратину богатого сватать не станет.

Натянув вязаную шапочку почти на самые брови, Али са, уходя, бросила взгляд в комнату. Мать лежала на спи не и, похоже, дремала. Видимо, боль понемногу отпускала, бессонная, беспокойная ночь давала о себе знать, требовала компенсации. Поддавшись мимолетному порыву, Алиса хотела громко попрощаться, разбудить маму, бросить перед уходом что-то едкое, пусть надолго запомнит. Но так же мгновенно передумала: это ее бегство тоже было спонтанным, совершенно непродуманным, тем не менее уверенным решением. Стоит заговорить, показалось девушке, и она вновь все переиграет. Нет, уж делать так делать. До свидания. Точнее, прощайте. Буду звонить.

А может, не буду, как сама захочу.

Уже выйдя из дому и поправив на плече шлейку нетяжелого рюкзака, Алиса нашла ответы еще на два мучивших ее вопроса. Собственно, первый: «Куда ехать-то?» — не то чтоб очень мучил. Другой конечной точки, кроме Киева, она себе не представляла. Не потому, что имела на главный город своей страны какие-то особые виды: Алисе просто хотелось затеряться, а другие города по пути, тот же Ровно, для этих целей не подходили. Внезапно фантазия девушки понеслась еще дальше: ее неодолимо потянуло к морю. Да, зима, холод и слякоть. Это не важно, она ведь не была на море ни разу, ей не пляж нужен — хочется просто постоять одиноко на берегу, послушать прибой, пусть соленые брызги оросят лицо. Из Киева в Крым добраться зимой проще простого. Так что с этой минуты ее спонтанное бегство обрело цель одновременно со смыслом. Вопрос номер два разрешился еще быстрее: ей никто не позвонит и она ни с кем не свяжется, потому что телефона больше не будет.