Я ходила в библиотеку уже третий день. Меня захватила история Театра. Портреты великих актеров и актрис, в светлых пудреных париках, старинных камзолах и платьях, их глаза смотрели нежно или лукаво, высокомерно или весело. Я разглядывала их, думая о том, в каких спектаклях они играли, о чем мечтали, из‑за чего огорчались…
Но ни в одной из этих тяжелых, с золотыми буквами на плотной обложке, книг не говорилось ничего о том, что когда‑то в Театре или училище пропадали ученики. «Надо непременно поговорить об этом со Стеллой, она обязательно придумает, где можно поискать сведения — не может быть, чтобы нигде ни слова не было сказано о том, что ученики пропадали раньше…» Но сейчас ни Стеллы, ни Лил не было — они уехали из города, и теперь уже не приходили, как в начале лета, на утренние занятия. Когда я думала об этом, то городские пыльные улицы как будто становились еще более скучными и унылыми.
Те, кто остался на каникулы на лето, очень подружились. После репетиций держались вместе, ходили стайками, отдельно от приходящих девочек из своих групп. Это называлась «истинная дружба», она ценилась намного больше, чем дружеские отношения между отдельными группами (танцовщицами, певицами…) — такие отношения назывались «приятельскими». Каждый вечер теперь кто‑то из нас, чаще всего Тийна, рассказывал сказки, таинственные, страшные или смешные истории, или, если совсем ничего не припоминалось, пересказывал книги. Правда, во многих историях все таинственное и загадочное было, на мой взгляд, довольно‑таки простым. Домовые, или заколдованные вещи, или привидения… Конечно, кто спорит, странные маленькие человечки, которые живут иногда в домах, особенно в деревенских, это любопытно. Или, допустим, какие‑нибудь заколдованные часы, или музыкальная шкатулка с проклятьем… Но все такое уже давно известно, историй подобных очень много и все это уже почти что обычно. Хоть и не скажешь, что это все вовсе нестрашно — всякие скрипящие без шагов половицы, ничьи, но слышные по ночам голоса… Разные предметы, которые вроде и без души, и не разумны, а умеют многое, ну, как в сказках про печь, которая сама готовила, или про скрипку, которая сама по себе играла, особенно ночью, в дождь… Но разве мало на свете такого… А я уверена, есть вещи, намного чудеснее, необычнее и, наверно, страшнее. И даже Тийна, а уж она знала действительно много всяческих историй, ничего ужаснее какого‑нибудь привидения не представляла. А кого сейчас удивишь привидением.
Но все равно я любила наши вечера, когда мы то ели конфеты и сладкие орешки, то — просто поджаренный хлеб, за окном лиловели сумерки, а мы, затаив дыхание, слушали новую сказку… Одна сказка, нет, лучше сказать, легенда, которую мы услышали от Нианды из пятого, нас так поразила, что мы чуть не побежали проверять, как тогда, когда ходили ночью к библиотеке.
Нианда сказала, и это будто бы всем в училище известно, что иногда, в когда голубая луна в последней четверти, а красная в первой (хотя некоторые говорят, что наоборот, должно быть полнолуние красной, а голубая — ущербной) в Театре появляются души игравших раньше актеров. Они выходят на сцену играют спектакли, в которых прославились при жизни, вспоминают знаменитые оперы и балеты. Говорить друг с другом или с кем‑то еще они не имеют права, только выступать. Я представила, как призрак Аскианы Тильби, с очень высокой прической, в пышном платье с цветами на груди (такой ее портрет я видела в «Истории Театра») делает реверанс перед призраком Эргиклинна Борена, в камзоле и парике, а тот тоже низко кланяется ей. Тийна сказала, что она ни о чем таком не слышала, к сожалению, и в нашем классе никто тоже не слышал, но теперь она обязательно всем расскажет.
Кроме утренних занятий были еще репетиции. На танец цветов отводили три часа в неделю. В последние недели перед началом учебы, в месяц Жатвы, репетиции отменили, так как большинство учеников увозили из города как раз в это время. Стелла снова уехала — в горную деревушку, к дальним родственникам. От нее пришло два письма. Она писала, что в этой деревне немало гномов и троллей, а если выйти из деревни, то будет пропасть и водопад. А за пропастью, далеко — далеко, виден Фарлайн — город эльфов — чародеев. Она нарисовала довольно искусно один забавный гномий дом, небольшой и весь изукрашенный резьбой. Лил поехала на побережье, в небольшое поселение, единственные приморские владения Тиеренны. Она рассказала, что там идут археологические раскопки и попробовала описать найденные фрески, но у нее получилось сумбурно и непонятно. Еще она нашла около моря поющую раковину и обещала принести ее осенью в училище, если не потеряет.
Мама теперь брала меня к себе на два дня в неделю — на мои выходные и на свой выходной. Эти были чудесные дни. Мы гуляли в парках, изредка заходили в кафе, поднимались на мосты над многочисленными притоками реки Найтиерр, глядели, как течение несет ветки и листья, как река на склонах разбивается маленькими прозрачно — голубыми водопадами. Лето было теплое, но не жаркое, в парках около фонтанчиков играли дети, тут и там стояли тележки с цветами, а дамы ходили с зонтиками от солнца или ездили в открытых экипажах. Мама была спокойной и веселой, и, по — моему, стала относиться ко мне почти как к равной себе — рассказывала о своем детстве, о родителях, то, о чем раньше она очень сдержанно вспоминала или просто молчала. Однажды, когда мы шли под темно — зеленой аркой из разросшихся и закрывших солнце деревьев, в этой прохладной темноте я вдруг подумала: «Время остановилось». Я бы не могла объяснить, но я это чувствовала — время остановилось. Один день перетекал в другой, и каждый был спокойный и счастливый. Мир вокруг будет меняться — на деревьях и тротуарах появятся желтые листья, воздух станет холодным… холоднее и холоднее… и полетят первые редкие снежинки… а мы останемся прежними. Но это после, а сейчас, по вечерам, в мамин выходной, сумерки светлые, приглушенно — лиловые, воздух с запахом парковой зелени и немного с привкусом городской пыли, мы сидели у окна и говорили или просто молчали. И все было хорошо… по — настоящему хорошо.
В один из выходных, когда я ночевала у мамы, еще с вечера она предупредила меня, что завтра мы встанем рано. А когда я спросила, зачем, то ответила, что хочет меня порадовать — ведь мы давным — давно не ходили гулять «просто так». Утром она и в самом деле разбудила меня в семь утра, как я встаю обычно в будние дни. Мы попили чаю, потом мама завернула в салфетку несколько кусков хлеба с маслом и взяла небольшую стеклянную бутылочку с водой. Мы вышли — было прохладно, хотя солнце пригревало все теплее и теплее. Примерно через час мы вошли в незнакомый парк. Но самое удивительное было дальше — дорожки, выложенные камнями, превратились в вытоптанные тропинки, а потом и вовсе стали еле видны среди травы и листьев. И парк постепенно превратился в лес — там был орешник, ручейки с темными ветхими мостиками, дикие яблони, вокруг которых лежали, словно нарочно рассыпанные, крохотные яблочки. Солнечные лучи, рассеянно скользящие по листьям и траве, смена света и тени. Сказочный мостик. Запах яблок. Как чудесно, что в мире есть такие места, будто придуманные художником или сказочником… И как чудесно, что именно сюда мы пошли погулять «просто так»…
В последний месяц лета, в одну ночь, когда я легла спать в маминой комнате, мне приснился сон — какой‑то не то осьминог, не то спрут, уходящий вниз, в мутные подводные глубины. А когда мама потом провожала меня к училищу на утренние занятия и мы переходили площадь перед Театром — я внезапно, не понятно от чего, подумала, что вот он, осьминог: площадь — туловище, Театр — голова, а расходящиеся сначала прямо, а потом изломанно переулки — хищные лапы. И тут у меня появилось ощущение — время больше не остановлено, его теперь опять запустили, и оно идет все быстрее — и что‑то приближается…
Начался второй год моей учебы здесь. За лето, в самом деле, все плохое забылось, к тому же, у меня появилось множество приятельниц из старших классов — Дайлита, Орсия, Эльда. Поэтому мои бывшие недоброжелательницы поглядывали на меня с уважением.