в них. Это была сеча не на живот, а на судьбину, в которой тысячи воинов

погибали за одну ночь, и в ней решалось, кому любоваться дальше на весенний

разноцвет, а кому уткнуться в землю и отдать ей последние соки. Тысяцкий

ударил каблуками сапог в бока коня, увлекая за собой малую рать, уже можно

было рассмотреть, как вои Порокуды вздымают ордынские сабли и рубят ими

нехристей, тесня к середине равнины, как разбегаются те под мощными ударами

козлян с обоих сторон, стремясь выскользнуть по узкому проходу к лесу или к

реке. Но от Жиздры навстречу неслась слитная группа Латыны, она с маху

врезалась в нестройные ряды потерявшего управление врага, накалывая его на

пики и срубая под корень как подоспевшую капусту. Ратники помнили напутствие

козельского князя Мстислава Святославича ставшего князем Черниговского

княжества который говорил что степняков надо выслеживать рано по утру или

поздно вечером, когда узкие глаза слипаются совсем. Тогда они теряются и не

держат дисциплину, с помощью которой ханы скрепляют полки в единое целое и

они становятся непобедимыми. И уничтожать без пощады, чтобы неповадно было

разевать рот на чужие скрины и порубы. Они следовали твердо этому указу, не

поддаваясь на уловки и стараясь бить в одно место.

Отряды Вятки и Прокуды наконец прорвали окружение и не распыляясь на

разбегавшихся ордынцев, пошли на выручку Темрюку с Якуной, к ним

присоединилась группа дружинников из крепости. Небо светлело все сильнее, из-за леса вырвались первые лучи солнца, озарившие облака, сбившиеся над

городом в кучу, но нарождающийся день не был на руку охотникам, потому что

враг мог опомниться и ударить по ним всеми силами. Вятка отобрал группу в

два десятка ратников и послал ее держать подступы к разводному мосту, он

успел заметить, как в утренней дымке вознесся на пологий холм на краю

равнины мунгальский всадник на породистом коне, вслед за ним поднялась на

вершину пышная свита в богатой броне. Это обстоятельство не предвещало

ничего хорошего, оно заставляло лишь поворачиваться быстрее, Вятка вырвался

на мохнатом скакуне вперед и указал саблей на сотни нехристей, отделявшие их

от охотников под началом Темрюка с Якуной, зажатых между ними: – Вои, там наши братья! – крикнул он. – Пришел наш черед вызволять их

от мунгал!

– Слава Вятке! – подбодрили себя криками дружинники. – Веди нас, витязь, на поганых! Около трех сотен конников натянули луки, отобранные у врага, они

воздели их дротики и поскакали лавиной навстречу ордынцам, продолжавшим

окружать воев с двумя сотскими во главе, прижатых к берегу Жиздры. Когда до

первых рядов оставалось с десяток сажен, тысяцкий осадил коня и отдал

приказ:

– Сотни, рази нехристей! Стрелы и дротики, пущенные ратниками на скаку, устремились к

разноцветному воинству, приготовившемуся встречать их саблями. Это был

просчет ордынских ханов, решивших, что урусуты поступят так, как поступали

всегда, то есть, сразу ринутся на врага, и не упредивших атаку встречной

стрельбой из луков. Они не поняли, что вятичи переняли многие приемы и

теперь представляли из себя один из ордынских полков, более мощный, не

уступавший учителям в подлости. И когда с коней стали падать пораженные

воины, джагуны замешкались с командами, чем вселили в подчиненных еще больше

неуверенности. Мунгалы попятились назад и скоро смешались с соплеменниками, отбивавшими с тыла наскоки дружинников Темрюка и Якуны, это привело к панике

в рядах, ситуация сложилась такая, будто они попали в окружение сами. Вятка

понял, что ратный успех сам идет козлянам в руки, он сжал бока лошади

коленями и закрутил саблями перед собой с такой скоростью, словно это ветряк

поймал деревянными лопастями сильную струю ветра. Кто из ордынцев попадал в

стальной круг, тот не выходил из него живым, а падал под копыта коней

изрубленным куском мяса. За тысяцким пристроилась Улябиха, сил у нее было

меньше, но ловкостью и сноровкой природа наделила сполна, баба замахивалась

на тугарина саблей, сама же, когда враг отклонялся, открывая незащищенные

места, ширяла туда острием копья, держа его прижатым до времени к боку

лошади и потому не привлекающим внимания. Рядом с нею, по другую сторону от

Вятки, ломился в гущу нехристей Званок, поодаль раззудил плечо для брани

Прокуда с верными воями, успевшими подобрать кроме сабель и дротиков круглые

щиты пришельцев. Встряхнулись, заметив мощную подмогу, дружинники Темрюка и

Якуны, из их глоток вырвались кличи, заставившие дрогнуть самых закаленных

ордынцев. Мунгалы стали чаще поглядывать в сторону холма на краю равнины, на

котором высилась фигура всадника в шлеме, украшенном лисьим хвостом, позади

развивалось в руках кешиктена пятихвостое знамя. Рядом замерли в почтении

несколько ханов в богато украшенных доспехах и делал перед всеми

однообразные круги колдун в высоком колпаке с бубном в руках. Наконец шаман

упал на землю и слился с нею, теперь все зависело от того, какую весть

принесли мангусы, служившие посредниками между ним и Тенгрэ, повелителем

синего неба.

А сеча тем временем продолжала собирать урожай убитыми и раненными, клоня победу то к урусутам, то отбирая ее у них, чтобы в следующее мгновение

снова украсить сиянием высокие их шлемы, и тогда сабли в их руках

превращались в длинные мечи, достававшие врагов везде. Ордынцы от мощных

ударов козлян слетали с седел соломенными чучелами, наставленными воеводой

на княжьем подворье для потешных игр, раболепные фигуры мелькали ногами в

воздухе и катились по земле степным перекати-полем, чтобы приткнуться под

копыта озлобленных лошадей и превратиться в кучу кровавого дерьма, прикрытого грязными тряпками. Ратники почувствовали перевес в силе, они

стали теснить врага к лесу, не давая ему опомниться, одновременно захватывая

в кольцо, чтобы исполнить то, что не смогли сделать ордынские полки с ними.

Казалось, победа была предрешена, оставалось добить сломленного противника, а потом умчаться к стенам крепости, подобрав раненных вместе с убитыми, чтобы придать последних земле. И это кольцо вокруг одного из полков орды, пропитанного, как вся она, смертельным ядом наживы и зависти, наконец-то

замкнулось. И вдруг воздух огласил рев длинных труб и громкий бой в

барабаны, в которые вплелись хриплые стенания рожков, ордынцы как по команде

отхлынули от дружинников и бросились в бега, держа направление к лесу, куда

их теснили. Вятка ринулся было вдогонку, перехватив тугарина, снес ему

голову вместе с неуклюжим треухом, рассек лицо второму, не успевшему

отвернуть от него, и только после этого заставил себя опомниться и замереть

на месте. Взору предстала картина, породившая в голове сомнения по поводу

бегства врага, который был больше числом, а значит, имел возможность

перекрыть отступы козельских отрядов к воротам крепости. Вокруг радовались

освобождению из окружения ратники Темрюка, Прокуды с Якуной и других

сотников, считавших себя недавно смертниками, они били друг друга кулаками в

плечи и пытались обниматься, не слезая с коней. Это продолжалось до тех пор, пока мимо на полном скаку не пронеслась большая группа ордынцев, отставшая

от основных сил, откуда она взялась, никто толком понять так и не сумел.

Темрюк, не успевший отойти от брани, бросился наперерез ей с поднятой

саблей, за ним устремились отряды других сотников, на месте остались только

вои тысяцкого, да группа Латыны, решившая не нарушать приказа.

– Темрюк, охолонь! – крикнул Вятка вдогонку другу, но тот ничего не

слышал и не видел, он продолжал бить саблей по крупу лошади, повернув ее

плашмя, наращивая скорость. Не оглянулись на тысяцкого и другие смельчаки, хотя Вятка снова обозвал их полным голосом. – Это ловушка, завертайте назад!