Сотни во главе с Темрюком настигли хвост ордынского отряда и принялись

рубить мунгал, нанося удары сзади, в первых лучах солнца было видно, как

сверкает саблей Якуна, как Прокуда набрасывается на врага коршуном, как не

отстает от них отрок Данейка, а рядом не спускает с него глаз Звяга, старый

ратник, ходивший в походы при князе Мстиславе Святославиче. У них шло

слаженно до тех пор, пока голова отряда нехристей не повернула вдруг

обратно, обтекая ратников и отрезая путь к отступлению, со стороны леса

сорвалась на подмогу лавина всадников, а из-за холма, на котором продолжал

возвышаться знатный хан, выползла еще одна лавина и помчалась по направлению

к взводному мосту. Вятка, собравшийся было поспешить на помощь друзьям, осознал, что не успеет придти на помощь, и что они могут сами оказаться

отрезанными от реки с мостом через нее. Он еще надеялся, что бог Перун опять

сотворит чудо и повернет охоту на удачу, но уже понимал, что изменить

что-либо не удастся. Увидел, как спешат к переправе два поредевших отряда

козлян и как закрываются ворота на противоположном конце крепости, в которые

успели проскочить дружинники, занимавшиеся ловитвой на стороне, выходящей в

степи. И тогда он принял единственно правильное решение, могущее облегчить

ситуацию. Отвернувшись от воев во главе с Темрюком, обреченных драться снова

в окружении, он указал саблей на лавину мунгал, катившуюся к мосту. С места

взяв в карьер, увлек за собой отряды, ждавшие его слова, нужно было

встретить незваных гостей булатной сталью, чтобы другие группы успели

добежать до проездной башни и укрыться за воротами. А если Перун повернется

к козлянам лицом, связать ту лавину бранью, чтобы потом была возможность

придти на помощь Темрюку и его воям вместе с сотнями Латыны, перед этим

пришедшими на подмогу к нему. Мунгальская лава приближалась с огромной

скоростью, впереди летели знаменосцы и военачальники в блестящих доспехах с

перьями, воткнутыми в шишаки невысоких шлемов и с разноцветными лентами на

концах копий, наклоненных вперед.

За ними стелилась стена конницы, сверкавшая круглыми щитами, ощетинившаяся саблями и дротиками. За Вяткой собралось тоже немало ратников, кроме всего, отряды дружинников, спешившие к переправе, изменили направление

и теперь вливались в общий строй. Но силы были не равными, ордынцы, не

навязывая битвы, могли смять козлян как сухостой по краям оврагов и не

останавливаясь промчаться до переправы, чтобы потом ворваться в крепость.

Вятка это понимал, он скосил глаза в сторону реки, где группа из двух

десятков воев должна была ощетиниться оружием возле моста и увидел, что она

заняла оборону по его бокам. Тогда он, не сбавляя хода, завернул коня к

середине равнины, увлекая за собой ратников, успевших сплотиться в единый

кулак, и заставляя этим маневром повернуть голову мунгальской лавины за

ними. А когда ее передние ряды помчались наперерез отряду, снова отвернул к

реке, заставив их повторить маневр. Мощный поток мунгальских всадников, летящий за лучшими воинами орды, не сумел сразу перестроиться, он понесся

дальше, рассыпаясь по равнине как горох и оставив кешиктенов один на один с

козлянами. Вятка направил скакуна на ордынца в богатых доспехах, это был

толстый мунгалин с брезгливым выражением на блиновидном лице, широкая

стрелка, опущенная с серебряного шлема, едва прикрывала плоскую переносицу с

вывороченными ноздрями. Узкие глаза с приподнятыми у висков краями выражали

ненависть, они источали беспощадность, делавшую каменными складки вокруг

оскаленного рта с гнилыми зубами. Выступающий подбородок с редкой

растительностью утопал в скаладках жира под ним, он опирался на грудь, прикрытую чешуйчатой кольчугой. Ордынец сидел в седле как вкопанный, обхватив толстыми коленями коротких ног бока мохнатого коня с большой

мордой, щерившего зубы, выбить его оттуда было практически невозможно.

Тысяцкий подумал, что надо было подобрать возле юрты и дротик, чтобы бросить

его издалека, заставив врага поменять уверенность на морде на беспокойство, а теперь такое право было у мунгалина, которым тот собирался

воспользоваться. Но нехристь, подскочив на расстояние броска, вдруг швырнул

дротик на землю и выхватил из ножен кривую саблю, рябое лицо расплылось в

радостной улыбке, словно к нему подогнали породистого скакуна.

– Урусут, урусут.., кху, кху! Менгу, урусут! – осклабился он, осаживая

коня и останавливаясь напротив Вятки. – Алыб барын, тысацнык, дзе-дзе!

Вятка собрался было обрушить саблю на бармицу, прикрывавшую короткую

шею мунгалина, но сдержал удар и в упор уставился на него. Вокруг

разгоралась сеча, уже слышался звон клинков и первые крики раненных, но ни

один из воинов с обеих сторон не заходил в круг, в центре которого

остановились оба противника. Скоро и сеча принялась стихать, словно

остановленная по повелению того, кто обладал большой властью, воины стали

стекаться к месту поединка воевод, указанному его величеством случаем, разделенные узким проходом. Тысяцкий стряхнул напряжение, он повел глазами

вокруг, начиная осознавать, что перед ним не простой мунгалин, а носитель

высших знаков отличия в орде. Об этом говорили серебряные доспехи с шлемом, к которому был прикреплен рыжий конский хвост, и такие же стремена со

шпорами на красных сапогах с высокими каблуками. И вдруг понял, отчего

ордынец расцвел как маков цвет в летнюю пору, его обрадовало облачение

урусута, в котором он тоже усмотрел знаки высшей власти. Для воина орды было

величайшим почетом срубить голову урусутскому воеводе и преподнести ее, насаженую на копье, великому Бату-хану. Значит, пришло время для подарка от

княгини Марьи Дмитриевны, обязанного теперь сыграть непростую роль в

поединке Вятки с важным ордынским военачальником. Он презрительно

усмехнулся:

– Дзе, тугарин, дзе, это хорошо, что мы с тобой сошлись, но ты бы не

торопился ухмыляться, – повертел он клинок в руках. – У нас молвят – не след

делить шкуру медведя, пока он шастает по лесу.

– Дзе, дзе, урусут! – бестолково покивал противник головой, примериваясь саблей для удара. – Уррагх, монгол! – Вот и славно, а то вы норовите все по змеиному, – расправил Вятка

плечи, трогая повод коня. – За Русь!

Сабли скрестились в воздухе, пробуя на прочность металл и крепость

запястий воинов, лезвия со скрежетом заскользили друг по другу, пока не

дошли до упоров на ручках, поединщики почти соприкоснулись лбами. Вятка

вперил зрачки в продолговатые и черные щели ордынца, клокотавшие дерзкой

яростью, и ничего там больше не разглядел. Не было в глазах противника ни

смысла, ни любопытства, ни другого чувства, а вскипала там одна ярость, залившая кровью крохотные белки, изломавшая до неузнаваемости черты желтого

лица, больше похожая на животную. Стало ясно, мунгалин ничего не знает ни о

благородстве, ни о пощаде, ни тем более о справедливости, он привык к одному

в отношениях с людьми мерилу действий-к безнаказанности. Вспомнились

рассказы старых дружинников, в которых они сравнивали чагонизовы орды с

тьмами прузей, плодящихся на лету и пожирающих все на пути, оставляющих

после себя лишь пустыню. Они уже подтвердили сказанное – вокруг Козельска, столицы многолюдного удельного княжества, в живых не осталось ни одного

посадского, решивших на беду переждать смуту под басурманами, как опустели

дальние и ближние погосты, замолкли в лесах птичьи трели и звериные голоса.

Правы оказались сбеги, погибла Русь, подпавшая под ордынскую пяту, вряд ли

она теперь возродится. Это обстоятельство, давно известное козлянам, повернулось в душе у Вятки другим концом и ударило по жилам, вызвав протест, схожий с протестом молодого мужика против незванной смерти, он напружинил