Стелла посмотрела на список:

— В самом деле…

— Хотя это понятно, — вдруг догадалась я, — ведь балетные группы появились всего‑то лет тридцать — сорок назад.

Большие круглые часы на стене пробили семь.

— Библиотека закрывается, — строгим голосом сказала госпожа Ледден и недовольно посмотрела на нас. Видно, мы очень раздражали ее своим перешептываньем.

Ученики стали подниматься один за другим и потянулись к выходу. Стелла свернула листок с таблицей, мы аккуратно сложили на столе перья, отодвинули чернильницу. Библиотекарь смотрела на нас все так же сердито.

Мы вернулись в спальню. Девочки уже строились парами. Стелла, которая напряженно думала все время, пока мы возвращались, вдруг дернула меня за рукав. Мы пропустили несколько пар вперед, а сами пристроились в конце и еще отстали немного.

— Смотри, что выходит, — зашептала Стелла. — Во — первых, все исчезнувшие — это ученики. Ни одного актера, певца, или, допустим, воспитателя. И еще — все пропали тут, в училище. Если бы это устроили похитители, они наверняка проделали это на прогулке.

— Да, верно. Да и вряд ли это похитители — ну не может ведь какая‑то шайка существовать уже почти сто лет. Ладно, но какой из этого вывод?

— Не знаю пока, — вздохнула Стелла. Немного подумав, сказала: — Итак, вывод: исключаем разбойников, бродяг и вообще посторонних, не из Театра, людей. Им проще сманить жертву на улице, а не в училище.

Госпожа Тереол прикрикнула на нас:

— Не отставайте, идите побыстрее!

Стелла не обратила внимания на ее окрик, продолжая напряженно думать.

— Да я бы и вообще исключила людей. Ты правильно сказала, не может какая‑нибудь шайка существовать сто лет. И где они тогда живут, если они творят свои злые дела тут, в училище? Нет, это не люди. Думаю, это какое‑нибудь эльфийское чудовище.

— Эльфийское?! — рассердилась я.

— Я хотела сказать, волшебное, — поправилась Стелла.

Я на это ничего не сказала, а Стелла, кажется, и не заметила, что обидела меня.

Больше мы не говорили друг с другом — Стелла размышляла о своем, я старалась справиться с обидой. После ужина Стелла сразу легла на свою кровать, поверх покрывала (сегодня была госпожа Ширх, а она разрешала вечером нам вести себя посвободнее). Мою подругу так захватила эта загадка, что ничто другое ее сейчас не интересовало. Мне даже подумалось, что теперь она не столько огорчается из‑за исчезновения Лил, сколько ее интригует тайна исчезновения. Поэтому она и сидит в библиотеке, и думает часами… А меня снова одолела тоска. Вот уже девочки умылись и улеглись, воспитательница погасила газовый рожок. Шепот и болтовня смолкали, как будто фея сна легонько дотрагивалась то одной, то до другой лежащей на подушке головы, и глаза закрывались, и навевалась дрема. Вот, кажется, уже все уснули, а ко мне сон все не шел. Хотелось плакать… но и одновременно я злилась. Казалось, весь огромный мир — против меня. У меня отняли все — сначала дом, родину и всех друзей, потом — маму… И даже когда все уже потеряно, несчастья не прекращаются. Наверно, из‑за тоски и безнадежности мне пришла в голову совершенно нелепая мысль.

Надев «домашнее» платье поверх ночной рубашки, тихонько вышла из комнаты. В коридоре между спальней и туалетом тускло горел один рожок. Но я пошла в другую сторону — к лестнице, спустилась на другой этаж — там тоже горел такой же тусклый рожок, как в нашем коридоре. Потом поднялась по лестнице на последний этаж и пошла к библиотеке. Как тихо ночью в училище! Только иногда из какой‑нибудь полуоткрытой двери спальни услышишь, как кто‑то или вздохнет во сне или переворачивается с боку на бок, скрипнув доской кровати. И какой‑то неприятный сквозняк гуляет по полу, холодит ноги. Пора возвращаться к себе. Конечно, моя идея совершенно нелепая. Я подумала, что если бродить в одиночку по училищу, тем более, ночью, то со мной случится то же, что и с теми, исчезнувшими… Мне хотелось увидеть опасность. И, может быть, преодолеть ее. Разгадать ужасную тайну. А, может, просто хотелось исчезнуть из этой страны, этого города, этого места…

Когда Стелла предположила, что всех пропавших крадет какое‑то чудовище, мне сразу подумалось, что этого не может быть. Даже если бы и существовало такое чудище, которое никто не видит, а оно, допустим, похищает детей и… ну, наверно, съедает… И живет оно сто или больше лет… Это, пожалуй, могло бы быть, но тогда оно совершало бы похищения намного чаще — не раз ведь в несколько лет оно должно есть! Нет, мне с сразу подумалось другое. И если бы Стелла не сказала, что чудовище «эльфийское», то я бы поделилась с ней своими мыслями. Но раз так…

Мне кажется, у нас в Театре есть переход в другой мир. Корабельщик, который внезапно нашел такой переход посреди, когда плыл по реке, и даже сам не понял, где было это место. Просто внезапно заметил, что у звездного рисунка — другой узор, и ветер внезапно переменил направление, и время суток было иное…

Я прошла по коридору третьего этажа, постояла четверть часа перед закрытой дверью библиотеки, но ничего не происходило, кроме того, что я сильно замерзла. В городе пробили часы, им откликнулись глухим боем часы где‑то в училище. Мне теперь было немного неловко, и я решила не рассказывать Стелле о моей идее — теперь эта мысль казалась мне совершенно нелепой. Открытых миров, кроме нашего, очень мало, и если бы и правда существовал тут такой переход, едва ли его не заметили бы за два века… Забравшись под одеяло, подумала, что, наверно, самое опасное в моем походе было не то, что меня бы уволокло чудовище в свое логово, а что я могла встретить кого‑то из воспитательниц. Или меня бы увидели девочки из другого класса (или еще хуже — Ирмина) и наябедничать.

Прошло несколько дней, и вот, в выходной, мы (Тийна, я и еще две девочки) сидели в наших комнатах. Налина и Хойсса играли в картинки, Тийна что‑то рисовала, а я сидела на подоконнике и просто смотрела в окно, на мелкий дождь. И вдруг прибежала посланная дежурной девочка из первого класса — сказала, что ко мне пришли. Это было удивительно, необыкновенно. Кто бы это мог быть? Я быстро сунула ноги в туфли и побежала вниз.

В вестибюле сидел брат Стеллы. Я очень обрадовалась. Думала, после того, как Стеллу забрали из училища, они, хоть и обещали приглашать, все же обо мне забудут. Райнель сказал, что они ждут меня на чай и попросил надеть ботинки и плащ.

Как хорошо было дома у Тирлисов! Едва мы вошли к ним, я сразу почувствовала запах теплой выпечки, каминных дров. Сначала этот запах смешивался с запахами наших мокрых плащей, которые мы повесили в прихожей, но потом, в гостиной, уже пахло только угощением, нагретой медью чайника и еще чем‑то домашним (когда я сказала это Стелле, она спросила, уж не тапочками ли домашними пахнет… вот если б она жила в чужом доме много месяцев, так не шутила бы).

Мы сели за стол, Райнель подвинул мне стул, Стелла поставила синюю с золотым узором чашку. Джайла принесла чай, пышные оладьи, и к ним — сливочное масло и варенье. Хорошо, что оладий напекли такую гору, иначе пришлось бы, из вежливости, остановиться гораздо раньше, чем хотелось бы. Масло таяло, варенье было прозрачным, в нем виднелись ягодные зернышки. Оладьи были горячие, чай — крепким. Райнель помогал сестрам — принес из кухни тяжелый чайник, а Стелла налила всем душистой заварки. Я тоже старалась не сидеть просто так, и раза два предлагала помочь чем‑то, хотя бы принести что‑нибудь, но никто из Тирлисов не разрешал, говорили, что гости должны только сидеть и ждать, не появится ли на столе еще что‑нибудь вкусное, и других обязанностей у него и быть не может. Если можно было каждый вечер проводить вот так, в своем доме, со своими родными — по — моему, это огромное счастье.

Их отец отхлебывал потихоньку горячий чай. Был он сытый и благодушный, как и все мы, просматривал городскую газету и изредка зачитывал нам разные новости. Райнель и Джайла, старшая сестра Стеллы, комментировали каждый зачитанный отрывок и говорили просто ужасную чепуху — и от этого всего — от горячих оладий, каминного огня, неспешных разговоров — появлялось такое чудесное, мирное ощущение.