задержки под Козелеском, даказывал, что лучше подержать войско на голодном

пайке до момента, благоприятного для штурма этой крепости, нежели оставлять

у себя в тылу непогашенные очаги сопротивления, но курултай беспокоится по

поводу гибели воинов от голода и падежа животных по той же причине. Ведь

наши лучшие разведчики так и не нашли этого мифического Серёнасака, кладовой

города, набитой по рассказам урусутов зерном и мясными тушами. Ни один

отряд, уходивший на поиски, не вернулся обратно, хотя все знали направление, в котором она находится.

Субудай снова покивал головой, он не стал протягивать, несмотря на

желание, здоровой руки к пиале с хорзой, чтобы промочить горло, хотя сейчас, когда вокруг не было свидетелей, мог это сделать, как не спешил раскрывать, какие мысли роятся у него в голове. Выждав паузу, Непобедимый негромко

буркнул себе под нос:

– Этот Серёнасак существует на самом деле, иначе защитники крепости

давно бы передохли от голода, но и без поставок оттуда они чувствуют себя

неплохо. Скоро два месяца, как город находится в осаде, за это время

продукты должны были бы закончиться, а пополнения нет никакого и ниоткуда –

дороги перекрыты, реки вошли в берега и проплыть по ним незамеченными

урусутам теперь нельзя.

– Чем же тогда питаются горожане, если они лишены возможности сходить

даже на охоту?

– Они доедают старые запасы и зерно, оставленное ими для посева, а мясо

им поставляют воины, которые занимаются ночными разбоями, после каждой

вылазки мы недосчитываемся табунов лошадей, – полководец пожевал старческими

губами. – Последнее нападение их ночных разведиков на уртон Гуюк-хана

обошлось нам почти в пять тысяч смелых батыров и табун скакунов, числом в

два раза большим. Теперь, чтобы их съесть, защитникам города надо работать

челюстями не один год.

При этих подсчетах джихангир невольно прикоснулся к сабле, висевшей у

него на поясе, стиснутые зубы издали долгий скрежет, а жирные щеки прошила

длинная судорога.

– Ты прав, Непобедимый, – сверкнул он щелками глаз, в которых вспыхнуло

пламя гнева. – За это время мы здесь успеем или умереть, или сами

переродиться в урусутов, хотя никто из монгол не умеет ни пахать, ни сеять.

Слава богу Тэнгре, что на равнинах успела вырасти сочная трава, так нужная

для наших скакунов, иначе нам тоже пришлось бы их резать.

Собеседник поднял голову и повернулся к ученику, черты его лица

превратились в каменные уступы:

– Я еще не все сказал, саин-хан, – хрипло произнес он, вплетая в

бесстрастный голос уважительную интонацию.- Мы встретили врага, беспощаднее

нас и равного нам по смелости, нам надо признать, что если оставить Козелеск

нетронутым, он вскоре станет столицей возрожденной Руси.

Бату-хан с нескрываемым интересом повернулся к старому лису, не

ставящему до этого случая ни в грош ни один народ в мире, как прятал такое

чувство за видимым дружелюбием ко всем завоеванным народам его великий дед.

Он вопросительно приподнял голые надбровные дуги: – Учитель, ты брал многие города и страны, твоему уму и

непревзойденному таланту полководца обязана своим величием империя

чингизидов, – саин-хан распрямил спину и в упор посмотрел в лицо Субудая. –

Учитель, ты хочешь открыть мне что-то еще?

Полководец усмехнулся и уверенно протянул руку к пиале с хорзой, показывая этим жестом, что мысль, которую он собирается огласить, не станет

для собеседника новостью, но она достойна того, чтобы после нее промочить

горло терпким хмельным напитком:

– Сиятельный, ты знаешь то, о чем я хочу сказать, я только заострю на

этом больше внимания, – он прижал к груди высохшую как у собаки маленькую

лапу и плотнее уселся на кривые ноги. – После вчерашнего ночного боя наших

воинов погибло около пяти тысяч, подсчеты еще продолжаются, многие

кипчакские отряды, особенно примкнувшие к нам в предгорьях Каменного Пояса и

на Кавказе, никогда не знали счета, и сейчас они в полном замешательстве. Но

юртджи точно подсчитали, сколько в эту ночь погибло урусутов. Джихангир, ты

желаешь, чтобы я огласил странную цифру?

Бату-хан отвернулся от собеседника и откинулся назад, губы у него

начали стягиваться, словно прошитые белой нитью, а взгляд стал ледяным и

неподвижным. Он долго молчал, стараясь справиться с внутренним напряжением, затем медленно выдавил из себя:

– Три сотни урусутов... – Чуть больше, саин-хан, убитых урусутов оказалось триста двадцать

семь, остальные успели укрыться за воротами крепости несмотря на то, что они

были окружены со всех сторон воинами темника Буракчи, погибшего от руки

урусутского тысацника во время поединка с ним. Замечу, что темник был

монголом из рода Синего Волка.

– Из рода Синего Волка! – вскочил на ноги джихангир, и повторил в

бешенстве. – Из рода Синего Волка!!!

Непобедимый криво усмехнулся и поднес ближе к подбородку пиалу с

напитком, но прикладываться к ней не стал, выжидая момент, чтобы досказать

свою мысль и неотрывно следя за тем, как на глазах костенеет фигура его

ученика. А когда тот отошел немного от мрачных дум, снова попытался привлечь

его внимание к выводу, оглашенному им:

– Сиятельный, я хотел сказать не о том, что смелый урусут сумел лишить

жизни непобедимого монгола, у них тоже есть славные батыры, я прошу тебя

сравнить цифры убитых воинов с одной и с другой стороны – около пяти тысяч

кипчаков и триста двадцать семь урусутов.

– Дзе, дзе, я понял, на чем ты стараешься заострить мое внимание, –

машинально кивнул головой Бату-хан, занятый своими рассуждениями, он обошел

вокруг трона, затем вскинул подбородок и твердо сказал. – Этим урусутам

нужно сделать предложение о поступлении к нам на службу.

Субудай вдруг засмеялся каркающим смехом, который слышали за его жизнь

лишь несколько близких к нему человек, хорза расплескалась на шелковый

халат, добавив черных мокрых полос к красным разводам от неспокойных

отсветов от горящих масляных светильников. Но эта неуклюжесть его не

смутила, он резко обрвал смех и жестко сказал: – Джихангир, вспомни Искендера Двурогого, разве смогут нации, сильные

духом, опуститься на колени перед победителем? Такого не было со времен

Цезаря, Дария, Аттилы и других известных миру полководцев, урусуты тоже

никогда не станут нам служить, жизни они предпочтут лучше смерть.

– Но их соплеменники из других городов согласились с нашими

условиями! – воскликнул саин-хан.

– Там были другие урусуты, отличные от этих, как, например, караиты

выделяются смелостью и воинской доблестью от остальных кипчаков. Монгольская

нация тоже состоит из разных племен, твой великий дед был как раз из такого

племени монгол, вставшего во главе всего монгольского народа.

Бату-хан снова замер на одном месте, по его лбу пробежали глубокие

линии:

– Защитникам крепости Козелеск надо сделать предложение о переходе к

нам на службу, – повторил он тоном, не терпящим возражений. – Я так хочу.

И тут-же услышал ответ от учителя, немного отрезвивший его: – Саин-хан, не тешь себя надеждой затащить на царственное ложе

очередную наложницу, одна из таких – из города Резан – бросилась с башни

вместе с ребенком на камни внизу.

– Одна! – ощерился чингизид, и закричал, не сдерживая бури, бушевавшей

у него внутри. – Одна-а!!!

– А защитники Козелеска такие все! – не уступил старый полководец ему в

упорстве. – Это говорю тебе я, уже покоривший полмира вместе с твоим великим

дедом и вместе с тобой.

– Тогда их надо уничтожить, – на губах у джихангира запузырилась белая

пена. – Всех, и старых, и малых!