А червонные казаки не теряли времени. Они выскакивали из засад, устроенных в балках и хуторах, встречали полузамерзшие колонны врага в перелесках, сводя последние счеты. Под деревней Костельцево станичники Безбородко изрубили на марше 2-й дроздовский полк, взяли большой обоз, тяжелые орудия и пулеметы.
Фронт ломался, словно мартовский лед, и то самое, что недавно составляло единую мощь завоевателей, теперь дробилось, мельчало и гибло при отступлении на юг. Это была катастрофа. Всего лишь месяц тому назад Деникин угрожал Москве. Его солдаты шли в бой, распевая веселые песни и дымя папиросами. И вот они бегут, охваченные; ужасом; забыв легкие победы, повозки с награбленным добром.
Деникин срочно выехал в Курск, куда нахлынули толпы обезумевшей военщины, и приказал генералу Третьякову формировать из остатков марковской дивизии особый отряд для контрудара. Желая в первую очередь разделаться с красной конницей, он бросил на Льгов бронепоезда, которые открыли ураганный огонь по городу.
Но Безбородко, маскируясь в оврагах, обошел с двумя сотнями казаков бронепоезда и свернул у них в тылу к реке Реут.
— А ну, хлопцы, закладай динамит пид мостяку! — скомандовал он, поглядывая вдоль путей. — Нехай кажуть гоп, ще не перепрыгнув… Мы им туточки добрую панихиду зробим!
Задымился бикфордов шнур, попрятались в складках местности кавалеристы. Земля дрогнула, подбросив к мутному небу ломаные шпалы, гнутые рельсы, певучее крошево щебенки.
Команды бронепоездов с запозданием догадались, что попали в западню. Целый день они, прикрывая огнем ремонтеров, пытались исправить поврежденный мост. Но работа была слишком сложная да еще мешал жестокий обстрел казачьих батарей. С наступлением вечерней, темноты кубанцы взяли бронепоезда в кольцо. Действуя то в пешем, то в конном строю, повели решительную атаку и вынудили противника сдаться.
Тем временем красная пехота успешно продвигалась вперед, забирая села и города. Вот уже взяты Щигры и Тим, бои перенеслись непосредственно в район Курска. Охватывая город с запада и востока, советские войска быстро зажали его в клещи. Контратаки врага не имели успеха. Вскоре на зданиях Курска затрепетали алые флаги освободителей.
Деникин торопил Третьякова с формированием особо го отряда. Разбитые полки чернопогонной дивизий сводились в роты, оснащаясь новым оружием. С прибывших из Новороссийска эшелонов сгружались пушки, танки, броневики. Нет, верховный главнокомандующий Юга России не утратил надежды.
Когда особый отряд принял внушительный вид, Деникин отдал приказ внезапно ударить по городу Тим, зайти в тыл курской группировке красных и нанести ей стремительное поражение. Генерал Третьяков скрытно подошел к позициям 6-й советской дивизии, изготовился и, после шквального артиллерийского налета, кинул в атаку офицерские цепи. Завязался упорный кровопролитный бой. Части 3-й дивизии, не ожидавшие столь яростного натиска, оставили Тим, однако, получив подкрепления, тотчас ворвались в занятый белыми город. Рукопашные схватки на улицах продолжались несколько часов подряд. Скоротечный успех врага не получил задуманного развития. Отряд Третьякова пятился, оставляя квартал за кварталом.
— Хлопцы, Близок час нашего праздника, бо мы скоро позагоняем куркуле й до Черного моря, — говорил Безбородко, ведя своих кубанцев наперерез отступающим чернопогонникам. — Слыхали, комкор Буденный размордовал Шкуро и Мамонтова с их хвалеными корпусами, а зараз идет нам подсоблять! С Петрограда сообщают — побили Юденича! То ж богата радость, хлопцы! Тилько ще держите ухо чутким, око зорким, клинок вострым!
Глава пятьдесят шестая
В разгроме отряда Третьякова, на которого Деникин возлагал столь большие надежды, должен был участвовать и полк Семенихииа. По плану советского командования семенихинцам надлежало обойти с востока город Тим, где кипела битва, и молниеносным фланговым ударом завершить ликвидацию вражеской авантюры.
С получением оперативного приказа основные силы полка двигались всю ночь, едва поспевая за головным батальоном Терехова. Пурга не унималась. Люди и кони тонули в снегу.
Только под утро ветер утих. Однако сверху продолжало трусить то мелкой крупой, то ажурно-легкой порошей или хлопьями мокрой липучки.
Уездный город Степана белые оставили без боя. Рейд конницы Безбородко по тылам противника грозил отрезать части корниловцев и марковцев в присосенском крае.
В разрывах темно-бурых туч, нависших над землей, потерянной медяшкой желтело холодное солнце. Скупо, расплывчато открывались напряженному взору очертания городских кварталов, водокачка, пожарная каланча, долины рек Сосны и Низовки, сбегавших в одно русло за крутояром.
Сотрясая воздух орудийным громом, бронепоезд «Стенька Разин» начал обстрел заречной низины, куда уходили с переправы колонны врага. Снаряды раздирали звонкое небо, и на лугу, возле Беломестной слободы, полыхали черные костры разрывов.
От красноармейской цепи ускакал по завьюженному предместью и скрылся за домами Акатовской улицы Бачурин с разведчиками. Скоро на мглистом склоне побережья сухим горохом рассыпалась торопливая ружейная перепалка.
«Наткнулись на заслон у Сергиевской горы», — догадался Степан, убыстряя шаги.
Он шел от Крутых Обрывов с ужасом и болью в сердце за судьбу Насти… Сейчас ему казалось, что он мог бы предотвратить беду, действуя иначе.
Много дерзких, хитроумных маневров запоздало роилось у него в голове, уже не в состоянии помочь, а лишь причиняя новые муки.
Однако чем больше Степан страдал, тем яростнее пылала в нем жажда битвы. Он всматривался в пепелища пожаров родного города, в знакомые просветы улиц и переулков, заклеенных плакатами Освага, и уверял себя, что еще недавно здесь проехал Ефим… Не было у Бритяка короче пути!
— Товарищ комиссар! — подскочил один из разведчиков, пыливших обратно расстроенной группой. — Заклинило у кадетов на переправе… Ух, заклинило!
— Не выбрались?
— Кошма-а-р! Пехота, конница, обоз — сшиблись в общую кашу!
— А начальник где? — спросил Степан, не видя среди всадников Бачурина.
Разведчик оглянулся и смущенно заморгал глазами.
— Мы, товарищ комиссар, столкнулись с ихним разъездом… Постреляли чуток из карабинов и назад… А Бачурин, значит, увязался за каким-то горцем…
— Куда же он девался?
— Не могу знать.
Степан досадливо махнул рукой, и кавалеристы опять подались вперед. Следом за ними, обгоняя пехоту, вынеслась пулеметная запряжка. Касьянов деловито правил резвой парой куцехвостых маштачков. На санках-бегунках сидел у «максима» худой, обмороженный Николка. По сторонам мелькали наглухо закрытые дома, базарные лари; вот и здание исполкома, вторично покинутое городским головой Адамовым. Но мальчуган ничего не замечал, поторапливая ездового.
— Стой! — крикнул он, когда сани выкатились на гребень Сергиевской горы.
Отсюда узкий мост на луговую сторону и дорога отступающих представляли отличную цель. Страшная драма разыгрывалась у переправы: офицеры и солдаты с искажёнными лицами опрокидывали повозки беженцев в реку, пробивались через толпу, стреляя в упор.
Вдруг пулеметчики услышали неподалеку конский топот, гортанные выкрики, и тотчас из-за древней церквушки показался на взмыленном коне черный джигит, преследуемый Бачуриным. Это был тот самый горец, что под Кшенью требовал расправы с пленными красноармейцами, хотя от прежней дикой удали и горделивости у него осталась только коричневая папаха, перекрещенная сверху золотым позументом. Бачурин успел обрубить на нем бурку, сделав фигуру перепуганного врага по-индюшачьи уродливой и жалкой. Он летел сзади, размахивая клинком, отчаянно-легкий, как степной беркут.
— Эй, кунак, зачем нада убивать? Зачем нада памирать? — кричал горец, озираясь налитыми кровью глазами. — Ты хароший джигит, я хароший джигнт… Ты — домой, я — домой!
И, круто завернув коня, он погнал наметом вниз— к переправе.
Бачурин в нерешительности остановился. Но сверху прерывисто-долго и властно застучал пулемет. Черный джигит сделал еще несколько прыжков и покатился вместе с лошадью по камням. Николка повел мушкой пулемета вдоль суматошного берега… Панический гвалт сразу же усилился, заполнив просторную долину. Затрещали перила моста под напором людского потока.