мышцы и отбросил от себя звероподобного ордынца, не ставящего ни во что

жизнь другого человека. Теперь у него возникла мысль о том, что таким

извергам места на земле не должно быть, иначе она превратится в безжизненную

пустыню или в мунгальскую степь, выжженную и вымороженную, оживающую разве

что весной для того, чтобы наплодить новые орды двуногих прузей. Тысяцкий

бросил коня навстречу породистому ордынцу, стремясь подобраться поближе, но

тот заставил скакуна отпрянуть назад, одновременно вытягивая навстречу

ратнику руку с саблей. Лошади под седоками заплясали в дикой пляске, то

сближая их на расстояние удара, то отскакивая друг от друга, чтобы через

мгновение осесть на задние ноги и взлететь над землей в высоком прыжке.

Вятка выдернул из-за пояса вторую саблю, он закрутил перед собой стальной

круг, стремясь улучшить момент, достать противника и срубить его, бывшего

начальником над всей лавой. Тогда можно было бы посеять панику дерзкой

атакой на заносчивых кешиктенов и заставить нехристей отступить хоть на

время, за которое решилась бы судьба ночной охоты. Но мунгалин будто сросся

с лошадью, не переставая совершать на ней прыжки из стороны в сторону, оставаясь неуязвимым для клинка урусута. Вятка почувствовал, что силы у него

стали убывать, в то время как зрелый годами ордынец только распалялся, похваляясь ловкостью владения оружием перед своей гвардией, кружившей вокруг

обоих. Он решил сменить тактику боя, отбив очередной наскок хана, сунул одну

саблю за пояс, выдернув вместо нее засапожный нож, заметил, что поединщик на

эти действия даже ухом не повел, для него важнее оказалось загнать урусута

до упадка сил и на виду у всех отрезать ему голову. Нехристь видимо не знал, что так хорошо владеть ножами, как вятичи, не умел никто, потому что они

привыкли обращаться с ними с берестяных люлек, Вятка выбросил саблю вперед и

устремился в атаку, заставив противника поднять клинок для отражения

нападения, и тут-же из-под рукава у него вырвалась стальная полоска, окрашенная зарею в красный цвет. Она полетела острием под жирный подбородок

врага, не защищенный пластинами драгоценного доспеха, вряд ли бы тот сумел

увернуться, если взять во внимание его тело, укрытое слоями жира как степная

юрта войлоком. Но и тут произошло чудо, заставившее Вятку отступить, неповоротливый мунгалин махнул саблей перед носом и нож зазвенел на землю, изо рта у нехристя вырвалось клокотание, отдаленно похожее на смех. Он

подался вперед и с презрением сплюнул на землю, давая понять, что подобных

ножей перевидал немало, чем подтвердил истину, что все толстые люди обладают

отменной реакцией. Тысяцкий забегал пальцами по ремню и наткнулся на второй

нож, придавленный лишней саблей, еще никто из охотников не выходил за ворота

крепости, не имея при себе двух ножей, один из которых предназначался для

охоты на крупного зверя, а второй для выделки шкуры. Вятке нужно было

закончить поединок как можно быстрее, иначе пышущий здоровьем мунгалин мог

укатать его как отрока, не успевшего отпробовать крови на вкус. Он завернул

коня, как бы показывая, что собирается покинуть поле боя, а когда противник

бросился за ним, рванул на себя уздечку, заставляя лошадь взвиться на дыбы и

став тем самым выше преследователя на целую сажень. Мунгалин не успел

затормозить, избегая прямого столкновения, он отвернул вбок, занося саблю

для удара, но тысяцкий опустил клинок на его голову первым, тем более, что

сверху выбрать выгодное положение стало легче. Шлем слетел с головы

ордынского полководца, обнажив бритый череп и оттопыренные уши, начавшие

заливаться кровью, Вятка бросил коня вперед и полоснул лезвием по толстой

шее, слишком сильным было напряжение, чтобы за один удар освободиться от

него, и слишком наглым показался противник, чтобы оставлять ему хоть малость

на спасение. Мунгалин издал клокочущий звук, словно рассмеялся в последний

раз, упав грудью на высокую стойку седла, завалился на бок и шмякнулся о

землю, зацепившись серебряной шпорой за серебряное стремя. Скакун гнедой

масти с гривой, заплетенной в мелкие косички, нервно переступил копытами и

замер над хозяином, всхрапывая ноздрями и поводя крутыми боками с черными

разводами от пота. Вятка облегченно распрямился, он только теперь заметил, что находится в окружении кешиктенов с вислыми плечами и злыми глазами, пронизывающими его насквозь. Видно было, что они привыкли соблюдать правила

поединка, если не набросились на тысяцкого сразу и не разорвали его в

клочья, но никто не мешал им сделать это в любое мгновение. За их спинами

замелькали руки и плечи ратников, отбивавшихся от насевших на них узкоглазых

воинов из рядовых полков, решивших ускорить развязку, вои все видели, поэтому приняли вызов нехристей с одухотворенными лицами, уверенные в своей

правоте. Вятка поднял саблю в знак победы, затем опустил ее и тронул коня

коленями, принуждая его войти в узкий проход между воинами в добротных

доспехах и в шлемах, украшенных перьями. В руках у них были длинные копья с

разноцветными лентами, привязанными под наконечниками, а груди прикрывали

круглые щиты с острыми коническими выступами посередине. Никто из всадников

не шелохнулся, когда он въехал в узкий проход, едва не цепляясь кольчугой за

их броню, но взгляды всех горели бешенством, готовым вырваться наружу от

одного неосторожного движения. Тысяцкий завернул за их спины и привстал в

стременах, оглядывая открывшееся перед ним поле боя, он понял, что если не

случится чуда, никто из козлян не вырвется живым из лавины раскосых воинов, затопившей половину равнины. И он закричал, зычно и уверенно, стараясь

перекрыть звон и скрежет оружия, вопли людей и дикое ржание животных: – Ратники, победа за нами! – увидел вдруг, как ордынцы отхлынули назад, оставляя узкий проход, по которому можно было только продраться, рискуя к

концу лишиться шкуры. Стало ясно, что и победитель в честном поединке, если

он не мунгалин, не выскочит из плотного их кольца, и отдал приказ, больше

похожий на самоубийство. – Вои, навести луки к бою.

Козляне перекинули оружие из-за спин и натянули на глазах у противника

тетивы со стрелами, насаженными на них, у кого луков не оказалось, тот

приготовил для броска короткие дротики. Слаженные действия ратников

оказались для нехристей настолько неожиданными, что никто из них не успел

осознать, что происходит, уверенный в полной беспомощности урусутов.

Передние ряды лишь отшатнулись назад, выставляя стену из кожаных щитов и

пригибая за них головы, а Вятка въехал в проход, сразу оказавшийся для него

широким, добрался до середины и снова поднялся в стременах: – Други, держи тетивы на силе и отходи назад!

Сам развернул коня боком к ордынским полкам и стал пятиться вместе со

всеми, не опуская лица и не поднимая опущенной сабли. Молчаливый отход

небольшого отряда козлян продолжался до тех пор, пока между ним и

противником не образовалось расстояние в полтора десятка сажен, только после

этого тысяцкий крикнул заднему ряду дружинников, чтобы они заворачивали

лошадей и скакали к переправе, чтобы успеть встретить врага вместе с двумя

десятками ратников возле нее, если тот бросится в погоню. Те успели

доскакать до кустов на берегу реки, когда вся лава пришла в движение, ордынцы с дикими криками устремились вперед, намереваясь отрезать козлян от

моста.

– Рази поганых! – крикнул Вятка, он зло ощерился, увидев, как полетели

от метких выстрелов на землю многие ордынцы, а когда стих натужный звон

тетив, пустился галопом к реке. – За мной!

Он услышал дробный топот копыт своего отряда, отрывавшегося от