Видя, какъ все грознѣе и грознѣе собираются тучи надъ этой несчастной страной, и какъ кровью и терроромъ водворяется такъ называемая респз’блика, мы бла-горазз^гмно рѣшили держаться другихъ странъ и перваго октября уѣхали въ Италію. Мы проѣхали Аахенъ, Франкфуртъ, Аугсбургъ, Инсбрукъ и очутились у подножія Альпъ. Переѣздъ черезъ нихъ прошелъ весело; мы вспоминали дни, проведенные въ странѣ, гдѣ звучитъ зі. Я радовался свободѣ и тому, что вмѣстѣ со своей Дамой открыто проѣзжаю по дорогамъ, гдѣ прежде мнѣ приходилось кружными пз^-тями, тайкомъ пробираться къ ней. Возможность спокойно наслаждаться ея присутствіемъ, близкое начало любимыхъ занятій, все это счастіе такъ успокоило и просвѣтило мою душу, что начиная съ Аугсбурга до самой Тосканы ключъ поэзіи забилъ во мнѣ, полились и стихи. Наконецъ, 5 ноября мы прибыли во Флоренцію, откзща з’же болѣе не выѣзжали, и гдѣ я вновь нашелъ живое сокровище языка, что не мало вознаградило меня за лишенія, которыя я протерпѣлъ во Франціи.

Глава XXIII.

МАЛО-ПО-МАЛУ Я ВОЗВРАЩАЮСЬ КЪ ЗАНЯТІЯМЪ,—КОНЧАЮ ПЕРЕВОДЫ.—ПРИНИМАЮСЬ ЗА ОРИГИНАЛЬНОЕ ПРОИЗВЕДЕНІЕ.—НАХОЖУ ХОРОШІЙ ДОМЪ ВО ФЛОРЕНЦІИ И НАЧИНАЮ ЗАНИМАТЬСЯ ДЕКЛАМАЦІЕЙ.

По возвращеніи во Флоренцію мы больше года потратили на поиски подходящаго дома. Въ это время вновь пробзщилась во мнѣ заглохнувшая было за послѣдніе годы страсть къ литератз^рѣ. Этомз⁷ способствовали раздававшійся вокрзтъ меня столь милый моему сердцз⁷ прекрасный итальянскій языкъ, радостныя встрѣчи съ людьми, говорившими со мной о моихъ трагедіяхъ, и возможность часто видѣть ихъ, хотя и въ плохой постановкѣ, на сценѣ нѣсколькихъ театровъ. Первая самостоятельная маленькая веіць, которую я задумалъ (за послѣдніе три года я написалъ всего нѣсколько стихотвореній), была „Апологія короля Людовика XVI я написалъ ее въ декабрѣ того же года. Я также горячо продолжалъ переводы Теренція и Энеиды, и въ теченіе 1793 г. закончилъ ихъ; однако, они не были вполнѣ отдѣланы. Саллюстія, единственную вещь, надъ которой я болѣе или менѣе работалъ во время путешествія по Англіи и Голландіи (наряду съ Цицерономъ, прочитаннымъ и перечитаннымъ мною цѣликомъ), Саллюстія, исправленнаго и старательно отшлифованнаго, я собирался переписать въ 1793 г. и тѣмъ самымъ завершить его окончательно. Затѣмъ я написалъ еще сатиру въ прозѣ на событія во Франціи, въ видѣ компендіз⁷ма; такъ какъ у меня было еще много сонетовъ и эпиграммъ на этотъ трагикомическій переворотъ, и я хотѣлъ собрать все во-едино, то и рѣшилъ, что эта проза бз^тдетъ предисловіемъ къ сборнику подъ названіемъ „Мизогаллъ"; она должна была и объяснить значеніе всей книги.

Такъ мало по малу я втягивался въ занятія. Наши доходы сильно з'меньшились, но ихъ все же хватало на скромнзчо жизнь. Я любилъ свою Даму съ каждымъ днемъ

все болѣе и болѣе, и чѣмъ безпощаднѣй обрушивались на нее удары сзщьбы, тѣмъ дороже и священнѣе становилась она для меня. Моя душа успокаивалась, и все ярче разгоралась въ ней жажда знанія. Но для серьезныхъ занятій, о которыхъ я мечталъ, мнѣ недоставало книгъ. Вся моя библіотека въ Парижѣ погибла безвозвратно, и я почти не пытался вернуть изъ нея хоть что-либо. Только разъ въ видѣ шутки въ 1795 г. я написалъ одному знакомому итальянцу, находившемуся въ Парижѣ, эпиграмму, въ которой было требованіе возвратить мои книги. Моя эпиграмма и отвѣтъ на нее помѣщены въ длинномъ примѣчаніи къ концу второго отрывка прозы въ „Мизогаллѣ“. Что касается настоящаго творчества, то мнѣ не хватало силъ на него. Планъ пяти родственныхъ „Авелю“ тра-мелогедій былъ у меня готовъ, но прошлыя и настоящія страданія притупили мою творческую способность. Мое воображеніе ослабѣло, и кипучая живость послѣднихъ лѣтъ молодости заглохла подъ вліяніемъ горя и тяжелыхъ впечатлѣній этихъ пяти лѣтъ. Такимъ образомъ я долженъ былъ отказаться отъ своихъ замысловъ за недостаткомъ необходимой для ихъ исполненія энергіи.

Разставшись съ этой дорогой для меня идеей, я взялся за сатиры, изъ которыхъ была готова лишь первая, служившая прологомъ къ остальнымъ. Я достаточно упражнялся въ сатирѣ въ различныхъ отрывкахъ „Ми-зогалла“, и не отчаявался въ успѣхѣ. Я написалъ вторз^тю сатиру и часть третьей, но еще не могъ сосредоточиться-Къ тому же неудобства квартиры и недостатокъ книгъ мѣшали моей работѣ.

Въ это время я началъ заниматься декламаціей, что было только напрасной тратой времени. Вотъ какъ я пришелъ къ этому: во Флоренціи жила одна дама и нѣсколько молодыхъ людей, у которыхъ были способности и вкусъ къ сценическому искусству. Мы разучили „Са}'ла“ и поставили его весной 1793 г. въ частномъ домѣ; спектакль имѣлъ большой успѣхъ у присутствовавшей немногочисленной публики. Въ томъ же самомъ году мы нашли пріятный,

хотя и маленькій домъ Джіанфильяцци на Лунгарно, близъ моста 8.-ТгіпИа. Мы переѣхали туда въ ноябрѣ. Я но сейчасъ нахожусь въ немъ, тутъ надѣюсь и умереть, если только судьба не заброситъ меня слишкомъ далеко. Мягкій воздухъ, далекій видъ, удобство дома освѣжили мои умственныя и творческія силы. Но до трамелогедій мнѣ такъ и не удалось подняться. Въ прошломъ годз^т меня очень увлекло пустое занятіе—декламація; я и въ 1794 г. потратилъ на нее три весеннихъ мѣсяца.

Въ этомъ домѣ возобновились представленія „Саз^-ла“ и „Брута“, въ которыхъ я игралъ главныя роли. Всѣ меня увѣряли, и я самъ былъ склоненъ вѣрить, что дѣлаю замѣтные успѣхи въ этомъ трудномъ искусствѣ. Будь я моложе, я бы могъ вполнѣ усовершенствоваться въ немъ, такъ какъ чувствовалъ, какъ съ каждымъ разомъ все болѣе и болѣе развиваются мои способности, смѣлость, вѣрность передачи. Всего лучше удавались мнѣ переходы тона, многообразіе движеній—медленныхъ и быстрыхъ, мягкихъ и сильныхъ, спокойныхъ и страстныхъ. Они придавали красочность и скульптурность внѣшнему облику героя, игра остальныхъ улучшалась по моему примѣру, и это дало мнѣ увѣренность въ томъ, что если бы у меня были деньги, время и избытокъ здоровья, я могъ въ три-четыре года сгруппировать вокругъ себя трзшпу драматическихъ актеровъ. Возможно, что она не была бы образцовой, но, во всякомъ слз’чаѣ, отличалась бы отъ обычныхъ итальянскихъ трз’ппъ и дѣйствовала бы на путяхъ красоты и правды.

Изъ-за сцены я опять забросилъ свои занятія на весь этотъ годъ и на часть слѣдз^тющаго, когда я въ послѣдній разъ выстзчіалъ на подмосткахъ. Въ 1795 г. въ моемъ домѣ шелъ „Филиппъ II“, гдѣ я игралъ одну за другой двѣ столь различныя роли, Филиппа и Карлоса. Моей любимой ролью былъ Саулъ, потомз' что этотъ характеръ совмѣщаетъ въ себѣ рѣшительно все. Въ это время его ставили въ Пизѣ въ частномъ домѣ актеры-любители, пригласившіе и меня принять участіе въ спектаклѣ. Я

поддался голосу маленькаго тщеславія, и это было моимъ послѣднимъ выступленіемъ въ любимой роли, гдѣ я замиралъ, какъ подобаетъ царю.

За эти два года, прожитые въ Тосканѣ, я началъ опять поспать книги. Я досталъ почти всѣ пропавшія у меня произведенія на тосканскомъ нарѣчіи и дополнилъ собраніе римскихъ классиковъ. Къ нему^г я присоединилъ, не знаю, по какимъ побужденіямъ, и греческихъ классиковъ въ лучшихъ греко-латинскихъ изданіяхъ. Мнѣ хотѣлось имѣть ихъ и читать хотя бы одни заглавія, если ужъ не суждено было пойти дальше этого.

Глава XXIV.

ЛЮБОПЫТСТВО И СТЫДЪ ЗАСТАВЛЯЮТЪ МЕНЯ ЧИТАТЬ ГОМЕРА И ГРЕЧЕСКИХЪ ТРАГИКОВЪ.— Я ПРЕДПОЧИТАЮ ПИСАТЬ САТИРЫ И ПРОЧІЕ

ПУСТЯКИ.

9 мая.

Лучше поздно, чѣмъ никогда. Въ сорокъ шесть лѣтъ, будучи уже двадцать лѣтъ лирическимъ поэтомъ и авторомъ многихъ трагедій, я захотѣлъ познакомиться съ родоначальникомъ поэзіи, съ Гомеромъ, Пиндаромъ и другими греками. Я тѣмъ охотнѣе уступилъ этому своему желанію, что з^гже много лѣтъ, благодаря гіз’тешествіямъ, лошадямъ, перемѣнамъ, безпокойству ума и сердца, переводамъ, я чзъствовалъ себя настолько отупѣвшимъ, что отнынѣ могъ претендовать только на эрз^тдицію, для которой требуется лишь хорошая память и 43'жой талантъ. Къ несчастью, моя память, бывшая когда-то очень хорошей, теперь значительно ослабѣла. Чтобы избѣжать бездѣлья и прервать на время занятіе исторіей, я сталъ читать Гомера, Гезіода, Аристофана и Анакреона. Читалъ я ихъ въ латинскомъ подстрочникѣ, вслѣдствіе чего мнѣ