Что же касается до моего метода, —чтобы возможно

меньше наскучить читателю, дать ему отдыхъ и возможность выпускать то, что для него менѣе интересно, я предполагаю раздѣлить мое повѣствованіе на пять эпохъ, соотвѣтствующихъ пяти возрастамъ человѣческой жизни, и согласно съ этимъ озаглавить каждую изъ частей: Дѣтство, Отрочество, Юность, Зрѣлый возрастъ и Старость. Не моіу льстить себя надеждой удержать до конца ту манеру, въ какой написаны первыя три части и половина четвертой, ту краткость, какой я искалъ и какую усвоилъ въ моихъ остальныхъ произведеніяхъ и какая, тѣмъ болѣе, была бы достойна всяческихъ похвалъ, что здѣсь рѣчь идетъ обо мнѣ. Много основаній опасаться относительно пятой части (если рокъ судилъ мнѣ узнать старость), что тутъ я могу впасть въ пустую болтовню, это послѣднее достояніе старческаго возраста. И если, платя наряду со всѣми дань природѣ, къ концу книги я начну слишкомъ нескромно о себѣ распространяться, пропу заранѣе читателя простить и въ то же время наказать меня, уклонившись отъ чтенія послѣдней части.

Кстати, прибавлю здѣсь, что и въ предыдущихъ четырехъ частяхъ я не былъ такъ кратокъ, какъ бы этого хотѣлъ и какъ это было щ^жно; но это не значитъ, что я впалъ въ смѣшныя длинноты и не умѣлъ отбрасывать излишнихъ мелочей; этимъ я хотѣлъ сказать лишь, что останавливался на многихъ частностяхъ, изученіе которыхъ могло бы послужить къ расширенію познанія о человѣкѣ вообще.

Человѣческій родъ таковъ, что тайны его можно лз^гчше всего разгадать, изз^гчая себя самого.

У меня нѣтъ намѣренія затрагивать здѣсь такія стороны, которыя касались бы жизни другихъ лицъ, переплетавшейся съ событіями моей жизни. Мои поступки—я на это шелъ; но разоблачать жизнь другихъ з^ меня нѣтъ никакой охоты. Я не затрону тутъ ни одного лица; или же сдѣлаю это въ безразличномъ или выгодномъ для затрагиваемаго лица отношеніи.

Изученіе человѣка вообще—вотъ главная цѣль этой книги. И о комъ можемъ мы говорить лучше всего и увѣреннѣе всего, какъ не о насъ самихъ? Кого другого намъ въ такой степени легко изучать? Кого другого мы знаемъ съ такой интимнѣйшей стороны? Кого можемъ допрашивать, съ такой строгостью, кромѣ того, съ чьей глубиной глу-бинъ мы сжились въ теченіи столькихъ лѣтъ?

Что касается, наконецъ, стиля, я рѣшаю дать свободу моему перу и не удаляться отъ той простоты и непосредственности, съ какой набросаны эти страницы, продиктованныя сердцемъ, а не талантомъ; что бполнѢ соотвѣтствуетъ скромности предмета, въ нихъ описываемаго.

ЭПОХА ПЕРВАЯ.

ДѢТСТВО.

ПЕРВЫЯ ДЕВЯТЬ ЛЪТЪ.

РОЖДЕНІЕ и РОДИТЕЛИ.

1749.

Я родился въ пьемонтскомъ городкѣ Асти 17-го января 1749 года отъ знатныхъ, состоятельныхъ и честныхъ родителей. Отмѣчаю настойчиво эти три обстоятельства, имѣвшія для меня самыя счастливыя послѣдствія. Рожденный среди благородныхъ, я легко могъ, не возбуждая подозрѣній въ низкой зависти, презирать аристократію и разоблачать ея смѣшныя стороны, ея пороки и злоз'пот-ребленія; эта слз^чайность происхожденія не мало способствовала том}г, что я ни разу не запятналъ своего высокаго искусства. Состоятельность моей семьи помогла мнѣ сохранить свободз' и чистоту души и служить только истинѣ. Такъ какъ я былъ сынъ честныхъ родителей, то мнѣ не приходилось краснѣть за то, что я принадлежз’’ къ знати. Такъ, если бы хоть одно изъ этихъ трехъ зюловій моего происхожденія отсз^ттствовало, это сильно отразилось бы на достоинствѣ моихъ работъ; и я сталъ бы худшимъ философомъ и худшимъ человѣкомъ, чѣмъ, быть можетъ, я сейчасъ.

Моего отца звали Антоніо Альфіерн, мать—Моника Майяръ-де-Турнонъ. Она была родомъ изъ Савойи, о чемъ свидѣтельствз'етъ эта чужеземная фамилія; но семья ея издавна жила въ Туринѣ. Отецъ мой, человѣкъ безупречной нравственности, никогда не занималъ

никакой должности и оставался свободнымъ отъ какихъ бы то ни было честолюбивыхъ стремленіи: это всегда подтверж-дали мнѣ всѣ, кто зналъ его. Обладая достаточнымъ состояніемъ, чтобы жить, какъ жили люди его крзта, умѣренный въ своихъ желаніяхъ, онъ велъ вполнѣ благополучное сзчцествованіе. Уже въ возрастѣ пятидесяти пяти лѣтъ, влюбившись въ мою мать, въ ранней молодости оставшеюся вдовой маркиза Каке-рано, жившаго также въ Асти, отецъ мой встз'пилъ въ бракъ съ ней. Рожденіе первой дочери, за два года до моего рожденія, разбудило въ отцѣ желаніе и надежды имѣть сына; такимъ образомъ, мое появленіе въ этомъ мірѣ было необычайно торжественно. Думаю, что отецъ радовался мнѣ и какъ плоду своей старческой любви, и какъ наслъдникз' имени и продолжателю рода. Меня отдали кормилицѣ въ мѣстечко Ровильяско, почти за двѣ мили отъ Асти, и отецъ каждый день ходилъ тз'да пѣш-:комъ, чтобы взглянз'ть на меня; онъ былъ человѣкомъ очень простыхъ привычекъ.

Для своего шестидесятилѣтняго возраста онъ былъ еще очень бодръ и крѣпокъ, но ежедневная усталость отъ этихъ прогулокъ, не отмѣнявшихся ни въ какз’ю по-годз', повела къ томз', что однажды онъ, слишкомъ разгорячившись ходьбой, схватилъ простзщу, отъ которой и умеръ, прохворавъ нѣсколько дней. Мнѣ не было тогда еще году. Мать осталась въ ожиданіи еще одного сына, который замеръ вскорѣ послѣ рожденія.

Такимъ образомъ, на рукахъ 3⁷ матери остались сынъ и дочь отъ моего отца и сынъ и двѣ дочери отъ перваго МЗ'жа, маркиза Какерано.

Оставшись вторично молодой вдовой, мать скоро вышла замзокъ за кавалера Гіацинта Альфіери-ди-Мальяно, младшаго въ нашемъ роду представителя дрзтой его вѣтви.

Этотъ кавалеръ Гіацинтъ наслѣдовалъ послѣ смерти старшаго бездѣтнаго брата все его состояніе и оказался весьма богатымъ. Моя превосходная мать наслаждалась полнымъ счастьемъ съ этимъ кавалеромъ Гіацинтомъ, подходящимъ къ ней по возрасту, отличавшимся красотой и безз^гпречнымъ поведеніемъ. Она всегда жила съ нимъ въ примѣрномъ согласіи и союзъ ихъ ничѣмъ не омраченъ донынѣ, когда пишущему эти строки исполнился сорокъ одинъ годъ.

Тридцать семь лѣтъ длится союзъ этихъ людей, живыхъ образцовъ всѣхъ домашнихъ добродѣтелей, любимыхъ и почитаемыхъ всѣми ихъ согражданами; это особенно относится къ моей матери, которз'ю героическая и страстная сострадательность заставила посвятить себя всецѣло на слз^тженіе бѣднякамъ.

Въ теченіи этого долгаго времени она потеряла старшаго сына и вторз’Ю дочь отъ перваго брака; затѣмъ двз^хъ сыновей отъ третьяго мужа, такъ что теперь я остался ея единственнымъ сыномъ; а сз^тдьба моя сложилась такъ, что я не могу быть съ нею; это весьма часто наводитъ меня на печальныя размышленія. Ііо я страдалъ бы гораздо больше и никогда не ушелъ бы отъ нея, если бы не былъ такъ завѣренъ въ ея возвышенномъ и стойкомъ характерѣ, также, какъ и въ искреннемъ ея благочестіи, въ которомъ она находитъ возмѣщеніе разлзжи своей съ дѣтьми.

Да простятъ мнѣ это отстзшленіе, быть можетъ, излишнее, во имя достойнѣйшей изъ матерей.

Глава II.

ДѢТСКІЯ ВОСПОМИНАНІЯ.

1752-

Пристзшая къ повѣствованію о моемъ самомъ нѣжномъ возрастѣ, я долженъ сказать, что отъ времени младенческаго прозябанія у меня зщѣлѣло только одно воспоминаніе о дядѣ съ отцовской стороны; помню какъ онъ поставилъ меня на старомъ комодѣ—мнѣ было тогда года три или четыре—и, осыпая горячими ласками, угощалъ превосходными конфектами.

Его самого я совершенно забылъ, остались въ памяти лишь ех'о большіе башмаки съ четырехъ-угольными носками.

Много лѣтъ спустя, когда я увидалъ однажды такого» фасона башмакъ, какой носилъ мой дядя,—въ это время уже давно умершій,—видъ этой обуви, въ наши дни совершенно вышедшей изъ употребленія, пробудилъ во мнѣ всѣ ощущенія, какія я испыталъ тогда отъ ласкъ и кон-фектъ дяди, и манеры его и вкусъ этихъ конфектъ ожили въ моемъ воображеніи.

Я позволилъ моему перу запечатлѣть это дѣтское воспоминаніе, полагая, что оно можетъ имѣть свою полезность для тѣхъ, кто размышляетъ о механизмѣ нашихъ идей и ощущеній и объ интимной его тонкости. Когда мнѣ было около пяти лѣтъ, меня замучила дизентерія. И мнѣ кажется, въ умѣ моемъ брезжило сознаніе страданій, и хотя я не имѣлъ никакого понятія о смерти, я желалъ ея какъ избавленія и еще потомз», что слышалъ передъ этимъ объ умершемъ братѣ, что онъ сдѣлался ангеломъ.