бросились на врагов, стараясь продать жизни подороже, а Мытера завладел

мунгальской лошадью и засверкал саблей, потускневшей вскоре от крови. Званок

в бессилии заскрипел зубами, отвернулся, чтобы скрыться с остальными воями в

навале из досок и бревен, и здесь их накрыла туча стрел, пущенная ордынской

лавой, летевшей от ворот. Многие дружинники, оборонявшиеся рядом, попадали

как подкошенные под основание стены, другие заспешили к пролому с древками, торчащими из рук и спин. Пролом забился скованными в движениях раненными, заставляя воев, не успевших в него проскользнуть, обернуться лицом к врагу и

схватиться за ножи. Две стрелы впились друг за другом сотскому в грудь и в

шею, следующая сбила с головы шлем, он попытался взяться за край бревна, измочаленного мунгальским пороком, чтобы подтянуть тело к проему, где ждали

верные друзья. Но очередное зазубренное жало воткнулось в тыльную сторону

руки, пригвоздив ее к дереву и сбив начальный порыв, он рванул стрелу из

раны, она с хрустом обломалась. Званок сорвал с древка ладонь, сунулся опять

в пролом и вдруг понял, что сделать тройку шагов до спасительного края на

той стороне стены не удастся – там продолжали толкаться раненные ратники, не

успевшие убраться вовнутрь. Он откачнулся назад и зашарил по поясу, отыскивая костяную рукоятку ножа чтобы метнуть оружие во врага, набегавшего

с раззявлеными пастями на плоских лицах. Почти все охотники были убиты, лишь

несколько человек прижались плечом к плечу, луки были закинуты за спины, для

них не было стрел, они ощетинились ножами. Оставалось встретить поганых

так-же, как перед этим поступили ратники Мытеры, порубленные мунгальскими

саблями. Охотники пошли на ордынцев, выискивая каждый свою добычу, за ними

шагнул сотский, старавшийся удержаться на ногах, он не успел сделать второго

шага, в голову попал дротик, глаза залила кровавая муть, сквозь которую

виделось как в тумане. Званок собрался с силами и метнул нож в ближайшего

нехристя, несущегося на него со вздетой саблей, успел заметить, как

попытался тот уклониться от клинка и не смог этого сделать, лезвие нашло

малую щель между пластинами доспеха и погрузилось в тело по рукоятку. Так он

и пронесся, вихляясь тряпичным чучелом мимо сотского, истыканного стрелами

соплеменников и не желавшего падать на землю до тех пор, пока какой-то

кипчак не проткнул его дротиком насквозь. Последнее, что увидел Званок, это

стену вокруг родного города, за который дрался не щадя живота, она была

сплошной, будто не было в ней никакого пролома.

Вятка оторвался от бойницы и в сердцах ударил кулаком по дубовым плахам

внутри заборола, он видел, как погиб Званок с большей половиной отряда

охотников, ярость разрывала его на части, она искала выход, и нужно было до

поры удерживать ее внутри, чтобы потом дать ей волю. Перед проездной башней

носилась взад-вперед только сотня ордынцев во главе с начальником, не

рвавшимся в толчею за воротами и не бросившимся в погоню за охотниками, а

решившем переждать смуту в отдалении. Это был хитрый мунгалин, убедившийся

за время урусутского похода на опыте, что самое ценное достается тому, кто

умеет ждать нужного момента. Но в этот раз он просчитался, крепость защищали

воины во главе с воеводами, знавшими про этот закон не по наслышке, недаром

отборные части орды не могли взять ее в течении почти двух месяцев, в то

время, как вся северо-восточная Русь была завоевана в три месяца с

небольшим. Воевода вышел на прясло и гаркнул дружинникам, оборонявшимся на

навершии и в вежах:

– Ратники, добивайте ордынцев в проходе и разите их перед башней, – а

потом крикнул вниз, не замечая воротного сторожевого, стоявшего рядом.-

Запахивайте створки на заворины.

Обе воротины под напором двух десятков воев качнулись и поползли

навстречу друг другу, стремясь соединиться в сплошную стену, в просвет между

ними бросились задние ряды попавших в засаду нехристей, уцелевших от

расстрела в упор со стен днешнего града. На подмогу с визгом понеслась сотня

хитрого мунгалина, надумавшего удержать проход открытым, первые ряды

наткнулись на камнепад со стрелами защитников крепости и потоки смолы, полившиеся на головы. Воротины сошлись кованными сторонами и окаменели, прихваченные изнутри крепкими заворинами, намертво вогнатыми в пазы.

Сторожевые ратники спрятались за щитами, выставленными вперед, и ощетинились

длинными копьями, уперев их пятками в основание ворот. Сверху каленым градом

их поддержали дружинники, разделившиеся на пряслах на две стороны –

внутреннюю и внешнюю.

– Прогадал поганый нехристь, – притопнул Вятка сапогом по доскам, когда

мунгалы, попавшие в засаду, отхлынули от ворот и сбились в пеструю кучу, таявшую от стрел козлян смальцем на сковороде. Он еще раз выглянул из

бойницы, прикидывая расстояние до стелющейся во весь опор к проездной башне

сотне ордынца. – Надумал было отсидеться за спинами, да пришлось идти на

штурм первому.

Сторожевой прицелился из лука и пустил стрелу, метясь в тех всадников, которые были поближе: – А теперь пускай дожидается подмоги себе, а мы ускорим его

нетерпение, – поддакнул он, споро насаживая на тетиву новую стрелу и

вскидывая лук. – Поздно тебе окститься, батыево отродье, получай-от гостинец

прямо с наковальни кузнеца Калемы.

Ратник поплевал на пальцы и прищурил левый глаз, дожидаясь, когда

мунгалин с нашивкой сотника на рукаве подскачет ближе. Но тот вдруг резко

осадил коня, пропуская вперед ордынцев и продолжая указывать саблей вперед, видимо, он не спешил попадать под убойный град со стен. Это стало очередной

его ошибкой, потому что попасть стрелой в скачущего воя было сложнее.

Сторожевой мигом поймал на край наконечника плоскую морду с вылезшими от

ярости глазами и звонко щелкнул тетивой, стрела проткнула воздух по прямой и

ударила всадника в глаз, заставив его вылететь из седла. Копыта степных

коней, обтекавших на бешеной скорости джагунова скакуна, втоптали в грязь

его полосатый халат вместе с содержимым, превратив все в кровавый пласт

поверх таких же тонких пластов, успевших затвердеть. Сотня ударилась

конскими грудями о закрытые воротины и заметелилась на месте, не в силах

вырваться из круговерти, созданной ее же необузданной силой. На навершии по

бокам проездной башни на расстояние до первых глухих веж усилилось

мельтешение ратников, спешивших довершить ратную работу, это сбежались вои, на участках которых устоялось относительное затишье. Тучи стрел и дротиков

устремлялись в скопления мунгал, превращая их в осенние бугры, утыканные

сохлым будыльем, не спешившим оголяться – так тесно вжались они друг в

друга. В груди у Вятки нарождалось чувство радости, готовое выплеснуться на

лицо, замысел, над которым они колдовали с воеводой Радыней, убитым

ордынской стрелой, при одобрении князем Василием Титычем, сулил принести

долгожданную победу над ордой, могущую повлиять на обстояние. Вдруг хан

Батыга задумается над потерями в живой силе, понесенными войском под

городком, и решит отвернуть от него, чтобы раствориться в степях. Тем более

сеча уходила на убыль, закрасневшееся солнце, раздутое до огромной величины, словно напиталось кровушкой неразумных людишек, проваливалось за стену леса, ощетинившегося перед ночью вершинами вековых елей. Вот была бы удача, тогда

вятичи сумели бы подготовиться к очередному набегу поганых так, что ни один

из них не сумел бы войти в Жиздру и замутить воды немытыми телами, не то что

карабкаться тараканами по стенам крепости. И вдруг взгляд его упал на место

в стене, где был пролом, он по прежнему зиял рваной дырой. Видимо ходившие