— Кстати, — заметил один из жителей потайного мира, — из Театра недавно, по нашим меркам, конечно, попала одна девочка, Лилиана, вы ее, часом, не знаете?
— Конечно, знаю, — ахнула я. — Где она живет?
— Лилиана! — закричали сразу несколько человек. — Иди скорее!
— Пойдемте сюда, через пролом, так быстрее, — сказал Фленлип и потянул меня к арке, выбитой в стене. Улица, на которой стоял домик Лил, была широкой и тенистой. Она жила в домике с красной крышей, рамы на окнах выкрашены белой краской, веселой и яркой. А Лил, услышав, как выкрикивают ее имя, выбежала на порог и радостно улыбнулась, когда я побежала к ней.
Мы сидели с Лил в гостиной ее домика. Лил снова поскучнела, загрустила, она больше не радовалась от того, что и я тут. Думая о чем‑то своем, она расставляла на столе красивые фарфоровые чашки, поправила дрова в камине. Приготовив чай, достала вазочки со сладостями и села напротив меня. Уверена, что если бы мы были там, наверху, в ее родном мире, она радовалась бы всему — и вкусностям, и чудесному, тонкому рисунку на фарфоре, и красивым вещам — креслам, подсвечникам, картинам на стенах. Лил никогда не привыкает к хорошему так, чтобы его уже не замечать.
— Послушай, а откуда вы тут все берете? Одежду, еду, всякие вещи?
— Все тут, — невесело вздохнула Лил и открыла по очереди дверцы посудного шкафа, кухонного, платяного и еще одного, с книгами и безделушками.
— Как интересно, — изумилась я, глядя на ряды красивых платьев, шляпок, статуэток, чашечек из тонкого фарфора, запасов муки, копченых окороков, овощей и еще всякой всячины, но, самое главное, книг, ни одна из которых не казалась знакомой.
— Нет, — грустно сказала Лил. — Совсем это неинтересно… я хочу домой…
— Да уж, понимаю, бедняжка… Ты ведь тут почти полгода, можно представить, как же тебе тут все надоело…
— Нет, совсем не полгода, — возразила она, — тут другое время, мне уже объяснили, я тут меньше месяца, это у вас много времени прошло.
Да, наверно, так и есть, раз уж тут живут те, кто пропал, как Фленлип и Оронт, сорок и шестьдесят лет назад…И они выглядят совсем молодыми.
— Ты пыталась выбраться?
— Нет… Как? Когда я проснулась в лазарете, я увидела, что одна из стен исчезла. Я выбежала из кровати, чтобы посмотреть, только разок потрогала ее рукой, и все… Меня как будто затянуло, понимаешь… Я немного очнулась на лестнице, а комнаты уже нет… Так стало страшно, и плакать захотелось… Я спустилась, и тут же лестница исчезла, ее, наверно, убирают потом, когда по ней кто‑то спустится вниз…
Тут меня вдруг озарило.
— Послушай, ты — не видишь лестницу, не можешь встать на нее или просто потрогать рукой. А я могу. Но вдруг ты увидишь ее, если мы туда вместе пойдем и я к тому же возьму тебя за руку?
Лил безучастно собирала чашки со стола.
— Давай попробуем, — сказала она тихо и печально, — только не верю я, что это поможет.
И мы тут же пошли к лестнице. Лил провела меня еще одним путем, через несколько проемов, сделанных специально, чтобы не обходить, а попадать с одной жилой улицы на другую как можно удобнее.
Я держала Лил за руку, она шла за мной, опустив глаза в землю. Когда лестница оказалась уже около моих ног, я поднялась на первую ступеньку, потом на вторую и потащила Лил за собой. Она машинально шагнула — и вот она уже в начале лестницы!
— Я стою в воздухе! — изумилась Лил.
— Не в воздухе! Ну, видишь, я была права. Ты можешь выбраться отсюда, и, наверно, все остальные — тоже.
— Тогда надо им сказать, они ведь, бедные, столько лет тут живут. Растанна, получается, ты нас всех спасешь!
И мы слезли с лестницы и побежали в городок. Когда мы рассказали Фленлипу и Оронту, что есть способ выйти отсюда, они немедленно стали собирать остальных, а нам велели ждать на небольшой площади около серой башни. Очень скоро все подошли к нам с Лил. Я думала, они все будут ликовать и кричать от радости. Некоторые, в самом деле, были счастливы и разговаривали друг с другом радостно и возбужденно, но остальные выглядели задумчивыми и озадаченными. Когда все местные жители собрались, Фленлип еще раз, для тех, кто не слышал, рассказал о том, каким образом все могут выйти отсюда и предложил собрать вещи и идти к лестнице.
— Всем нам достаточно четверти часа. Не опаздывайте!
Но тут, одна женщина, ее звали Тафния, громко сказала:
— Неужели мы все уйдем отсюда? И никто не видит, как же это будет ужасно?
— Да почему? — изумился Фленлип.
— А куда мы пойдем? — спросила Тафния сердито и расстроенно. — Ты вернешься к себе домой, твои родные еще живы. Ну, может быть, еще некоторые найдут свой дом и семью, Лилиана, конечно… А мы‑то? Где мы будем жить, на что? Ведь ты об этом и не думаешь.
— Да, у нас там нет дома, работы. Зато там — все настоящее, наконец‑то, и воздух, и небо, и солнце… Тафния, как ты вообще можешь так говорить? Неужели ты хочешь согласиться на жизнь под этим вот неживым солнцем, с этим всем старым хламом, только чтобы тебя кормили и поили, как ручного кролика?
— А ты знаешь, что такое бедность, голод, холод, болезни? Очень я сомневаюсь, Фленлип. У тебя‑то и семья жила в достатке, и в училище тебя кормили и одевали, и тут тебе не приходилось бороться хоть за что‑то. А мою семью когда‑то из дома выселили, когда мы заплатить не смогли, потому что отец умер, очень я хорошо это помню, и никому мы не были нужны, и еды у нас не было. Потом мама нашла работу на ферме, а знаешь, каково нам было до этого? Рассказать тебе, как…
Тут один за другим заговорили и прочие, кто‑то отошел и задумался, кто‑то заспорил, началось что‑то несуразное и шумное.
Наконец вперед вышел тот, кого я увидела первым в этом месте, человек, одетый в старинную одежду, он и выглядел старше прочих, в волосах кое — где уже виделась седина.
— Милые дамы и досточтимые кавалеры! Выслушайте меня, прошу вас. Я в этом месте дальше всех. У меня‑то уж едва ли остался кто‑то из родных, мне тоже нельзя надеяться, что тот, настоящий мир, меня встретит приветливо, как долгожданного друга. Но как же я скучаю по всему настоящему — людям, солнцу, небу… Нет, я пойду, и вас прошу — не оставайтесь здесь, в таком странном, неживом, сумасшедшем мире. Уйдемте вместе!
Спор продлился недолго. Тафния и еще две девушки колебались. Остальные очень хотели уйти отсюда, даже те, кто прожил тут долго и знал, что там, наверху, у них ничего и никого нет. Легче всего было решиться тем, кто здесь поженился, все‑таки вдвоем не так страшно возвращаться, как в одиночку. В конце концов, Тафния и еще двое сомневающихся тоже решили идти, потому что оставаться здесь втроем им не хотелось.
— Как будем подниматься? — озабоченно спросил Фленлип.
— Давайте я возьму Растанну за руку, ты — меня, и так дальше. Как в сказке о волшебной монетке. Как к ней все прилипали по очереди… Может быть, и нас так получится, — предложила Лил.
— Попробуем, — кивнул Фленлип.
Мы взялись за руки, и я шагнула на лестницу. Фленлип смотрел в пустоту, куда наступила Лил и куда надо было сейчас шагнуть ему, с надеждой и страхом. Он сделал шаг за ней, и радостно обернулся к остальным:
— Все прекрасно! Хватайтесь за руки и за мной!
И вот, один за другим, в воздухе теперь шли по невидимым ступенькам жители этого странного мира. Каждый одной рукой держался за впереди идущего, а вторую подавал идущему следом. Хорошо, что лестница была довольно широкой и не крутой.
Они вылезали один за другим, осматривались и узнавали больничную комнату (почти все тут побывали когда‑то или заходили к друзьям), вид за окном. Только самые давние пленники Театра почти ничего не вспоминали. Все прибывшие и осмотревшиеся громко переговаривались, что‑то кричали, смеялись, плакали… Госпожа Ташшим прибежала на этот шум, увидела непонятно откуда появившуюся толпу народа и остолбенела у дверей. Даже ругаться не могла от изумления. Пришедшие заглядывали в окна, усаживались на мою кровать, скидывали с плеч узелки с прихваченными вещами.