— Когда можно будет ее навестить? — спросила Стелла.

— После обеда, но очень ненадолго, — ответила дежурная воспитательница, и повела Лил в лазарет.

Когда мы со Стеллой прибежали в лазарет, Лил лежала в постели, грустная, с горлом, обвязанным теплым платком. Рядом на тумбочке сидела кукла.

— Что тебе сказали врачи? — потребовала отчета Стелла.

— Сказали, что это простуда. Дают горячее молоко и мед, разные порошки. Ставят горчичники, — Лил уныло посмотрела на нас.

— Ничего, ничего, лечись, как следует, — строго сказала Стелла. — Молока много дают? Оно при простуде очень полезно.

— Кружку на завтрак, а потом еще на ужин одну.

— Мало, — покачала головой Стелла.

Тут мне пришла в голову замечательная мысль.

— Мы можем отдавать ей наше молоко — если оно у нас будет на ужин.

— Отличная мысль, — похвалила Стелла. — Правда, оно еле — еле теплое. Но мы будем греть его около печки. Вот только как бы его вынести из обеденного зала… Впрочем, это пустяки. Завтра меня заберут домой, а я попрошу у отца его фляжку, с которой он ходит на рыбалку. Потихоньку будем переливать туда молоко, греть и носить в лазарет. Это ведь ничего, если молоко немного будет пахнуть грогом?

— А вы не попадетесь? — робко спросила Лил.

— Уж мы постараемся, — махнула рукой Стелла.

Вечером в выходной, когда Стелла вернулась из дома и мы шли на ужин, она взяла мою руку и похлопала ей по своему карману. Она действительно принесла обещанную фляжку. В тот день на ужин как раз давали молоко. Я не представляла, как мы станем переливать его на глазах у всех, и все время посматривала на подругу, но Стелла шепнула:

— Не вертись, это все пустяки, сделаем все в конце ужина.

Когда девочки вставали, она опять зашептала мне на ухо:

— Встань и загороди меня!

И она быстро перелила молоко из кружки. Никто из наших не заметил, а остальные, если кто‑то и увидел, не стали вникать, что мы там делаем. Стелла спрятала флягу в карман. Когда мы вернулись в спальню, то сделали вид, что идем умываться — обычно мы умываемся позже, так что вряд ли нам кто‑то встретился бы около умывальников.

— Может быть, нам все же отпроситься? Может, нас отпустят навестить Лил.

— Ну, вот еще, — пожала плечами Стелла. — После ужина никогда никого не отпускают. Надо идти осторожнее, вот и все.

Я вздохнула, но спорить не стала. Мы прокрались по коридору, потом поднялись по лестнице на третий этаж. Когда вошли в палату, Лил дремала, завернувшись в одеяло с головой. Стелла достала свою флягу и положила на табуретку, а табуретку придвинула к железной печной дверце.

— Подождем, пока нагреется, — негромко сказала она, — а после уже разбудим Лил.

Мы стояли около окна и смотрели на огни города, на подъезжающие к Театру экипажи — скоро должен был закончиться спектакль. Наконец Стелла потрогала фляжку и удовлетворенно кивнула. Затем осторожно замотала ее в платок, потому что один бок фляжки стал невыносимо горячим, и налила горячее молоко в чашку Лил, стоящую рядом с кроватью. Затем разбудила ее и велела все выпить.

Лил спросонья капризничала, отказывалась, говорила, что хочет спать, но Стелла ничего не слушала. Когда Лил выпила это молоко (я подумала, что мороки, пожалуй, от всего этого больше, чем пользы), Стелла велела ей лечь и немедленно заснуть. И мы осторожно пошли на свой этаж.

Без Лил было грустно. Стелла, конечно, замечательная подруга, но с ней не поспоришь, ей не пожалуешься ни на что — она только пожмет плечами и, разумеется, даст разумный совет, но вот поговорить, посочувствовать… нет… Через день, после ужина, мы снова принесли Лил молоко. Она не спала и очень обрадовалась, когда нас увидела (утром и днем мы пытались отпроситься навестить ее, но почему‑то нас не отпустили, и сейчас тоже проскользнули тайком).

Правда, когда она увидела фляжку с молоком, она так расстроилась, что чуть не заплакала и начала говорить, что ее тут итак поят этим противным молоком без конца. Но Стелла сказала, что больные всегда капризничают, и заставила ее выпить. Я смотрела, как Лил с отвращением пьет молоко, и думала, что все‑таки мы делаем доброе дело… Мы поболтали с Лил о школе, об уроках и разных мелких школьных происшествиях. Она попросила нас постараться прийти и завтра, потому что ей тут ужасно скучно. Когда мы уходили, я оглянулась — Лил сидела, прислонившись к подушке, снова печальная, и играла с меховым рыжим зайцем.

Какое‑то тоскливое ощущение появилось у меня, когда я смотрела на Лил, что‑то говорило мне: «Ты ее никогда больше не увидишь». Я отбросила эти мысли — что может нам помешать прийти сюда тайком завтра, если даже не получится отпроситься?

Утром мы со Стеллой после умывания подошли к госпоже Тереол и попросили, чтобы нам разрешили до занятий зайти к Лил. Но госпожа Тереол сказала:

— Нет, теперь ждите, когда она вернется. Ее забрали родители, чтобы лечить дома.

— Когда? Прямо ночью? — удивилась Стелла.

— Нет, конечно, — госпожа Тереол посмотрела на нее строго, давая понять, что Стелла проявляет неприличное любопытство. — Еще до ужина.

Мы убежали в комнату для занятий и сели в дальний угол, чтобы никто не подслушал нас.

— Ну, и что ты думаешь? — спросила я у Стеллы. — Неужели и Лил?..

— Похоже на это. Ужасно, если она пропала, как все те… Я знаю, где живет Лил. На выходные попробую туда сходить. Только… боюсь, что и родителям они рассказали что‑то правдоподобное… Наверно, что Лил заболела какой‑нибудь заразной болезнью и умерла… И из‑за болезни ее похоронили тайно.

— Мы должны выяснить, что происходит. Непременно! Во что бы то ни стало.

Стелла ничего не ответила и молча кивнула. Она была мрачной, как никогда.

Я никак не могла привыкнуть, что мамы нет — все мне казалось, что наступит шестой лунный день, и мама возьмет меня домой, мы пойдем по улице, и мама купит нам несколько маленьких пирожных, а потом мы вскипятим чайник и начнем говорить обо всем, что случилось за неделю. И я каждый день думала, что вот об этом или о том происшествии расскажу ей, когда мы встретимся. И потом вдруг вспоминала, что нет, уже не смогу ничего рассказать… На выходных становилось особенно тоскливо. А из‑за Лил — не только тоскливо, но и страшно.

Утром шестого дня последней лунной четверти, после обеда, Стелла собирала свитки и учебники, чтобы позаниматься на выходных.

— Не расстраивайся, — повернулась она ко мне. — Я поговорю с папой, может быть, в следующие выходные он разрешит пригласить тебя на обед.

— Хорошо бы, — вздохнула я.

Стелла повесила за спину школьный ранец и пошла в вестибюль. За окном моросил нудный мелкий дождик. Я стояла у окна и смотрела на улицу. Потом легла в кровать и стала перечитывать книгу Корабельщика.

Вечером следующего дня начали возвращаться девочки из дома, одна за другой, и постепенно в спальне становилось все шумнее. Делились домашними вкусностями, рассказывали о том, что делали в выходные. В нашу спальню забежала ненадолго Орсия, положила на мою тумбочку несколько вафель с малиновым джемом. Наконец, пришла Стелла. Мы ушли в комнату для занятий, сели к дальнему окну.

— Ну, так вот. Родителям Лил сказали, что она умерла, можешь такое представить? Будто у нас была эпидемия холеры, ни больше, ни меньше. Какое наглое вранье!

— Да… но если, допустим, они говорят правду? А нам сказали другое, чтобы не пугать?

— Ты шутишь, что ли? — подняла бровь Стелла. — Если бы так, нас тут бы не держали. Таренсам сказали, что у нас заболело несколько человек, их будто бы изолировали, а Лил увезли в больницу, где она умерла и ее тут же похоронили, во избежание заразы… Я в это не верю — ну с какой стати верить такой чепухе… И нас бы к ней не пускали, если бы мы могли заразиться. Да и не держат в нашем лазарете таких больных.

Не могу сказать, что Стелла меня убедила. Я не представляла, что взрослые могут так нахально обманывать всех. И зачем?

— Будем сами выяснить, в чем тут дело, — сказала Стелла.