По возвращенія въ городъ перемѣна жизни не нарз^-шила ничего въ системѣ моихъ занятій, наоборотъ, я продолжалъ ихъ съ большимъ рвеніемъ и съ большими надеждами. Весь конецъ 1799 года, по мѣрѣ того, какъ французы терпѣли пораженіе на всѣхъ позиціяхъ, Италія чувствовала, какъ возрождается въ ней надежда на свободу, и я съ своей стороны обрѣлъ надежду довести до конца всѣ мои работы, изъ которыхъ закончилъ больше половины. Въ этомъ году, послѣ сраженія при Нови, я получилъ письмо отъ маркиза Колли, моего племянника, т. е. мужа дочери моей сестры; я не зналъ его лично; онъ былъ мнѣ извѣстенъ лишь какъ превосходный офицеръ, отличившійся на войнѣ въ эти пять слишкомъ лѣтъ, служа сардинскому королю; онъ самъ былъ родомъ

изъ Александріи. Будучи тяжело раненъ, попавъ въ плѣнъ, перейдя послѣ отреченія сардинскаго короля, въ январѣ 99 г., къ французамъ, онъ написалъ мнѣ письмо. *)

Когда я подумалъ немного о заблз^гжденіи этого человѣка, вдобавокъ изъ хорошаго рода, я спросилъ себя, чѣмъ бы я сталъ, если бы въ бѣдности, въ разстройствѣ всѣхъ дѣлъ, въ порокѣ жилъ бы при такихъ же обстоятельствахъ. И вотъ какова истина: я не смѣю з'тверждать, чѣмъ бы я сталъ, но, можетъ быть, моя гордость спасла бы меня. Здѣсь я разскажу, междз' прочимъ, слз’чай, о которомъ забылъ разсказать. Передъ нашествіемъ французовъ я видѣлъ во Флоренціи сардинскаго короля и пошелъ къ нему на поклонъ. Я по двумъ основаніямъ долженъ былъ сдѣлать это: и потому, что это мой король, и потому, что онъ былъ тогда очень несчастенъ. Онъ принялъ меня очень хорошо. Видъ его тронз^лъ меня глубоко, и я испыталъ въ этотъ день то, чего раньше никогда не чз^гвство-валъ: неописуемое желаніе предложить емз' свои з'слуги; онъ былъ всѣми покинутъ, а тѣ немногіе, кто съ нимъ остался, были ни на что неспособны. И я бы предложилъ емз' себя, если бы считалъ, что могу быть ему полезнымъ. Но что значили мои слабые таланты въ дѣлахъ такого рода. Во всякомъ случаѣ, было слишкомъ поздно. Онъ отправился въ Сардинію; потомъ, когда положеніе дѣлъ измѣнилось, покинулъ ее и вернулся во Флоренцію, гдѣ оставался въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ въ Поджіо а Кайяно: австрійцы владѣли тогда Тосканой, отъ имени великаго герцога. Но ему плохо совѣтовали, и онъ ничего не сдѣлалъ изъ того, что могъ и долженъ былъ сдѣлать въ своихъ интересахъ и въ интересахъ Пьемонта. Обстоятельства снова измѣнились и онъ оказался окончательно на краю гибели. Я приходилъ къ нему для засвидѣтельствованія моихъ чувствъ, когда онъ вернз'лся изъ Сардиніи, и найдя, что онъ

*} Въ письмѣ этомъ Луиджи Колли пытается защититься отъ упрека въ измѣнѣ Пьемонту. Отвѣтъ Альфіери сдержанъ, но суровъ, П р и м. р е д.

больше вѣритъ въ будущее, испытывалъ меньше сожалѣній, что ничѣмъ не могу быть ему полезнымъ.

Побѣды защитниковъ порядка и собственности влили немного бальзама въ мою кровь; передъ этимъ же мнѣ пришлось пережить очень живую непріятность, которой_; впрочемъ, я долженъ былъ ожидать. Въ руки мои какъ-то попалъ проспектъ Молини, итальянскаго книгопродавца въ Парижѣ, гдѣ онъ извѣщалъ о томъ, что предпринялъ изданіе всѣхъ моихъ философскихъ сочиненій (слово изъ его каталога), какъ въ прозѣ, такъ и въ стихахъ. Онъ прилагалъ перечень ихъ, и всѣ мои работы, напечатанныя въ Келѣ, какъ я уже говорилъ, ни разу мной не опз^бликованныя, находились тамъ іп ехіепзо. Это былъ ударъ грома, я ходилъ, какъ пришибленный, въ теченіе нѣсколькихъ дней, и не потому, что льстилъ себя надеждой, что сз'ндз'ки, гдѣ хранились изданія этихъ четырехъ вещей,—сборникъ различныхъ стихотвореній, „Этрз^грія‘^;, „О Тиранніи" и „Государь",—могли избѣжать руки тѣхъ, кто воспользовался моими книгами и всѣмъ, что я оставилъ въ Парижѣ; но прошло уже столько лѣтъ, что я могъ разсчитывать на новую отсрочу. Во Флоренціи, съ 1793 г., убѣдившись окончательно, что мои книги погибли, я сдѣлалъ пз'бликацію во всѣхъ газетахъ Италіи, гдѣ говорилось, что мои книги конфискованы и проданы такъ же, какъ и мои бумаги; и я предлагалъ считать за мои только такія-то и такія-то работы, з^тже раньше опз'бли-кованныя. Другихъ я не могъ признать, имѣя въ видз^т возможныя измѣненія, подлоги и всякаго рода неожиданности. Когда въ 1799 году я познакомился съ этимъ проспектомъ Молини, обѣщавшимъ въ будущемъ году перепечатку работъ, о которыхъ я говорилъ сейчасъ, лз^чшимъ средствомъ обѣлить себя въ глазахъ порядочныхъ людей было бы составить отвѣтъ на этотъ проспектъ, гдѣ я признался бы, что эти книги принадлежали мнѣ, разсказалъ бы подробно, какъ онѣ были у меня з’крадены и опз^тбликовалъ бы въ видѣ послѣдней апологіи моихъ чувствъ и моего образа мыслей „Мизогалла“, котораго,

конечно, достаточно было бы для этой цѣли. Но я не былъ свободенъ тогда, какъ и теперь, потому что живу въ Италіи, потому что люблю и боюсь за другого больше, чѣмъ за себя. И я не сдѣлалъ того, что долженъ былъ бы сдѣлать въ другихъ обстоятельствахъ, чтобы избавиться разомъ отъ этой своры рабовъ минуты, которая, не будучи въ силахъ обѣлить себя, довольствовалась очернѣ-ніемъ другихъ, стараясь, чтобы тѣхъ приняли за подобныхъ имъ, завербованныхъ ими въ ихъ лагерь.

Я говорилъ о свободѣ, этого было достаточно, чтобы они пожелали включить меня въ число своихъ союзниковъ; но я разсчитывалъ на „Мизогалла", чтобы оправдаться окончательно, хотя бы въ глазахъ глупцовъ и тѣхъ злобныхъ, которые могли бы смѣшать меня съ такого рода людьми. Но глупости и злобѣ принадлежитъ болѣе двухъ третей міра. Лишенный возможности дѣлать то, что долженъ былъ дѣлать и что считалъ нужнымъ, я ограничился лишь возможнымъ. Я помѣстилъ во второй разъ во всѣхъ газетахъ Италіи мое заявленіе отъ 1793 года, прибавивъ къ нему въ постскриптумѣ, что услышавъ о готовящемся въ Парижѣ отъ моего имени изданіи моей прозы и стиховъ, я снова протестую противъ этого, какъ и шесть лѣтъ тому назадъ.

Такъ или иначе почтенный литераторъ, посланникъ Жэнгенэ, письма котораго я привелъ выше, и которомз^т передалъ устно черезъ аббата Калузо, что если онъ хочетъ дѣйствительно сдѣлать что-нибудь для меня, я не прош}^г о возвращеніи моихъ книгъ и другихъ вещей, но очень хотѣлъ бы вернуть шесть тюковъ моихъ неопубликованныхъ изданій, чтобы помѣшать ихъ выходу въ свѣтъ,— такъ или иначе, говорю я (по крайней мѣрѣ, я такъ дз>--маю), Жэнгенэ, вернз’ыпись въ Парижъ, рылся снова въ моихъ книгахъ, и найдя среди нихъ маленькую связкз', всего четыре экземпляра моихъ сочиненій, оставилъ ихъ у себя; можетъ быть, онъ продалъ одинъ экземпляръ Молини для перепечатанія. Остальное удержалъ з' себя и переведя прозаическую часть ихъ для продажи, оставшіеся

ЖИЗНЬ ВИТТОРІО АЛЬФІБРИ.

21

экземпляры, не принадлежащіе ему, передалъ въ національную библіотек}⁷, какъ написано объ этомъ въ предисловіи къ четвертомз' то м3', переизданному Молини: что отъ перваго изданія уцѣлѣло только четыре экземпляра, по его описанію именно тѣхъ, о которыхъ я только что упоминалъ, несомнѣнно, имѣющихъ отношеніе къ той маленькой связкѣ, которз'Ю я оставилъ среди моихъ книгъ.

Какая участь постигла шесть тюковъ, заключавшихъ въ себѣ болѣе пятисотъ экземпляровъ каждаго изъ моихъ произведеній, я не знаю ничего вѣрнаго. Если они были найдены и распакованы, то книги, которыя тамъ были, вѣроятно, постз'пили въ обращеніе и продавались вмѣсто тѣхъ, которыя должны были выйти въ новомъ изданіи. Изданіе, бумага, шрифтъ у меня были великолѣпные, и текстъ набранъ безъ опечатокъ. Если онѣ не появились нигдѣ, это значитъ, что онѣ погребены въ одной изъ книжныхъ гробницъ Парижа, въ которыхъ гніетъ столько книгъ, обреченныхъ на гибель, и, можетъ быть, тюки и не развязывались, потому что я написалъ на нихъ: „Итальянскія трагедіи”. Что бы тамъ ни было, въ результатѣ для меня получилось двойное несчастіе — потеря денегъ и труда вмѣстѣ съ этимъ изданіемъ, которое было моимъ имуществомъ и—не скажу позоръ,—но упреки въ томъ, что я дѣйствую за одно съ этими плз'тами.

Глава XXIX.