— Передай, что Красная Армия пришла. Освобождение близко. Белые хотят любой ценой взять мост, исправить повреждения и увести на юг бронепоезда, эшелоны с добычей. Пусть партизаны держат мост под огнем. Остальное сделаем мы. Ясно?

— Ясно!

Степан обнял мальчугана:

— Ну, иди…

Николка шагнул прочь, увязая в сугробе, и сразу пропал за бешеной пляской мириадов снежинок, что носились между небом и землей. Следы его заметал косматый ветер, обрывая связь батальона с юным воином.

Вернулся Бачурин со своими разведчиками. Они облазили северные подступы к мосту, промокли насквозь. Шинели на них коробились лубками. Сапоги гремели, будто железные.

Зато сведения принесли точные, без домыслов и предположений. Головной корниловский бронепоезд был поврежден и, потеряв ход, закупорил собой выемку. Поэтому действенность огня других поездов сильно снижалась. Только две конные батареи, стреляя из-за кустов прямой наводкой, накрывали гранатами и шрапнелью противоположную крутизну — убежище партизан.

— А пехота? — спросил Степан.

— Пехота лежит по всему обрыву, товарищ комиссар, — докладывал Бачурин, широким жестом указывая справа налево. — Но большая часть ее укрылась за подбитым бронепоездом.

«Ага! Это белые изготовились для захвата моста», — догадался Жердев.

Условившись с Тереховым о деталях атаки, он предоставил комбату вести цепь на крутизну, а сам сел наводчиком у Николкиного пулемета. Бачурин поместился рядом, зная из опыта, что комиссар не берется понапрасну за рукоятки «максима».

— К выемке!

Касьянов переглянулся с начальником разведки, ударил вожжами. Лошади взвились, из-под копыт полетели комья снега. Тачанка то выносилась на бугор, то ныряла в низину, приближаясь к полотну железнодорожной ветки. Потом развернулась над выемкой, запруженной поездами. Вместе с ветром и вьюгой здесь пели партизанские пули и взрывали насыпь снаряды. Подразделение белой пехоты копошилось возле изувеченного состава, ища в нем защиту и спасение.

Степан нажал спуск. Пулемет загремел, поворачивая тупое рыльце и обдавая скопище врагов смертоносным ливнем. Бачурин, стоя во весь рост на тачанке, метал гранаты. В это время с поля донеслась ружейная трескотня и могучие крики «ура». Батальон Терехова бросился в атаку.

Удар красных бойцов оказался столь неожиданным, что корниловцы перестали стрелять. Открылась дверь бронированного паровоза, и оттуда выглянул недоуменно машинист в офицерском кителе.

— Получай и ты свою долю! — Бачурин пустил гранату в открытую дверь. Желто-оранжевое пламя сверкнуло под ногами золотопогонника.

— К батареям! — скомандовал «Жердев.

Лошади пустились наметом с холма на пологую равнину, изрытую свежими воронками. В редком кустарнике зачернели артиллерийские передки. Дальше на притоптанном снегу, в грудах стреляных гильз, дымящихся пороховыми газами, стояли орудия. Сюда еще не достигла весть о нападении с тыла. Орудия часто вздрагивали, яркими вспышками выстрелов освещая причудливые очертания Крутых Обрывов.

Степан с ходу открыл пулеметный огонь по суетливым батарейцам. Стиснув зубы, он уже не обращал внимания на закипевшую в кожухе воду. Бачурин подавал ему из металлической коробки унизанную патронами ленту.

Какой-то офицер, вскочив на крайний лафет, завыл истошным голосом:

— Коново-о-ды!..

С глухим топотом, побрякивая зарядными ящиками и передками, мчались шестерики толстоногих арденок. Степан повернул пулемет и встретил ездовых меткой очередью.

К полуночи батальон Терехова очистил северную сторону овражного предмостья. Сотни корниловцев, сраженные штыками и пулями, остались лежать в сугробах. Многие сдавались в плен, срывая с себя погоны и кокарды, бросая оружие.

— Привет героям-партизанам! Урр-ра-а! — кричали возбужденные красноармейцы с отвесных камней.

— …А-а-а-аааа! — доносил ветер ответное ликование. Степан нетерпеливо подошел к мосту. Всматриваясь

в бесформенное нагромождение вагонов, повисших над черной пропастью, ловил обостренным слухом приближающиеся шаги. Навстречу ему, прыгая по исковерканным шпалам, спешил человек. Ближе, ближе — вот уже забелелась в темноте дубленая шуба…

— Николка!

— Братка, ты? — еще сильнее заторопился мальчуган и, подступив вплотную, сказал, не попадая зуб на зуб: — Беда… Настя пропала — Ефимка Бритяк увез!

— Куда увез? Как это случилось? Да говори скорей! — кровь ударила Степану в голову, оглушая, из-под папахи покатились на лицо холодные капли пота.

Николка сбивчиво, впопыхах глотая слова и размахивая длинными рукавами чужой шубы, рассказал о столкновении партизан с казаками в Гагаринской роще, о появлении Ефима Бритяка, который отбил раненую Настю у рассвирепевших донцов и подался с ней иа большак.

— Есть приметы — к Васе Пятиалтынному заезжал! Тулуп, видишь, ему понадобился! А потом — и след простыл.

Больше Степан ни о чем не спрашивал. С минуту он стоял, опустив широкие плечи, придавленный незримой тяжестью… Затем молча, быстрыми шагами вернулся к батальону. Сухо приказал Терехову послать донесение командиру полка. И «летучий обоз» двинулся форсированным маршем в присосенскую долину,

Глава пятьдесят пятая

В ту ночь, когда Степан двинулся с батальоном Терехова от Крутых Обрывов на юг, преследуя врага, кубанцы Безбородко неслись по тылам белых к городу Льгову. Этот важный железнодорожный узел служил Деникину для переброски людских подкреплений и боеприпасов на главном направлении — против Ударной группы, а также в сторону Касторной, где развивал свой блестящий успех прорвавший фронт корпус Буденного.

Снежная буря затрудняла действия червонных казаков но смельчак Безбородко и здесь не сплоховал. Ведь непроглядная темь позволяла скрытно, без огласки, приблизиться к цели. И он скакал и скакал впереди полка, крылатясь в черной бурке, высылал разъезды, на ходу допрашивал пленных, и опять поднимал коня в галоп. На последнем переходе, чтобы окончательно сбить с толку противника, он велел бойцам снять звезды и свернуть знамя, выдавая себя за «волков» Шкуро.

— Хитрость на войне, хлопцы, наикращая подруга, — говорил Безбородко, ухмыляясь сквозь заиндевелые усы. — С нею дедушка Суворов Альпы брал, Чертов мосг перешагивал… А нам ось—рукой подать до Льгова, тилько б чужие очи не бачили!

В районе Олынанки он дал людям и коням короткий отдых, проверил запас патронов и снарядов. Отрядил лучших подрывников с заданием уничтожить мосты и железнодорожные стрелки на подступах к Льгову, чтобы изолировать вражеский гарнизон, и повел отважные сотни в атаку.

Лютовала пурга; ветер кидал белой заметью, ослепляя и пытаясь выбить из седла. Но Безбородко ясно видел, как позади шагают измученные солдаты Ударной группы, проваливаясь в сугробы, как очищает родимый присосенский край от врага Степан Жердев… Вот зачем летят эти сотни, стелются кони, сверкают над папахами клинки!

— Якой бис там стреляе? — возмутился Безбородко, услыхав торопливую пальбу конной батареи, сопровождавшей его полк. — Ой, дурни! Оповестили куркулей, щоб тикать время було!

Действительно, только благодаря этой поспешности батарейцев штаб дроздовской дивизии сумел вскочить на верховых лошадей и паническим бегством спастись от плена. Офицерские же роты не успели построиться, как вокруг засверкали кубанские сабли… Червонные казаки мчались вдоль улиц и переулков, мелькая алыми башлыками и косматыми бурками. То там, то здесь вспыхивали короткие перестрелки, обрываясь предсмертными воплями и тишиной. С привычной удалью всадники брали сложные барьеры городских изгородей, отсекали пути, беглецам, и ветер подхватывал и разносил звуки, похожие на работу лесорубов в кондовой чаше.

Вскоре части белых, что предпринимали контратаки против Ударной группы у Дмитриева и Фатежа, узнали о падении у них в тылу Льгова. Очутившись между двух огней, теряя последнюю надежду выйти живыми из этого дикого сражения, они начали без приказа командования отступать. Сейчас весь смысл бегущей на юг Доброволии сводился к тому, чтобы миновать льговский участок, занятый советскими бойцами. Однако снежная буря заставляла разрозненные подразделения долго блуждать, проклиная российское бездорожье, сбиваться влево или вправо и, по неведению, обстреливать друг друга.