Степан все это видел, спускаясь с вершины Сергиевской горы.

— Терехов! — позвал он, оглянувшись на красноармейскую цепь, отыскивая среди бойцов комбата. — Наши артиллеристы близко?

— В городском саду орудия устанавливают!

— Передай, чтобы ударили по мосту!

Терехов послал связного на батарею. Спустя немного времени, за акацией сада грянул выстрел, и возле моста поднялся водяной фонтан. Другой фонтан вырос рядом. Потом снаряд угодил в переправу, раскидав обломки досок… Обезумевшие белогвардейцы с ревом и проклятиями падали в мутную стремнину, цепляясь за конские гривы и хвосты.

Приближаясь К реке, Степан заметил на противоположном берегу серого от пены рысака, запряженного в дрожки, который благополучно выбрался из западни. На дрожках сидел человек в полушубке, что-то придерживая руками…

— Николка, очередь по рысаку! — скомандовал Степан, покрываясь внезапной бледностью. Он узнал Ефима Бритяка со своей пленницей, закутанной в тулуп.

Мальчуган приник к затыльнику «максима», и дробная строчка пуль прошила воздух. Однако рысак, весь в мыле, размашисто выскочил на заречную дорогу и скрылся за купеческими лабазами слободы Беломестной.

— Не зевай!

Быстро изменив, прицел, Николка замер в полной готовности. Он тоже рассмотрел беглеца… Нет, теперь он не промажет.

Неожиданно в сыром и мутном небе послышался тяжелый, рокот: на помощь белым шло звено английских самолетов. Низко, почти задевая игрушечными колесиками за деревья городского сада, три оранжевые машины несли на широких крыльях, в соседстве с бомбами, синие кресты — символ веры и могущества Великобритании. Развернувшись над батареей, летчики сбросили бомбы. Несколько последовательных взрывов раскололи землю. Николка почувствовал, как лошади отпрянули в сторону, а его швырнуло кверху… Острая боль пронзила мозг, свет в глазах погас, и темную пустоту забороздили тоненькие зеленые, молнии..

«Уйдет Бритяк», — еще не понимая ничего, вскочил на ноги Николка. Он слышал тревожный голос Касьянова и гулкий топот лошадей, помчавших с горы. Мимо бежали люди, выкрикизая:

— Нешто удержишь коней на эдаком уклоне? Разнесут в прах!

— Смотрите, братцы, ероплан падает! Вон скосил на луговину, пригнездился и дым пошел…

— Знать, артиллеристы отквитались!

Кто-то положил на плечо Николке руку, бодро окликнул:

— Ты чего, милок?

Николка молча протирал глаза, стараясь открыть их пошире. Но молнии продолжали жечь бездонную темноту. И он не мог поверить, что ослеп…

А на берегу не затихала боевая горячка. Здесь и там брызгали винтовочные залпы; оборванными цепочками текла пехота к последним очагам сопротивления.

У предмостья, замусоренном сорванными погонами, оружием всех систем, выстроились пленные. Бачурин выплясывал перед ними на мокром и злом аргамаке, делая расчет:

— По порядку номеров…

Голос у него певуче-закатистый, басовитый. Он толкнул шпорами коня и, подняв ладонь к фуражке с затянутым на подбородке ремешком, доложил Жердеву:

— Сто восемьдесят два, товарищ комиссар! Разрешите вести?

Степан был занят наводкой моста, нетерпеливо поглядывая на заречную дорогу. Он жестом подозвал начальника разведки.

— Не знаешь ли, что с братишкой?

— Увезли в лазарет…

— Ранен?

— Контузия, товарищ комиссар! — Ну, веди!

Красноармейцы сталкивали в воду лодки, бревна, привязывая их веревками к уцелевшим сваям. Поперек настилали обрезки теса. Колыхаясь и поскрипывая на студеной волне, сооружение не отличалось прочностью и красотой. Однако для солдат, которым предстояло выполнить задание до конца, это служило непосредственной предпосылкой успеха.

Степан первым перешел на низкий берег. За ним потянулись разведчики и стрелки.

Глава пятьдесят седьмая

Короток зимний день, но еще короче тусклый обрывок вечера. Не видно закатного багрянца в сплошном снегопаде, будто черным ходом солнце ушло на покой; не сверкнет улыбкой голубая зарница из-за туч.

Завершив боевой марш, полк Семенихина сосредоточился юго-восточнее города Тим, вблизи от дороги, по которой откатывались расстроенные части отряда Третьякова.

Вдоль лощины, где затаились в рыхлых сугробах красноармейские цепи, тянуло колючей изморозью. Студеным ветром дышало поле, чутко трепетал обглоданный жадной осенью кустарник. Вместе с порошей на землю, спрятанную от людских глаз, старой волчицей ложилась бессонная ночь.

Откуда-то из густого мрака доносился лай собак, потревоженных непрошенными гостями. Это марковцы превращали встреченную на пути деревню в походный лагерь.

— Атакуем без крика и стрельбы! — говорил Жердев, крепко пожимая руку Семенихину, как всегда перед делом.

— Так будет лучше, — согласился командир полка. На мгновение он почувствовал, что рука Степана дрожит, однако не придал этому значения. — По сведениям разведки, в деревне расположился штаб…

— Ясно!

Степан отрывисто бросал слова, торопился. Утратил комиссар обычную выдержку с той минуты, когда на берегу Сосны показался Ефим Бритяк, увозящий Настю… Мутило разум, терзало измученную душу сознание тщетных усилий, потраченных до сих пор. Но сердце подсказывало, что нельзя терять времени, что может рядом в деревне застрял вместе с марковцами предатель, чья жизнь давно взята на мушку. Цепи поднялись на бугор. Шагая, между торчащими палками от подсолнухов, бесшумно заняли крестьянские огороды. У крайней избы закричал часовой: — Кто идет? Стой, буду стре…

Его прикончили на полуслове.

Селение наполнилось грозными звуками. Не поможет врагу схваченное впопыхах оружие, не спасут быстрые ноги—всюду найдет смерть! И ни к чему тут позднее раскаяние — кончай разговор!

Красноармейцы бились в занесенных снегом уличках, врывались в. дома, оглушая и прикалывая чернопогонников. Страшен час расплаты! Затомилась ярость в груди — теперь нет преград!

— Степан выскочил на церковную площадь. Перед ним ярко светились окна богатого, вероятно, поповского дома; у крыльца метались какие-то люди, отвязывая верховых лошадей.

«Штаб!» — догадался Степан.

И тотчас навстречу ему с крыльца посыпался торопливый стук «гочкиса». Чем-то жарким и острым ударило в живот. Степан поскользнулся и, стараясь удержаться на ногах, бросил гранату. Впереди блеснуло пламя…

— Товарищ комиссар! Что с вами? — послышался голос Бачурииа.

— Да ничего… надо взять штаб!

Степан шел на свет, сжимая в руках винтовку. Он видел, как белогвардейцы ловили оторвавшихся лошадей, как со двора вынеслись санки, запряженные четверней, и генерал с вильгельмовскими усами, в распахнутой шинели, бежал рядом, пытаясь сесть на ходу.

Превозмогая боль, Степан выстрелил. Генерал сделал отчаянный прыжок и упал…

Справа из переулка вывалила на площадь марковская пехота. Взвод за взводом разворачивались, открывая без команды ружейную пальбу и торопясь выручить штаб. Они сблизились вплотную с группой Жердёва, наступила мгновенная тишина — и вот закипела рукопашная.

— Товарищ комиссар… бегите!

Но Степан дрался вместе с другими, дрался, не помня себя. Люди падали возле него, и он падал, вскакивая опять… Марковцы: лезли, нажимали, их было слишком много.

«Эх, Николку бы сюда с пулеметом», — подумал Степан.

А в глазах все кружилось и мелькало, и почти не осталось уж с ним никого…

— Этого живым, господа… Живым! — кричал хриплый бас.

Жердева сдавили сзади, с боков. До хруста в суставах скрутили руки за спиной. Впихнули в тесные сани.

— Господин капитан, куда его?

— На мельницу! Важная птица: комиссар!

«Что же будет с Настей?» — вспомнил Степан, крепясь и не уступая жгучей боли, которая разливалась по телу.

Он хотел собраться с мыслями и принять решение, пока не иссякли последние силы…

Сколько у человека остается незаконченных дел на пороге смерти! Сколько прекрасных надежд и мечтаний! А ведь у Степана жизнь только началась… Она сейчас проходит день за днем в его слабеющей памяти, и словно не омрачали буйную молодость никакие беды, а лишь сжималось сердце от счастья и влекла куда-то на край света лазоревая даль.