ЭПОХА ПЕРВАЯ.

х755-

1 758-

ЭПОХА ВТОРАЯ.

ЭПОХА ТРЕТЬЯ.

1775-

ЧЕТВЕРТАЯ ЭПОХА.

notes

1

2

3

4

03, 9(0)

<•

6 3,3/'О)

а л-ез

/\ жизнь

^ ВИТТОРІО ААЬФІЕРИ

>к

изъ Асти»

РАЗСКАЗАННАЯ ИМЪ САМИМЪ.

[Переводъ. В» 1Г. Малахіевой-Мировичъ. Подъ редакціей Бор. Зайцева. Вступительная статья А. А. Андреевой.

Москва.

Книгоиздательство К. Ф. Некрасова.

МСМІѴ.

Печатано въ типографіи К. Ф. Некрасова въ Ярославлѣ.

ГРАФЪ ВИТТОРІО АЛЬФІЕРИ.

1749—¹803.

Типичное порожденіе вѣка Вольтера и Руссо, итальянская трагедія Альфіери воплощаетъ собою идеалъ сво-' боды, выросшій въ мечтахъ французскихъ философовъ-энциклопедистовъ; этотъ новый гражданскій идеалъ во Франціи потопилъ въ крови великой революціи всю фривольность рококо, а въ Италіи—музыкальной, изнѣженной и порабощенной — онъ воспиталъ тѣхъ борцовъ за ея освобожденіе, которые, начиная съ карбонаріевъ и кончая Маццини и Гарибальди, создали ея независимость и единство. Цѣльность и строгость респз'блнканства съ его ненавистью къ произволу — знаменитое ёсгазег ГіпІЗте!— является главною заелзшою Альфіери передъ его родиной. Трагедіи его, у насъ когда-то плѣнявшія Рашкина, теперь, при всѣхъ ихъ литератз'рныхъ достоинствахъ,—имѣютъ для насъ интересъ преимз'щественно историческій. Антигона, Виргинія, Филиппъ, Мирра, Меропа, Саулъ и др. написаны въ формахъ той условно-классической драмы съ ея знаменитыми единствами мѣста, времени и дѣйствія, которая зародилась въ придворной франдз^зской поэзіи 17 вѣка. Разыгрывались онѣ въ парикахъ и шелковыхъ камзолахъ сначала кружками великосвѣтскихъ любителей и тогда, при появленіи своемъ, не производили того подъема общественно-патріотическихъ 43’вствъ, какой вызывали у пз'блики позднѣйшихъ поколѣній. Италія того времени, раздѣленная на нѣсколько мелкихъ госз^гдарствъ, подъ „отеческимъ" зшравленіемъ или своихъ герцоговъ, или австрійскихъ правителей, или папы и двз’хъ королей—Сар-

диніи съ Пьемонтомъ и Неаполя съ двумя Сициліями— Италія давно утратила политическую жизнь; общество ея измельчало, погрязло въ нравственной распущенности и долго не въ состояніи было отзываться на духъ мужественнаго гражданства, который Альфіери призванъ былъ внести въ его умственный обиходъ. Самъ Альфіери былъ имъ глубоко проникнутъ. Новые общественные идеалы носились тогда въ воздухѣ Европы и Альфіери усвоилъ ихъ и изъ собственныхъ наблюденій надъ жизнью и— главное—изъ книгъ французскихъ мыслителей, такъ яростно отрицавшихъ власть и авторитеты. Монархическая идея давно уже перестала з^гдовлетворять историческимъ требованіямъ времени. Новые мыслители учили видѣть въ каждомъ монархѣ тирана и притѣснителя, а политическая мысль въ поискахъ лз'чшаго жизнез’стройства обращалась или къ непосредственномз' источникз' человѣческихъ отношеній,—къ разуму и къ самой природѣ человѣка, какъ въ ученіи Рзюсо, или къ античнымъ образцамъ гражданской добродѣтели, имена которыхъ были съ эпохи Возрожденія близки всему кз'льтз'рномз' человѣчеству и дѣлались теперь носителями новой правды, новыхъ общественно-политическихъ стремленій. Для итальянскаго писателя этотъ античный идеалъ становился обязательнымъ въ силз’ всѣхъ традицій итальянской литературы: тамъ античное вліяніе, какъ память о греко-римской кз'льтз⁷рѣ предковъ, никогда не умирало и языческія воспоминанія даже въ самз’іо глухую пору средневѣковья уживались, напр., въ поэзіи Данта, съ мистическимъ дз^хомъ христіанства. Этотъ античный духъ гражданскихъ доблестей близокъ былъ Альфіери и въ силу индивидуальной природы его и въ силз^ внѣшнихъ з'словій жизни.

Уроженецъ Сѣверной Италіи, того Пьемонта, который въ 19 в. сыгралъ роль „собирателя земли", объединилъ Италію подъ зчіравленіемъ нынѣ царствз^гющей Савойской династіи,—гр. Альфіери принадлежитъ къ знатномз’, богатому, помѣстному дворянству. Онъ рано теряетъ отца и рано—въ 15—17 лѣтъ—дѣлается полнымъ хозяиномъ боль-

шого состоянія. Гордый и строптивый отъ природы, съ дѣтства не умѣвшій никому подчиняться, не переносившій надъ собою ни чужой власти, ни 43'жого превосходства, своевольный и упрямый, онъ отличается пылкимъ, хотя и замкнутымъ въ себѣ, нравомъ, склоннымъ ко всякимъ крайностямъ. ІІолз'чивши лучшее для своего времени образованіе, онъ впослѣдствіи утверждаетъ, что не вынесъ изъ школы никакихъ знаній и очень скоро позабылъ всю латынь и всѣхъ классиковъ, которыхъ онъ вызз'бривалъ только изъ-за отличій и наградъ. Въ 15 лѣтъ имъ овладѣваетъ страсть къ перемѣнѣ мѣстъ. Сперва онъ объѣзжаетъ всю Италію, затѣмъ въ двзчсратное путешествіе всѣ европейскія государства. Изъ этихъ странствованій онъ, по его признанію, вынесъ очень мало. Но тѣ картины природы, которыя волцуютъ его поэтическое 43'вство, а главное тѣ люди, которыхъ онъ зазнаетъ въ придворныхъ сферахъ разныхъ странъ,—все это 63’дитъ его критическую мысль, изощряетъ з'мъ, склонный по природѣ къ отрицанію и сатирѣ. Въ 20 лѣтъ онъ накз'паетъ себѣ французскихъ книгъ, читаетъ Монтескье, Вольтера, Руссо, посѣщаетъ французскіе театры, гдѣ трагедіи Вольтера проводятъ въ публику модныя идеи; независимо отъ школьной з’чебы впитываетъ онъ въ себя всѣ вѣянія новой мысли; увлекается и Монтенемъ. Пестрая энцикло-педичность этого скептика іб вѣка, игра его мысли, пробужденной знакомствомъ съ классическимъ міромъ, расширяетъ горизонты Альфіери, одинокаго, скз’чающаго странника по Европѣ. Онъ много и самостоятельно дз^--маетъ надъ этимъ чтеніемъ и когда послѣ пяти-лѣтняго странствованія онъ возвращается на родину двадцатитрехъ лѣтнимъ независимымъ человѣкомъ, мысль его созрѣла, убѣжденія опредѣлились. Преклоненіе передъ благосостояніемъ и передъ политическимъ устройствомъ Англіи, ненависть ко всякой солдатчинѣ, особенно къ мн-литаризму Прз'ссіи, презрѣніе къ варварствзу вѣка Екатерины Ивъ Россіи, недовѣріе къ легкомысленной, болтливой, салонно-философствзующей Франціи и вражда самая непримиримая къ томз^г дз’Х}' произвола съ одной стороны, а съ дрз^гой - лести, подобострастія и низкопоклонства, которыя, по его словамъ, изо всѣхъ дворовъ Европы дѣлаютъ однз^г лакейскз'ю, вотъ что выноситъ онъ изъ своихъ пз’тешествій. Въ силз' такихъ чувствъ онъ на родинѣ, хотя числится въ полку сардинскаго короля, но не несетъ фактически никакой слз'жбы; отказывается и отъ дипломатической карьеры. Чѣмъ же наполнитъ онъ свое сзчцествованіе? Какое положительное содержаніе внесетъ отрицатель въ жизнь? Онъ ищетъ его. И это-то исканіе, исканіе своего я и своего таланта, а затѣмъ самоз^гтвер-жденіе этого я творчествомъ и всею жизнью, характерны не только для Италіи і8 вѣка, но для человѣка вообіце и, быть можетъ, для нашего времени въ особенности.

Эту общечеловѣческзчо сторону своей дз’ши, хотя и одѣтую моднымъ нарядомъ иного вѣка, Альфіери выявилъ въ своей автобіографіи. „Жизнь Витторіо Альфіери изъ Асти, написанная имъ самимъ", такъ по старомодномз^ красиво написанная, — крз'гло, ярко и цѣльно,—является однимъ изъ крупныхъ „человѣческихъ документовъ", которые когда-либо даны были писателемъ о самомъ себѣ; она раскрываетъ намъ, при всей своей кажз'іцейся простотѣ и прямолинейности, сложность и загадочность, при-сущую душѣ всякаго даровитаго человѣка, углз'бляюща-гося въ самонаблюденіе. И это самонаблюденіе дѣлаетъ для насъ Альфіери не только интереснымъ психологическимъ явленіемъ, но и родоначальникомъ новаго типа людей.

Истый сынъ своей эпохи и своей страны, Альфіери,— предтеча того индивидуализма, который такъ пышно расцвѣтаетъ во всѣхъ великихъ твореніяхъ на рубежѣ і8— 19 в.в., индивидз^ализма, который завершается творчествомъ и жизнью Байрона и, какъ особая дз’шевная болѣзнь, внѣдряется въ европейскзчо мысль многихъ послѣдз'Ю-іцихъ поколѣній, вплоть до нашихъ дней. „Міровая скорбь" находитъ въ Альфіери первзчо свою жертвзь „Духъ отрицанья и сомнѣнья", тоска и недовольство собою, внутреннее безпокойство и полная незщовлетворенность жизнью и всѣмъ міромъ,—долго з^гнетаютъ его. Противъ этой болѣзни у поколѣнія Альфіери есть средство, которое з^ттра-чено послѣдзчощими, пережившими великз’ю французскою революцію. Это поколѣніе еще страстно вѣруетъ въ начала Разума н Свободы, провозглашенныя новыми мыслителями. И когда Альфіери начнетъ проводить эти начала въ жизнь и въ литератзфу, работая ради собственной славы на пользу всего человѣчества, тогда з’ныніе и скорбь з'стз^г-пятъ мѣсто бодрости и радости. Такой кризисъ пережилъ Альфіери и съ мелкими подробностями разсказалъ его въ ■своей „Жизни". Онъ могъ бы пережить и второй кризисъ: утратить вѣрз^ въ Раззьчъ и Свободз’. Основаніе для этого 3’ него было: не говоря уже о томъ, что онъ потерялъ въ французскихъ бумагахъ значительнзто часть своего состоянія, онъ видѣлъ въ Парижѣ первые кровавые з'жасы революціи; и даже, если бы не задалось во время переѣхать границз?, онъ самъ бы попалъ на эшафотъ съ дрзтими аристократами. Изъ этого жестокаго опыта онъ не вынесъ ничего, кромѣ ненависти къ францз^гзской націи. Переворота въ мысли, новаго перелома дз’іпевной жизни отъ кровавыхъ дней Парижа онъ не испыталъ. Жизнь его и послѣ